Сезонное

      Весна, без сомнений, одно из лучших времен года. За окном середина марта, птички уже вернулись и надоедливо поют за окном, на растениях появляются почки, у некоторых эти же почки страдают, отходя от зимних праздников, зеленая травка выглядывает из-под снега, а шизоиды, испытывая возбуждающее весеннее обострение, вылазят из домов и расхаживают по улицам. Сенку бы и рад поучаствовать в этом театре абсурда матери природы, да вот только он и стоять сейчас без опоры на стеночку не может, что уж тут говорить об остальном.       Сенку был гением, но одновременно с этим и непробиваемым идиотом. Наука всегда была для него на первом месте, все остальное может подождать. Собственно, под категорию «все остальное» попадало и его здоровье, о котором он зачастую забывал. Так же, как забывал есть. И спать. Так и получилось, что на протяжении уже нескольких лет он по мановению волшебной палки-копалки подхватывал какую-нибудь заразу и трупом валялся с ней дома, ожидая, пока его организм возьмет себя в руки и прогонит пресловутую болячку. Он даже в шутку начал называть это сезонным, ну, а что, у кого-то печень отказывает, у кого-то чертики с белкой становятся в два раза агрессивнее, а у Ишигами-младшего как по расписанию какой-нибудь грипп, ОРВИ или еще какая зараза.       И вот сейчас гениальный ученый лежал в своей кровати с открытым настежь окном под горкой одеял, втыкая помутненным взглядом в текстовое сообщение. Открытое окно, кстати, никак не мешало гениальному уму, ибо ему срочно понадобился свежий воздух, но морозить зад всё ещё холодным мартовским ветерком не хотелось. На этот раз Сенку решила почтить своим присутствием сама пневмония, так что ученый снова непродуктивно проводил начало весны, застряв в постели еще как минимум на полторы недели. На прикроватной тумбе стояли различные лекарства, сиропы, бутылка минералки и градусник, напоминающие ученому, что к нему скоро нагрянут два накачанных мужика, самостоятельно занимающиеся лечением больного, потому как сам Сенку уже долечил себя до воспаления легких, так что доверие к нему в этом плане у его приматов пропало. Вообще это звучало, как начало хорошего гей-порно, но если этим грудам мышц каким-то образом захочется и удастся его трахнуть даже в таком состоянии, то этот половой акт должен означать как минимум начало апокалипсиса, не меньше.       И вот, больной слышит, как в дверном замке проворачивают ключ, что ознаменовывало то, что ученому сейчас устроят тотальную взбучку, так как закрывать окно было лень, да и вообще, уже не успеет помещение прогреться от устроенного Ишигами сквозняка. Интересно, если он притворится страдающим больным, его наказание немного смягчат? — Сенку, — слышится раздраженный голос Хьеги, проходящего по коридору в комнату ученого. — Что тебе было сказано по поводу открытых окон?       Окно было беспощадно закрыто, прекращая доступ свежего весеннего воздуха в помещение, и теперь на спрятавшегося в куче одеял парня со строгостью взирали, уже придумывая ему локальную казнь. — Мне жарко, душно, и вообще дышать нечем, я просто проветривал, — попытался оправдать себя Сенку, плавно сползая под одеяла, скрываясь от грозного взгляда своего парня. Оправдания, его, конечно, не спасут, но вот наказание, может, и смягчат. — Тут сто миллионов процентов не холодно. — Это потому, что у тебя температура под сорок, — хмуро подметил второй мужчина, только что вошедший в комнату. — А ещё ты под тремя одеялами.       Вышеупомянутые одеяла были оперативно отобраны, оставляя Ишигами-младшего без защитного рулетика, открывая его парням состояние больного: бледный, с краснючим лицом и нездоровым блеском в глазах. Именно так можно было на данный момент охарактеризовать гениальный ум человечества. Цукаса тяжко вздохнул и присел на краешек кровати, дотрагиваясь рукой до лба Сенку, недовольно хмурясь — нужно перемерить температуру ещё раз, кажется, она снова поднялась, хотя, казалось бы, куда еще выше? Переведя руку со лба ближе к макушке, Шишио зарылся пальцами в растрепанные волосы ученого, которые из-за повышенного потоотделения были слегка влажными и потеряли свою способность сопротивлению гравитации. Хьега от этой картины тоже слегка остыл, присаживаясь рядом и беря руку альбиноса в свою. — У тебя снова жар, — вздохнул Цукаса, поднимаясь и беря в руки чистую ложку, наливая туда некую жижу из одной из многочисленных баночек, стоящих на прикроватной тумбе. — Открой рот и скажи «А-а-а».       Сенку неуверенно мотает головой в знак отрицания. Воспоминания о том, каков этот сиропчик на вкус, были слишком свежи. Оба мужчины вздыхают. — Ты не поправишься, если не будешь принимать лекарства, ну же, милый, — Хьега осторожно забирает из рук Шишио ложку и подносит к замявшемуся Сенку. — Лекарство собьет температуру, тебе станет легче, — пытается убедить его Цукаса, имеющий опыт общения с маленькими детьми, которые часто начинали капризничать. А его парень — тот еще ребенок, когда дело касалось подобных вещей.       