Король фей

      Яркое июльское солнце, несмотря на вечерний час, безжалостно палило над Боссьер-сити, упрямо не желая скрываться за горизонтом. Казалось, сама природа взбунтовалась против строптивого светила, потому что вскоре тёмные тучи закрыли его собой, принося долгожданную прохладу и роняя на землю тяжёлые капли живительной влаги. Спустя пару часов дождь прекратился так же внезапно, как и начался, и жители городка с облегчением стали выходить на улицы, чтобы в полной мере насладиться прекрасным вечером. Зажглись уличные фонари и неоновые вывески многочисленных магазинов и закусочных, повсюду слышались оживлённые голоса и смех, где-то играла музыка — жизнь в небольшом городе снова забурлила.       Исключением был лишь спальный район на самой окраине, где в мрачной тишине стояли ряды одинаковых маленьких домиков. В окнах некоторых из них горел свет, и с улицы сквозь полупрозрачные занавески можно было наблюдать как проходит семейный ужин у пожилой пары, как мать учит свою дочь играть на фортепиано, как мужчина с недельной щетиной и сигаретой в зубах тянется за очередной бутылкой спиртного. Генри Хардвика все знали как успешного бизнесмена и примерного семьянина, который всегда приветливо улыбается соседям и коллегам в офисе, вовремя подстригает идеальный газон перед домом, часто возит семью на пикник, а по праздникам приглашает большую компанию друзей на барбекю. Но никто не знает о той боли и о том страхе, что скрываются за натянутыми улыбками его жены и сына. Там, за дверью его дома, его крепости, тщательно вырисованный социальный образ расползался по швам, являя на свет озлобленное чудовище, с хищным оскалом глядящее на своих беспомощных жертв. Генри Хардвик был тираном, хотя сам себя горделиво называл карателем, чьей миссией было воспитывать и наказывать. Он твёрдо верил, что все люди допускают ошибки, но учатся на них лишь те, кто получает за это справедливую расплату. Так после небольшой встряски любимая жена больше не посмеет подать к столу пережаренный стейк, а его сын Уильям, усвоив ценный урок, теперь не станет приставать к нему с глупыми детскими вопросами. Такой должна быть идеальная ячейка общества, где каждый знает своё место и безупречно выполняет свою роль.       Уилл с самого рождения был ограничен строгими правилами. Ему было запрещено выходить из дома и разговаривать с другими детьми без присмотра отца, поэтому другой жизни мальчик и не знал, искренне считая, что в других семьях дела обстояли точно так же. Каждый раз, когда безграничное детское любопытство одерживало верх над страхом, и он нарушал какое-либо из установленных ограничений, то тем же вечером его ждало жёсткое наказание за проявленную глупость. И Уилл раскаивался. Он понимал и верил в то, что это целиком и полностью его вина. И постепенно он замыкался в себе. Ситуация стала стремительно ухудшаться, когда мальчик пошёл в школу и впервые оказался один в незнакомой среде со множеством незнакомых людей. Он вёл себя так, как научил его отец — говорить лишь тогда, когда обращались конкретно к нему, при этом обязательно натягивать на лицо вежливую улыбку и смотреть собеседнику прямо в глаза. Стоит ли упоминать, что он быстро стал аутсайдером среди одноклассников, а дискомфорт от общения с ним испытывали даже опытные педагоги. Уилл не понимал их реакции. Вся жизнь была для него лишь бесконечным изнуряющим спектаклем со множеством актёров, среди которых он играл роль главного изгоя. За его спиной шептались даже дети из других классов, но мальчик не знал, как ему следует на это реагировать. Он испытывал целую бурю эмоций внутри, но выражать их он не умел. Пару раз несколько активных ребят, из тех, что считаются душой компании, пытались наладить с ним контакт, но от проницательного взгляда Уилла, который, казалось, видит их насквозь, и от этой жуткой улыбки их бросало в дрожь. От одного к другому стали быстро расползаться слухи, приобретая новые красочные подробности, и вскоре вся школа знала его как «Булли Билли» (от англ. «bully» — запугивать; задира). Раз за разом слыша это прозвище, мальчик всё больше отчуждался, терзаясь сотней вопросов и сомнений, которые не с кем было обсудить. Почему всё происходит именно так? У каждого из них своя маска и свой образ, так почему они так смотрят на него? И почему от этого больнее, чем от жёстких ударов отца? Он пытался спрашивать это у мамы, когда она заходила проведать его перед сном, но та лишь грустно улыбалась и шептала уклончивые размытые фразы о том, что рано или поздно всё изменится. После этого она уходила, плотно прикрывая за собой дверь и оставляя своего сына с единственным живым существом, к которому он испытывал настоящую искреннюю любовь. Пятнистая бело-рыжая кошка Аска послушно прыгала на кровать и начинала громко мурчать, когда мальчик слегка приподнимал уголок одеяла, приманивая её к себе. Он был уверен, что пока его пушистый хранитель рядом с ним, ничего плохого не может произойти. Даже просыпаясь в холодном поту от ночных кошмаров, Уилл чувствовал под боком размеренное кошачье дыхание и быстро приходил в себя. Всё хорошо, всё обязательно будет хорошо…       Ночь сменялась днём, бежало время, пролетали месяцы. Человек — удивительное создание, ведь даже в юном возрасте, не имея ничего, кроме призрачной надежды на светлое завтра, он способен смириться с чем угодно и терпеливо проходить все уготовленные судьбой испытания. Прошёл год, прежде чем Уилл осознал, что семьи других детей отличаются от его. Во всей школе он был единственным, чья улыбка не выражала эмоции, а наоборот скрывала их. Также