☼ ☼ ☼
Чонгук делает глубокий вдох, стараясь не слушать провокационные беседы, доносящиеся со всех сторон. Находясь за ареной, где столпилось множество других бойцов и простых любопытных, которым звание не позволяло полноправно занять место среди почётных зрителей, Чон ощущает слабый укол раздражения. Он морщится, когда обрывки фраз всё же успевают достичь его слуха: «Этого, кажется, сам император выбрал. Лично, представляешь?», «Что в нём такого выдающегося?», «Повелитель распорядился, чтобы у него были лучшие доспехи, чем это только он заслужил подобное снисхождение?», «Стал любимчиком и теперь, наверняка, нос задрал, думая, что все дороги перед ним открыты». Сучьи псы! Как ещё языки не поотсыхали столько болтать? Чонгук и сам не понимал, что в конце концов происходит, и как он оказался здесь: стоя в ожидании и перекидывая из одной руки в другую тяжёлый меч. Лучше бы он батрачил всю свою несчастную жизнь на какого-то зажиточного купца, отбывая свою прискорбную участь, чем бегал по арене, словно дрессированный зверь, грозясь в любую секунду попрощаться со своей душенькой. А ещё этот император. То ли судьба оказалась столь коварна, то ли Адельфус попросту израсходовал всю свою жалкую удачу, но ему «посчастливилось» попасть в число тех бойцов, на которых ставил кон сам правитель — Просветлённый Аврелий. Он снарядил Чонгука в тяжёлую броню высшего качества, которая включала в себя закрытый шлем с широкими полями и высоким красным гребнем, наручи из бронзовых пластин и стёганой ткани на правой руке, высокие бронзовые поножи и набедренники из мягкой, но надёжной ткани. Голый торс же остался незащищённым, как в основном и бывало у гладиаторов, ведь у противника должна быть косвенная возможность нанести второму урон и одержать тем самым победу. На щите красовался величественный образ гордого волка, символизирующий непосредственное звание, коим наградил мужчину Тэхён.* А ещё Чонгук не мог избавиться от чувства вечного напряжения, как только Ким появлялся в поле его зрения, — а это происходило довольно часто, учитывая то, что Чон, как личный раб, был сослан в тренировочный лагерь, который является прямой пристройкой к императорскому дворцу. Тренируясь с товарищами, пока пот ручьём стекал по мускулистому смуглому телу, а волосы слипались от влаги, Чон не раз ловил на себе отрешённый взгляд Аврелия. Он стоял на своей излюбленной веранде с до ужаса холодной и — Чонгук никогда не признает, что ещё и привлекательной — ухмылкой, расслабленно лакая сладостное вино, и неотрывно наблюдал за тяжело дышащим рабом. И черноволосый смотрел в ответ: без страха и переживаний, дерзко и долго, до тех пор, пока один из них не прервёт зрительный контакт. За такое уже было положено валяться бездыханным телом на дне смердящей ямы трупов, но Тэхён, кажется, не только не собирается наказывать простолюдина за такую вольность, он будто забавляется. Играет с Чонгуком, как маленький ребенок — с деревянным мечом. И не понятно, кто в итоге из этой безмолвной схватки выходит победителем, а кто — проигравшим. Ясно лишь то, что Ким грациозным взмахом руки салютует мужчине бокалом, когда Чон смотрит особенно долго, грозно и злобно, и то, что сам Чонгук ощущает странное давящее чувство в груди, как только перед глазами является выточенная фигура Аврелия, и непроизвольно засматривается на тонкие лодыжки в золотых лентах, да пшеничные волосы, что напоминают игривые лучи солнца пряного ясного утра. «Месяц — и выпускайте его на бой», — сказал в тот день император, осматривая непокорного раба с головы до ног. И Чонгуку хотелось бы верить, что всё это — лишь плохая шутка, но нет. Вот он, Адельфус, чьё имя ходит из уст в уста, чьё звание у всех на слуху, ведь «Кто этот новичок, за которого ручается сам император?». Вот же он, стоит прямо здесь, закипая от гнева и негодования, не привыкший к такому бурному вниманию к своей особе, собирающийся выйти на бой с одним из лучших гладиаторов века и бороться сквозь сжатые зубы, потому что не имеет права перечить воле своего хозяина и покровителя. В ушах гул стоит неимоверный, ведь там, за ширмой, сотни и тысячи кричащих людей, с пеной у рта жаждущих хлеба и зрелища. От прошлого правителя — погибшего отца Аврелия — римский народ получил поистине императорский подарок. Он построил амфитеатр, получивший громкое название «Колизей». Великолепное сооружение было действительно чудом инженерной мысли. Здесь всё поражало воображение: под полом арены была устроена