Пересечения

Раз.

Первый раз по настоящему страшно Роме становится в пять лет. Они с мамой и братом отдыхают в Геленджике и это предпоследний день их маленького семейного отпуска. Они все вместе выбираются в центр, чтоб купить подарки и сувениры немногочисленным родственникам, и Рома, впервые попав в огромный многоэтажный торговый комплекс, теряется. Во всяком случае, ему так кажется. Нет, конечно же, в Иркутске тоже есть большие торговые центры, но Рома там ни разу не был, поскольку все свободное время предпочитал гонять во дворе мяч, а не сопровождать маму по магазинам. И теперь, оказавшись в самом эпицентре бурлящей суеты, он немного растерялся — глаза разбегались от изобилия игрушек, одежды, посуды и всяких мелочей, которые завораживали, почему-то, больше всего. Роме кажется, что он всего на секунду отпустил мамину руку, но, когда он оглядывается, то ни мамы, ни брата рядом не оказывается. Во всяком случае, он их не видит. Рома чувствует, как его начинает накрывать паника. Он всеми силами старается взять себя в руки и попробовать оценить ситуацию логично и трезво, как всегда учил отец — ему «уже пять», и он, все-таки мужик, а мужики не плачут, не паникуют, а решают все проблемы сами и без посторонней помощи. А по факту — ему «всего пять», и глаза начинает предательски щипать от, вот-вот польющихся, слез. Рома сжимает кулаки и сильно жмурится, пытаясь дышать ровно, но липкий страх уже разливается внутри, подкатывая к горлу удушливым комком и еще немного… — Ты что-то потерял? Тихий, но очень четкий голос возвращает Рому обратно. Перед ним стоит почти такой же мальчишка, как и он сам и с интересом разглядывает его. Рома тоже невольно оценивает своего случайного собеседника — мальчик выше его, худой, немного не складный, со смешными оттопыренными ушами и какими-то необыкновенно взрослыми глазами. — Маму. — Рома все-таки шмыгает носом. — Маму нельзя потерять, она точно где-то рядом. Мальчик произносит это таким уверенным тоном, что Рома верит ему моментально, но уточнить все-таки нужно. — Она знает, что я здесь? — Обязательно. Они еще какое-то время смотрят друг на друга, а потом рядом нарисовывается еще один паренек. Он покрупнее, даже не так, он покоренастее, хоть и чуть ниже ростом Роминого случайного собеседника, но чувствуется, что он старше их обоих. — Илья, пойдем. Мама уже все купила. Он вкладывает в одну его руку мороженое, крепко берет за другую, и они уходят. Но, сделав всего несколько шагов, тот, кого звали Илья, вдруг разворачивается и снова подбегает к Роме. — Сейчас твоя мама все купит и тоже придет за тобой. — Он протягивает Роме свое мороженое, — Вот увидишь, даже доесть не успеешь. Рома берет протянутое лакомство и улыбается. — Пока. — Пока. Илья убегает догонять брата, а Рома машет ему в след. Мама и правда находится очень быстро — оказывается, они с Саней все это время были неподалеку, но все равно удивленно косится на мороженое в роминой руке. — Меня друг угостил. — Говорит Рома, и даже ни на секунду не задумывается о том, что, скорее всего, больше они с этим «другом» никогда не встретятся.

Два.

Роме четырнадцать, и он уже точно определился со своим будущим — он будет футболистом. Известным, великим. Будет играть в самых больших и знаменитых клубах. И это то, что не обсуждается. Уже три года, как он живет далеко от родного Иркутска, от мамы с папой и делает все, чтоб его мечты стали явью. Он давно научился справляться со своими эмоциями и держать себя в руках, хотя по первости, оказавшись в футбольном интернате один, без семьи, несколько раз позволял себе слабость поплакать и пожалеть себя. Всего чуть-чуть, а «чуть-чуть», как говорится, по-русски не считово! Рома всегда помнил наставления отца, что мужчина должен быть сильным и стойко переносить все невзгоды. И еще он все чаще вспоминал того странного мальчишку из торгового центра курортного города. Мальчишку с огромными зелеными глазами на пол лица и твердой уверенностью, странным образом передававшуюся другим, что все будет хорошо. Рома бежит по коридору — он задержался на тренировке, а ужин никто не отменял, но если заявиться в столовку слишком поздно, то риск остаться голодным возрастает стократно. Он поворачивает за угол и тут же валится с ног, приземляясь на пятую точку. Препятствием, усадившим его на задницу, оказывается незнакомый высокий парень. — Где-то пожар? Парень удивленно смотрит на Рому, чуть улыбаясь кончиками губ. — Нет. Рома поднимает взгляд и замирает. На него смотрят те самые огромные внимательные глаза, которые он так часто вспоминает. — Поаккуратнее, друг, — Парень подает Роме руку, помогая подняться на ноги, — Так и поломаться недолго. — За собой следи. — Огрызается Рома. Он снова срывается с места — перспектива остаться без ужина моментально вытесняет из головы глупую мысль, что это может быть тот самый нечаянный друг из Геленджика.