он был единственным среди сверстников, кому пришлось повзрослеть так рано. Приложив столько усилий в поисках ответа на свой главный вопрос и наконец раскрыв для себя удручающую правду, мальчик столкнулся с новыми, ещё более пугающими проблемами. Словно он стоял перед огромным дворцом, перебирая ключ за ключом, пока один из них наконец не подошёл к увесистому замку на входной двери, и когда та со скрипом отворилась, впереди показался лишь коридор с такими же запертыми дверями. Уильям не знал, сколько замков ему ещё предстоит отпереть, но стиснув зубы и собрав всю оставшуюся смелось и терпение, продолжал свои отчаянные попытки разобраться в себе и в принципах социального взаимодействия. Он всего лишь хотел быть как все. Он хотел стать нормальным человеком, но это простое, совсем не детское желание стало очередным непосильным испытанием. Учёба тоже давалась ему с трудом, однако светлым пятном среди бесконечного мрака стали уроки творчества. Уилл очень любил рисовать. Каждый вечер, находясь взаперти в своей комнате, он доставал альбом и погружался в мир фантазий и ярких красок. Ему не читали сказок на ночь, но он придумал свою сказку о прекрасной вселенной, где были бескрайние поля причудливых цветов, огромные деревья с разноцветными листьями, прекрасные феи, драконы и прочие удивительные существа. Они жили в полной гармонии, там не было никаких проблем и забот.       Миссис Карлайл, школьный учитель рисования, за все годы преподавания в различных учебных заведениях впервые отступила от своих принципов о равенстве всех своих учеников. Уилл запал ей в душу, она никогда не видела детей, что с таким мастерством и усердием подходили даже к самым обычным заданиям. Под его хрупкой рукой простой белый лист бумаги превращался в красочные, наполненные жизнью пейзажи. От внимательного взгляда женщины не ускользал также тот миг, когда его наигранная вежливость сменялась вдруг самой искренней радостью и воодушевлением, словно кисть была для него той самой соломинкой, за которую цепляется утопающий. Миссис Карлайл испытывала настоящую гордость, но ещё сильнее было беспокойство и чувство беспомощности. После безрезультатных попыток встретиться с родителями мальчика и донести до них и до администрации школы свою тревогу, она решила взять всё в свои руки и попытаться сделать хоть что-то самостоятельно. Женщина заботилась о нём как, о собственном сыне, действуя осторожно, боясь спугнуть то зарождающееся доверие, которое с каждой неделей становилось всё крепче. Уилл больше не был один в стенах школы. Он не был один в этой жизни. Такие приятные тёплые чувства он раньше испытывал лишь к своей кошке, но теперь был ещё кто-то, кто мог вызывать их и далеко за пределами родной комнаты. Учитель никогда не задавала вопросов о его семье, о его проблемах и переживаниях. Вместо этого она угощала его вкусным чаем с домашней выпечкой на длинной перемене, расспрашивала о фантастических существах, которые красовались на его рисунках, и искренне восхищалась, желая услышать о них больше. И мальчик рассказывал. Его потухшие как у куклы глаза вновь загорались задорными огоньками, когда он с воодушевлением раскрывал тайны своего удивительного мира, а механическая улыбка становилась такой искренней, на какую способны только по-настоящему счастливые дети. Но такие радостные моменты всегда неожиданно обрывались громким звонком, оповещающим о начале следующего урока, и Уилл, будто приходя в себя, поспешно прощался и убегал из кабинета. Миссис Карлайл пыталась приглашать его на дополнительные занятия, ссылаясь на идею об организации художественного кружка, но каждый раз слышала, что ему нельзя опаздывать домой. «Иначе последует очередное наказание» — но вслух мальчик этого не произносил. Для него всё происходящее было рутиной, но он чувствовал, что внутри него что-то меняется. Он больше не испытывал чувства вины, когда дома его подвергали пыткам из-за какой-то мелочи. Кроме того, Уилл постепенно начал осознавать, что испытывает перед отцом не только удушающий страх и благоговейный трепет, но и ненависть. Именно это новое чувство возглавило поднявшуюся в нём бурю эмоций, когда он подошёл к двери своего дома, за стенами которого слышались яростные крики. Отец бушевал гораздо громче обычного, и из доносящихся обрывков фраз можно было понять, что он потерял работу. Мальчик как можно тише приоткрыл дверь и проник в дом, затем незаметно, словно тень, поднялся по лестнице и скрылся в своей комнате. Аска, прятавшаяся там, мгновенно выбежала хозяину навстречу и, прижимаясь к его ногам, громко замурлыкала.       Подхватив кошку на руки, он быстро закрыл за собой дверь и сел в кресло в самом углу комнаты, постоянно прислушиваясь. Уилл не мог броситься на защиту матери, ведь этим он только сильнее взбесит потерявшего рассудок тирана, а тягаться с ним в физической силе просто смешно. К тому же, никто не позаботится о его пушистой подруге, если его вдруг не станет, поэтому оставалось лишь тихо сидеть и молиться. Молиться о том, чтобы это всё прекратилось. Через несколько минут это желание сбылось: в доме всё резко стихло. Больше не слышались леденящие кровь вопли матери, отец больше не угрожал ей расправой и, казалось, весь мир погрузился в гробовую тишину, которая теперь была такой оглушительной. Уилл нервно сглотнул и постарался даже задержать дыхание, чтобы не выдать своего присутствия. Он опасался, что теперь самый жуткий из его ночных кошмаров придёт наказывать второго виновника всех обрушившихся на него бед. Будто подслушав мысли ребёнка, на лестнице послышались тяжёлые шаги.