хитрая система коридоров, в которых находились удивительные механические устройства для смены декораций, а особое внимание уделялось удобству зрителей — при входе они имели возможность увидеть список бьющихся в этот день гладиаторов и, выбрав любимца, поставить на его имя долю. Знать наблюдала за боями, комфортно устроившись на сидячих трибунах в тени навесов — передние ряды занимали самые привилегированные люди. Здесь были сиденья для сенаторов, членов знатных семей, солдат, жён высокопоставленных людей и многих других, кто мог похвастаться нехилым состоянием и расположением императора. Плебс же находился выше и всё время действия проводил на ногах. В коридорах, которые вели к трибунам, кипела жизнь: расхваливали свой товар многочисленные торговцы, предлагавшие различные лакомства и списки гладиаторов, и толпились люди, возбуждённые предстоящими боями. По воздуху пронёсся отрезвляющий гонг — и разгорячённая толпа взревела от нетерпения. Бой начинается. Чонгук сглатывает ком в горле, переступая через собственные желания, и двигается вперёд, оглушая себя мгновенной звуковой волной трепещущей публики. На открытой поверхности много света, поэтому глаза тут же хочется закрыть рукой, но мужчина терпит, величественно вышагивая на центр арены, где специальные служащие — ланисты — будут знакомить публику с участниками схваток. Его соперник уже возвышался грудой мощи, вскинув руки вверх и отбивая рукой по своему щиту в такт воплям народа, и Чонгуку захотелось презрительно хмыкнуть и закатить глаза от столь демонстративной гордыни, которой этому человеку не занимать. Нутро, почувствовав чужой, конкретный, взгляд на спине, подсказало обернуться, и Адельфус последовал его зову, взглянув на человека позади через плечо. Тэхён ухмылялся, в излюбленной манере вертя в тонкой руке чашу, и медленно, ох, Всевышний, как же медленно, ел крупный виноград, не сводя хитрого прищура песочных глаз со своего раба. Чонгуку, по правде, становится дурно от этого взгляда. Император располагался на небольшой возвышенности под навесом, восседая на мягкой койке, пока очаровательные девицы обхаживали его со всех сторон, бросая красноречивые взоры на молодого мужчину. Тэхён смотрел на Чонгука свысока. Гордо и торжественно, пока губы трогала покровительственная улыбка. Правитель поднимает кверху бокал, якобы говоря: «Иди и срази их, не запятнай мою величественную особу своим полнейшим провалом». Чонгук поджимает сухие губы, резко отворачиваясь и рокоча себе под нос тихие проклятья. Ланист хватает его запястье, поднимая вверх и выкрикивая решительное «Адельфус», после чего публика вто́рит сие звание, скандируя его имя долгих несколько секунд. А после звучит ещё один гонг. И Чонгуку приходится зарычать гулко и по-звериному, вступая в смертельный бой.☼ ☼ ☼
Три боя. Ни одного проигрыша. Поразительный результат. Тэхён закусывал губу, смакуя на языке привкус мёда, и барственно ухмылялся, когда со всех сторон сыпалось: «Этот гладиатор — просто зверь», «Говорят, что император его выкупил, глазом не моргнув, вот что значит — императорское око, сразу героя в лице простого раба сумел разглядеть», «Невероятно, такого животного рвения и потрясающей прыткости я сроду не видел, сразу понятно — боец, достойный дарованного правителем звания». Арена была слегка затуманена поднявшейся после боя пылью, а атмосфера выражала невообразимую гамму эмоций: и ожидание победителя, и единогласный вердикт разгоряченной толпы, и обреченность побежденного, признающего свое поражение. Торжествующий победитель, тяжело дыша и вонзая в грубую землю свой клинок, терпеливо ожидает, решит ли император казнить или миловать того из побеждённых, кто ещё дышит. Жизнь от смерти отделяет направление большого пальца. И Чонгука, если честно, мало волнует судьба неумельцев. Он всё ещё твёрдо стоит на ногах, несмотря на то, что мышцы гудят от напряжения и усталости, а глаза, словно по волшебству, прикованы к горделивому профилю Аврелия, распивающего вино за свою удачную ставку с благородными девицами. По какой-то причине это невероятно раздражает. То, как император ведёт тонкими пальцами по своей ключице, то, как обхватывает губами горошину винограда, то, как девушки вьются вокруг него, словно лани в брачный период, то, как Тэхён улыбается им сдержанно, но так до безумия пьяняще, что скулы сводит. Ким же облизывает полные губы, довольствуясь исходом сегодняшних схваток, и подзывает к себе одного из личных служащих. — Сразу после