Сенку еще секунду мнется, но после все-таки открывает рот, давая запихнуть в себя злосчастный сироп, и тут же тянется за бутылкой минералки, дабы избавиться от горького привкуса во рту. — Ну вот, молодец. Хороший мальчик, — хвалит Хьега. — Но если ты еще раз откроешь чертово окно, пока нас нет, мне придется как ребенка отшлепать тебя за плохое поведение, — недовольно произносит блондин, прижимая ручку Ишигами к своей щеке, а после и вовсе целомудренно прижимаясь губами к тыльной стороне ладони гения. — Мы купили лапшу и шпинат, так что можно приготовить рамен, что думаешь? — Звучит вполне неплохо, — задумчиво прохрипел Сенку, откашливаясь и возвращая полупустую бутылку на место. — Это я, если что, про рамен, — на всякий случай уточнил он, ощущая, как Цукаса наваливается на него, целуя в щеку и возвращая одно из одеял на прежнее место. — Но вы, я вижу, считаете себя бессмертными, раз лезете обниматься-целоваться-лобызаться к больному пневмонией человеку. — А мы, в отличие от тебя, и не болели пневмонией, когда всем делали прививки от неё же, — скептически заметил Хьега, отбирая у Шишио остальные одеяла и накрывая Сенку, мол, черт с ним, пусть хотя бы в тепле лежит.       Ученому не нашлось, что ответить на столь едкое замечание его парня, так что он просто закатил глаза, хмыкая и отворачиваясь, тем самым показывая, что не то разговор окончен, не то он обиделся, и вообще, «зверюги, дайте поспать». Парни на это только хмыкнули, прикрывая шторы, чтоб меньше света проникало в комнату и ученому в случае чего лучше спалось, после чего отправились, по-видимому, на кухню, готовить горяченький рамен для своего больного мальчика, который, если бы ему дали волю, и с температурой под сорок, хватая ртом воздух, отправился бы в школу для очередного гениального эксперимента.       На удивление самого ученого, его за пару минут таки сморило, и, сдавшись, он все же закрыл глаза, засыпая. За время сна жар немного спал, и по пробуждению Сенку чувствовал себя уже намного лучше: голова не болела, семь ручьёв пота не стекало, в общем, почти здоров, если не учитывать присутствие пневмококка в легких и нездоровый блеск глаз.       С кухни доносились тихие разговоры его парней, которые между собой ворчали на халатное отношение Сенку к собственному здоровью, на что ученый только хмыкнул. В этом плане они полные противоположности: Сенку чуть ли не при смерти делает все повседневные дела, не давая себе поблажек, в то время как его парни при температуре в тридцать семь и два градуса изображают из себя трупов, пишут завещания и умоляют друг друга хорошо заботиться о Сенку.       По дому распространялся приятный аромат уже почти приготовившегося рамена, и живот Ишигами предательски заурчал, напоминая о том, что тот вообще-то из-за температуры и потери аппетита не ел толком ничего уже несколько дней. Дожидаться, пока ему любезно принесут еду в постель, ученый не собирался — не настолько же он больной, в конце-то концов! Так что, кое-как вывернувшись из своего кокона одеял, в котором Сенку успел даже запутаться, парень медленным шагом, придерживаясь за стеночку, отправился на звуки разговоров и манящий запах горяченького рамена.       Альбинос заходит на кухню и замирает: Хьега и Цукаса стояли спиной к нему, нарезая сыр и колбасу на бутерброды, так что, решив воспользоваться моментом, Сенку подкрадывается сзади и со спины обнимает Цукасу. Мужчина от неожиданности ойкает и дергается, чуть не выронив палку колбасы из рук. — Эй, а как же я? — фыркает мастер копья, видя, как Цукаса поворачивается и целует их парня. Решив не обделять Хьегу, Сенку выпутывается из львиных объятий и под тихий смешок брюнета неловко прижимается губами к щеке блондина. — Как ты себя чувствуешь? — Хьега перехватывает инициативу и прижимается сухими губами ко лбу ученого, оценивая температуру тела. Кажется, жар немного спал. — Уже лучше, и я ужасно хочу есть. — теперь Сенку повис уже на Хьеге, попутно выискивая глазами рамен, что так аппетитно пах на всю квартиру. Он может позволить себе немного подурачиться, используя болезнь как оправдание, хотя непохоже, чтобы кто-то был против. — Тогда присаживайся, мы сами накроем на стол, — улыбается Шишио, наклоняясь и снова чмокая своего парня, на этот раз, правда, уже в висок.       Сенку послушно плюхается попкой на стул — знает, что помочь ему не дадут. По дому распространяется приятный запах специй и готового рамена.       Весна, без сомнений, одно из худших времен года для Ишигами Сенку. За окном середина марта, птички уже вернулись и надоедливо поют за окном, на растениях появляются почки, зеленая травка выглядывает из-под снега, а шизики, испытывая возбуждающее весеннее обострение, вылазят из домов и расхаживают по улицам. Сенку бы и рад поучаствовать в этом театре абсурда матери природы, да вот только он слег с пневмонией прямо в начале учебного года. Впрочем, возможно, болеть не так уж и плохо, когда о тебе есть кому позаботиться.