Искусство жить дальше

В ту ночь небо кажется особенно звездным. Суна определенно любит смотреть на него. В начале июня, небо выглядит изумительно ярким, как бы обещая особенные летние каникулы. В конце — концов, оно последнее в этом учебном году. Сидя на небольшом холме, он смотрит на торговые ряды, расположенные под ним — аккуратные и красочные. Вкусные запахи и громкие голоса наполняют нос и уши, что немного успокаивает его. Эти праздники проходят из года в год, но люди почему-то с нетерпением ждут, как будто они празднуют их впервые. Как будто будущее перестаёт быть пугающим, если можно предвидеть, лишь один из его моментов. Суна не уверен будет ли он скучать по своей школе или своим одноклассникам, или нынешней волейбольной команде, но он знает — некоторые воспоминания останутся с ним, несмотря ни на что. «Неужели я предатель девиза Инаризаки?» — думает он, теребя рукава своей чёрной юкаты. Легкое постукивание по плечу пугает его, пока он не узнаёт обладателя руки. Половина его лица прикрыта лисьей маской, но Суна при любых обстоятельствах бы узнал эти мутновато-серые глаза и легкую ухмылку. — Опять в облаках витаешь? Я думал, ты уже отказался от этой глупой привычки, Сунарин… — шутит парень, неспешно садясь рядом с Суной. Он снимает маску и протягивает ему ещё горячие Такояки. — Тебя долго не было, Саму, становится жарко, — отвечает Суна, медленно прожевывая. — Твой брат и Кита-сан тоже бросили тебя? — Да… Я должен их поблагодарить за то, что они не вышли прямо передо мной, — Осаму шумно выдыхает, бросая в рот ещё один кусочек осьминога. Суна смеется. Когда месяц назад Кита сказал, что придёт на фестиваль, Ацуму завелся мгновенно. Но кто может его в этом обвинять? Эти встречи всегда являются привилегией, которой у них нет из-за школы и института. Поэтому никто ничего не говорит Ацуму, когда он надевает свой лучший хлопковый халат и тщательно укладывает волосы, занимая ванную на весь день. Суна чувствует себя счастливчиком без брата-близнеца, видя как каждый день Осаму, разделяет контейнеры с едой, которые остаются на тот момент пустыми, и, смотря на их тренировки по волейболу. Оба регулярно оказывались растянутыми на полу спортзала, у них болели конечности, а одежда была залита потом. И всегда одного из близнецов Суне приходилось тащить обратно в раздевалку. Определенно, никто не хотел созерцать зрелище полуживого и вонючего тела на территории школы. Суна приближается к Осаму, внезапно вспоминая как мало времени, они проводят вместе, уткнувшись носом во впадину его шеи. Там тепло, и пахнет…хорошо, там пахнет им. Что-то такое же он ассоциирует с «домом». — Рин? Ты в порядке? — А что не так? Разве я не могу сейчас проявить немножко привязанности к своему парню? — отшучивается Суна, придвигаясь ближе. — Я и не жаловался, — отвечает Осаму, запуская пальцы в тёмные, блестящие локоны. — Но ты, же думал о чём-то, да? После нескольких секунд тишины, Суна отвечает, сфокусировавшись на взлетах и падениях груди Осаму: — Разве это не странно? Менее чем через год мы будем в разных местах, делать разные вещи. Наши семпаи прошли через это до нас, наши родители тоже… Осаму усмехается: — Рин, ты говоришь о взрослении, а? Суна в ответ морщит нос: — Более или менее, я думаю. Я просто подумал, что всё меняется очень быстро. Осаму задумывается на мгновение. Он знает, что чувствует Суна, потому что осознал это немного раньше. Сначала, это была сенсация, которая возникла после окончания третьего года. Затем, это стало чем-то более ощутимым: когда он всерьёз решил пойти в кулинарную школу, после чего последовала самая тяжелая ссора с братом, из всех предыдущих. И эмоциональная, и нет. Если бы он закрыл глаза, он бы в деталях вспомнил покалывание нижней губы, вызванное довольно сильным ударом. Но именно так он и Ацуму обычно решают конфликты. Поэтому, после двух чашек солёных слез и одной унции искренней любви, они переделали рецепт взаимоотношений. Не идеально, иногда горько, но достаточно хорошо, чтобы оба пришли в себя. — Но, что ж, есть вещи, которые всегда остаются прежними, — заявляет Осаму, поворачиваясь, так чтобы Суна мог удобно устроиться головой на его плече. — Например? — Отвратительный характер Цуму, моя любовь к еде… акцент твоей сестры… — Этого не избежать, не так ли? — прерывает Суна, игриво ткнув своего парня под рёбра. Осаму ухмыляется: — Это только твоя вина, что ты попросил меня помочь тебе присмотреть за детьми, и все здесь так говорят. Ты странный. — Что-то ещё? — Твоё выражение лица, когда ты пробиваешь мяч, весьма запоминающее. Суна, кажется, доволен ответом, потому что он успокаивается, пока другие вопросы не начинают занимать его голову. Чёрт, может он действительно становится ностальгическим придурком. — А ты боишься? Других обстоятельств? Осаму поджимает губы и начинает постукивать по ним пальцем: — Больше нет. Мы придумаем всё по ходу дела. Это искусство жить дальше, мой дорогой Сунарин. Суна приподнимает бровь, оглядывая близнеца с серыми волосами: — Твой мозг впитал серую краску для волос? Когда ты успел стать философом, а? — он спрашивает совершенно невозмутимо. Осаму весело фыркает, и на его левой щеке появляется маленькая ямочка. Поскольку Суна — слабее в их отношениях, Осаму с энтузиазмом целует его, получая взамен несколько поцелуев. Оба по-своему жадны, и это лишь вопрос времени, когда они обнаружат, что у них слегка опухшие губы и покрасневшие скулы, в том числе благодаря теплому ночному воздуху. Осаму вытягивает ноги и ложится на траву, похлопывая на месте рядом с собой. Суна присоединяется к нему, и когда Осаму засовывает руку под голову, толкает его. — Саму? Он мычит, наклонив голову, чтобы взглянуть на него полуоткрытыми глазами. — Сходим на этот фестиваль в следующем году. И, когда год пройдёт, узнаем правду. -Окей, давай сделаем это, — отвечает Осаму, обхватывая своим мизинцем мизинец Суны. Когда над ними начинают появляться фейерверки, ярко озаряющие небо то красными, то желтыми оттенками, оба подростка не могут смотреть друг на друга. Им не нужно беспокоиться о будущем, если они могут лепить настоящее свои руками. Вместе.