окончания церемонии прислать ко мне Чонгука, а ещё распорядись, чтобы было вдосталь лакомств. Позже подготовь для победителя купальню и даруй ему лавровый венец, да мяса ему подайте. — Прислать… то есть, к Вам в покои? — неуверенно уточняет слуга, поднимая настороженный взор на хозяина. Тэхён выгибает бровь, вставая на ноги и сверху вниз глядя на покорно согнутую фигуру, после насмешливо выдаёт: — А у тебя имеются какие-то возражения на этот счёт? — Что Вы, как я смею, просто Адельфусу бы раны обработать… — Я сказал: прислать. Значит ты должен беспрекословно выполнять, я достаточно ясно говорю? Слуга сгибается ещё пуще, шепча тихие извинения и бе́гом отправляясь на исполнение приказа, пока Тэхён бросает последний жадный взгляд на своего гладиатора, перед тем как, взмахнув подолом белой туники, удалиться во дворец. Аврелий ступает неспешной благородной походкой по мраморному полу, словно породистый жеребец, и при ходьбе наручни на запястьях да браслеты на щиколотках создают тихий звон, отбивающийся от высоких потолков и разливающийся по всему помещению. Слуги, выстроенные в ряд под стенами, не смеют поднять головы, а некоторые даже подрагивают от столь явного могущества в чужой ауре, что буквально сквозит императорским достоинством. На Киме белая шелковая туника, сандали на тонкой подошве из дорогой кожи с длинными золотыми лентами, обматывающими ногу до самого колена, талия перевязана цепочкой, выделяя изгибы фигуры, пшеничные волосы обрамляет диадема искусной, ювелирной работы, похожая на изящный переплёт ветвей, а браслеты, находящиеся не только на щиколотках, но и на предплечьях, гармонично контрастируют с обласканной солнцем кожей. Тэхён — воплощение само́й изысканности. Чистое и ни с чем несравнимое. Император останавливается у дверей в свои покои, задерживаясь всего на секунду, перед тем как слуги откроют для него двери. Заходя внутрь, Ким высокомерно усмехается, завидев Чонгука, что не смог найти себе места в столь вычурном убранстве и остался стоять у веранды, наблюдая за происходящим на улице. Мужчина всё ещё в своих доспехах, на которых появилось несколько заметных царапин, только лишь шлем покоится в правой руке. Смуглая кожа, покрытая слоем пота, блестит на солнце и переливается, волосы мокрые и убранные назад — видимо, Чонгук успел умыться по дороге сюда, — а на груди и бедре виднеются неглубокие порезы от меча противника, что всё ещё слегка кровоточат. — Ты принёс мне немало денег сегодня, — замечает Тэхён, проходя вглубь и усаживаясь на мягкое ложе. — Все прочь, — приказывает тот, обводя взглядом прислугу, что тут же скрывается за закрытыми дверьми. — Кажется, я и правда был полезен Его Величеству, — хрипло, с долей сарказма отвечает Чонгук, даже не удостоившись повернуться к императору. Так всегда. Адельфус своенравный, гордый, надменный и непокорный, не знающий страха, в нём ощущается неприкрытая власть, что никак не идёт в сравнение с его статусом. Поистине «благородный волк». — Подойди, — велит Тэхён своим низким, бархатным голосом, склоняя голову к плечу. Чонгук разворачивается медленно, смиряя императора своим железным взором, и направляется к хозяину, звеня грудой снаряжения. Тэхён запрокидывает голову, чтобы взглянуть черноволосому в глаза, и тихо шипит, приказывая непоколебимо: — На колени. Уголок чонового рта ползёт вверх в издевательской ухмылке, пока он опускается перед Кимом на одно колено, отложив на пол своё оружие и шлем. Тэхён же не чувствует ни капли удовлетворения. Вот, Чонгук стоит перед ним в унизительной позе, преклонив колени, всего лишь клятый раб, но в тёмных глазах правитель не видит ни грамма послушания, и это выводит из себя. Аврелий скользит оценивающим взглядом по сильной груди, на которой извивается кровавый порез, и тянется рукой к подготовленной чаше с водой, смачивая в ней чистую тряпицу. — Будь благодарен, несмиренный раб. Тэхён наклоняется вперёд, касаясь мокрой тканью живой раны, чтобы вытереть грудь от пыли и засохшей крови, а у Чонгука горло спирает внезапно от удивления, но лицо удаётся сохранить столь же непроницаемое, как и секундой ранее. Сам император соизволил обмыть его раны? Звучит как бред сумасшедшего. Да так оно и есть, Адельфус чувствует себя сумасшедшим, когда смотрит дерзко прямо в чужие глаза, в которых бушует целый ураган. Ким ухмыляется и надавливает на рану сильнее привычного, ожидая, что Чонгук скривится от боли или выпустит из горла сдавленный хрип, но мужчина, напротив, молчит, и