Три.

— Зобнин, считай, что вытащил счастливый билет, — Начальник академии сверлит Рому взглядом, — Летишь в Лондон на две недели, в Челси. У Ромы на секунду останавливается сердце, пропуская пару ударов. Стажировка в великом клубе! О чем еще можно мечтать в шестнадцать лет?! Разве что о том, что чуть позже уже будешь играть в этом самом клубе на постоянной основе, но до этого еще далеко, а пока… — А кто еще летит? Вопрос у Ромы вырывается быстрее, чем он думает — какая, нафиг, разница, кто еще? Главное, что стажировку получил он сам. — Кутепов. Вдвоем летите. Рома только пожимает плечами. Да, он знает Кутепова. Не раз встречались на поле в контрольных играх перед турнирами, но практически не общались. Все сводилось на уровень «здрасте-до свидания», да и о каком тесном общении могла идти речь, если Кутепов учился на класс старше и играл, соответственно, за старшую команду. И еще одно: это был тот самый парень, в которого Рома так неосторожно когда-то врезался. Как ни странно, но Илья оказался довольно-таки простым и легким в общении, поэтому нескольких часов перелета с лихвой хватило для того, чтоб в Лондоне с трапа сходили уже почти друзья. А одиннадцать дней тренировок, совместного проживания и редкого досуга, поставили большую жирную точку в вопросе о дальнейшем статусе друг для друга. Рома, удивляя сам себя, очень легко раскрылся. Довериться Илье оказалось так же просто и естественно, как дышать, и Рома вываливал на него неиссякаемым потоком всю информацию про себя, которую всегда раньше старался держать за семью печатями. И так же жадно и с нескрываемым интересом впитывал в себя все, чем делился с ним сам Кутепов. С Ильей никогда не было скучно. Роме нравилась его спокойная рассудительность, уверенные доводы и, в то же время, неистребимый пацанский авантюризм, граничащий иногда с безрассудством. И еще — Рому не переставала покидать мысль, что этот Илья безумно сильно напоминает ему другого Илью. Того самого, который когда-то всего парой слов убедил его в том, что мамы не теряются, и которого он тогда для мамы назвал своим другом. А сейчас у него на самом деле появился друг, настоящий. С которым всегда и везде, в любую разведку. — Всю правду друг другу, брат? — Всегда.

Четыре.

Роме девятнадцать. Он играет за московское Динамо и почти доволен своей жизнью. Почти, потому что Илья защищает цвета другого клуба, причем для Роминой команды самого непримиримого — Илья играет за Спартак. Но Рома не унывает, гоня прочь от себя невеселые мысли, что они по разные стороны баррикад. Это на поле они соперники, а в жизни все осталось по прежнему. Они друзья. Те самые, которых не надо просить ни о чем — они сами все всегда понимают и помогают, всегда рядом, когда нужны. И пусть их встречи не очень частые, зато настолько насыщены и богаты разговорами, новостями и эмоциями, что впечатлений с лихвой хватает до следующей. В остальном в своих мечтах Рома не был оригинален. Как и большинство спортсменов, с детства жил желанием побед. Грезил о футболе, отдавая все силы на тренировках. И, играя за один из самых популярных клубов, был полон огромных надежд, которые слишком быстро разбились о суровую реальность. Год для Динамо, прямо скажем, не задался с самого начала. По ходу сезона было распродано большинство ведущих игроков, произошла смена тренера, что тоже не самым лучшим образом сказался и на команде и на игре. И вот итог — команда отправляется прямиком в ФНЛ. Естественно, это совершенно не то, о чем мечтал Рома. Не с его амбициями. Приглашение в Спартак стало для него самым лучшим подарком, преподнесенным самой судьбой, и Рома, не задумываясь, соглашается. Даже не заботясь о том, чтобы узнать и оговорить все условия его перехода. Конечно, в клубе были попытки удержать полузащитника Романа Зобнина, но это было невозможно. — Роман, подумайте. Мы можем рассмотреть вариант с арендой… — Нет. Я всегда мечтал играть в Спартаке. И это была чистейшая правда, хотя Рома бы конкретно слукавил в первую очередь перед самим собой, если бы не признавал, что лично для него эта фраза имела иной смысл: — «Я всегда мечтал играть с Ильей!» Подписание контракта они отметили в своем стиле, вдвоем. Даже позволили себе немного спиртного — Роме как-то после какой-то игры болельщики преподнесли бутылку элитного виски, и вот, наконец, пришла пора быть ей распечатанной. Непривычный к алкоголю, тем более крепкому, организм быстро сдал свои позиции, уступая место сладкому и ленивому состоянию опьянения. Илья что-то рассказывал о его новой команде, уверял, что Роме там обязательно понравится, а тот слушал его в пол уха, не слишком вникая в курс повествования, и залипал на чертах его лица. Роме безумно нравилось, как постоянно ползут вверх уголки его губ, даже тогда, когда Илья хочет выглядеть невьебенно серьезным. Нравилось, как он почесывает бровь, или нос, когда нервничает, или просто не знает, как правильно выразить свои мысли. Нравился его внимательный, почти пронзающий взгляд. Да и вообще, глаза Ильи — это отдельная песня, во всяком случае, для Ромы уж точно! Казалось, что Илья смотрит в самую душу. Смотрит и видит все, что у Ромы там, внутри, видит все то, о чем Рома никогда ему не скажет, хотя самому себе признался уже давно. То, что Илья для него гораздо больше, чем лучший друг. То, что просто присутствия рядом уже не хватает. Ильи хочется касаться. Всегда. Постоянно. Рома гонит от себя все эти мысли, но получается не особо. Он отчаянно напоминает себе об этом каждый раз и снова проигрывает в этой борьбе, придумывая очередную причину прикоснуться.

Пять.

Рома практически с ходу закрепляется в составе Спартака, играет на регулярной основе. Получает вызов в сборную — еще один шажок на пути к мечте. Карьера строится так быстро и гладко, что даже поверить страшно. Рома почти счастлив, но — всегда существует это проклятое «но». Причина, не дающая ему быть в полной гармонии с самим собой ясна вполне. И этой причине, кажется, совершенно безразличны Ромины чувства. Причина ходит, ест, пьет, дышит, живет собственной жизнью, и чувствует себя вполне замечательно. У причины есть имя — Илья. Вопреки всем Роминым надеждам, оказавшись в одной команде, они с Ильей стали еще дальше друг от друга, чем тогда, когда играли в разных клубах. По каким-то, совершенно непонятным Роме, причинам, Илья старается держаться от него на расстоянии, дозирует общение с хирургической точностью. У него существует свой круг друзей-приятелей, с которыми он предпочитает проводить свободное время, и Рому это не то чтобы не устраивает — его это конкретно напрягает. Рома никак не может забыть тот вечер, когда они вместе отмечали его переход в Спартак. Он помнит, каким счастьем светились глаза его друга от того, что они снова будут в строю плечом к плечу. Рядом. Вместе. Он так же помнит, как проснулся утром на узком диване в крепких объятьях Ильи. И как ему было уютно и спокойно от ощущения теплого дыхания Ильи на его плече. Он не понимает, что могло произойти, что он мог такого сказать или сделать, что Илья так резко переменился. Но зато он точно знает, что оставлять все это так, пускать на самотек, точно не намерен. — Илюх, я тебя чем-то обидел? Рома ловит его после тренировки в опустевшей раздевалке, из которой Илья, замешкавшись, не успел, по своему обыкновению, улизнуть одним из первых. — Не говори ерунды, брат. Илья напряжен и даже не смотрит на Рому. Говорит куда-то в сторону, но попыток слинять не предпринимает. Рома расценивает это, как хороший знак и делает к нему еще один шаг, кладя руку на его плечо. Илья едва заметно вздрагивает, но Рома успевает это заметить. — В чем дело, брат? Мы почти не видимся. — Каждый день, Ром… — Не юли. Ты понял, о чем я. Илья, наконец-то, поднимает на него глаза. Взгляд почти не читаем, столько в нем всего плещется, что Рома даже немного теряется. — Зоба, давай не сейчас. Вид у Ильи настолько несчастный, что Рома уже почти готов уступить, вот только во время вспоминает, что завел весь этот разговор не от хорошей жизни. — Сейчас. — Зоба, сам не знаешь, о чем просишь. Илья делает еще одну попытку закончить разговор, хотя прекрасно понимает, что это бесполезно. Он знает Рому слишком хорошо. Знает, каким упрямым тот может быть. И Рома, словно читая его мысли, тут же подтверждает его опасения. — Кутеп, помнишь, друг другу всю правду. Илья зажмуривает глаза, нервно трет переносицу, а потом… потом, крепко сжав Ромины плечи, быстро наклоняется к нему и целует, вкладывая в него все свое отчаяние, все страхи и переживания, что копились в нем долгое время. — Ну, вот как-то так, Зоба, — Илья делает шаг назад и снова отводит глаза в сторону, — Вот такая она, моя правда. Что теперь скажешь, брат? Вопреки вопросу, Илья не дожидается пока Рома что-нибудь ему ответит. Он разворачивается и быстрым шагом, очень стараясь не сорваться на бег, покидает раздевалку. Рома отмирает только спустя пару минут и, в отличии от Ильи, опрометью бросается ему вдогонку.

Плюс один. Бонус.

Рома стоит под душем и наслаждается теплыми, нежными струями, которые ласкают его усталое тело почти так же, как несколько минут назад его ласкали руки Ильи. Он запрокидывает голову, подставляя лицо под льющуюся воду и улыбается. Все произошедшее между ними здесь и сейчас кажется Роме таким правильным и естественным, как будто сама судьба свела их вместе, дав понять, что они друг без друга ничто, что-то не целое, половинчатое. И только сейчас все, наконец-то, встало на свои места. И, как подтверждение этому, сильные руки, ласкавшие его тело везде, где только можно. И губы, такие мягкие и горячие, не оставившие на его теле ни одного не зацелованного миллиметра кожи. Длинные пальцы, так уверенно и умело растягивавшие, разминавшие его, делавшие все возможное, чтобы облегчить боль первого вторжения. Все это было правильным. И даже когда пальцы заменил член, острая, но мимолетная боль очень быстро сменилась на совершенно другое чувство — чувство наполненности и завершенности его самого, как будто только теперь он, наконец, стал самим собой, настоящим, стал целым. И ему совершенно не стыдно за то, что он, как в горячке, метался по постели, сминая и скручивая простыни и совсем бессовестно и громко стонал. Что выгибался и подмахивал, как последняя шлюха, прося еще и еще, глубже, сильнее и думал только об одном, чтобы Илья не останавливался и, чтобы все это продолжалось вечно… Обнаженное сильное тело, прижавшееся к нему сзади, вырвало Рому из его размышлений. И снова, единственно-правильное, что сейчас он смог сделать — это откинуть голову на плечо Ильи и опять сдаться на милость победителя, позволяя властным губам и рукам ласкать свое тело. И слушать сладкий шепот между поцелуями: — «Ромка… люблю…» — Знаешь, — Говорит Рома, когда они снова оказываются в постели, — Я очень четко помню один момент из детства. — Расскажи. Илья нежно перебирает пальцами Ромины волосы на затылке. И смотрит так влюбленно, что Роме кажется, что он видит свое собственное отражение, потому что, как не ему самому знать, насколько сильно он любит сам. Он рассказывает Илье про тот случай в огромном супермаркете, про свой страх, что он больше никогда не увидит маму, про незнакомого мальчишку со странной способностью вселять уверенность. Рассказывает, что потом, в трудные времена, образ этого мальчика придавал ему сил идти дальше, преодолевая все невзгоды. А Илья слушает. Слушает внимательно, как всегда чуть улыбаясь уголками губ. — Ты мне его напоминаешь, очень. — Заканчивает Рома. Илья обнимает его, еще крепче прижимая к себе, перекатывается, оказываясь сверху и шепчет, слегка касаясь Роминых губ своими: — А ведь мне тогда так и не купили второе мороженое.