даже мускул на его лице не дрогнул после этого. Тэхёна поражает такая выдержка и раздражает одновременно. Аврелий меняет тряпицу, склоняясь ещё ниже над Чоном, теперь касаясь той раны, что на бедре, тщательно смывая кровь и в душе не понимая, что же он на самом деле делает. Как ему в голову пришло позвать сюда этот низкосортный товар, прямо в свои личные покои, и, марая руки в пыли, обмывать его не столь серьёзные раны? Чонгук задерживает дыхание, когда тонкие нотки грейпфрута, исходящие от нежной загорелой кожи императора, касаются его носа. Тэхён к нему настолько близко, что без труда можно ощутить, как пшеничные волосы щекочут шею, а дыхание отдаётся жаркой волной по всему телу. Мужчина тихо рычит, ощущая неконтролируемое желание вцепиться в длинную шею и, кинув на ложе, грубо вжать фигуристое тело своим, так, чтобы император ощутил, каково это — чувствовать себя жалким и нуждающимся. Ким встаёт на ноги, собираясь сделать шаг, но острое зрение Чонгука улавливает блеск собственного меча в том месте, куда нацелилась аккуратная стопа, и он действует инстинктивно быстрее, чем успевает подумать: Адельфус вскакивает, хватая Тэхёна шершавой ладонью за узкую талию, и притягивает того к себе так близко и резко, что ноги Аврелия отрываются от пола, а руки оказываются на крепких плечах черноволосого. Чонгук сглатывает вязкую слюну, осознавая, в какой позе они сейчас находятся: одна рука мужчины сжимает талию, придерживая Кима на весу, а вторая расположена на пышном бедре, которое оголилось из-за задравшейся туники. Тэхён оказывается прижат ко второму вплотную, едва не соприкасаясь носами, пока его ладони в порыве намертво ухватились за плечи гладиатора. Чонгук хмыкает насмешливо, глядя в расширенные от изумления и ужаса глаза правителя, а после осторожно опускает Кима на пол, перед этим пнув ногой расчехленный меч. Черноволосый взирает на императора сверху из-за своего преимущества в росте, упиваясь полной растерянностью на красивом лице, намереваясь вымолвить что-то вроде: «Будьте более осмотрительны, когда ступаете куда-то», как вдруг на его щёку обрушивается звонкий удар. Тэхён, видимо, пришедший в себя, бьёт Чонгука ещё раз, оставляя на мужественном лице красный след от своей ладони, пока в глазах капилляры лопаются от такой безрассудной наглости. — Как ты, отродье, проклятый раб, смеешь касаться меня в такой непозволительной манере? Голос Аврелия звучит громко, рассерженно заполняя всё свободное пространство, а Чон продолжает смотреть на него с отчужденным хладнокровием, сдерживаясь, чтобы не начать издевательски ухмыляться. Худшее, что его может ждать сейчас — смерть, а Чонгук давно понял для себя, что участи своей он не боится. — Это так ты мне платишь за моё великодушие? — рычит Тэхён, хватая гладиатора за влажные волосы и потянув мужчину вниз, заставляя с грохотом упасть на колени. Чонгук вздыхает без доли сожаления и даже не собирается себя оправдать, ему хочется рассмеяться в голос, вопрошая «Какое такое великодушие? Вы выставили меня, спустя какой-то месяц подготовки, на бой с умелыми и опытными бойцами на потеху людям. Развлекаясь с девицами и считая заработанные деньги, Вы наблюдали за мной, словно за собакой, пытающейся отрыть кость. Это Ваше названное великодушие?». Тэхён кипит от возмущения, сжимая в руке острый подбородок мужчины и подавляя в себе необъяснимое желание, что беспощадно таранит оклики сознания тяжёлым молотом. Что только что произошло? Неведанное ранее чувство атакует грудную клетку, вынуждая её сжаться и перекрыть доступ к кислороду. Аврелий пыхтит и судорожно поправляет одежды, ощущая себя загнанным в ловушку зверем, потому что Чонгук — хищник, не иначе. И Киму больше всего на свете хочется его укротить. — Я покажу тебе, что значит не знать почести и уважения к своему хозяину. Покажу тебе и ты будешь ползать у меня в ногах и вымаливать прощения. Чонгук же не сдерживает лёгкой надменной ухмылки, намереваясь испытать судьбу. Чонгук практически безоружен. На нём всё те же доспехи, в руках — лишь заострённая палка, которая в критической ситуации вряд ли бы смогла помочь не быть разорванным в клочья. Аврелий стоит недалеко, вверху, взирая на арену — ту, на которой тренируются гладиаторы и которая меньше колизейской в десятки раз, — задрав подбородок. На его лице играет самодовольная улыбка, но сердце почему-то трепещет от беспокойства — у Чонгука две абсолютно свежие раны, если не считать то множество мелких царапин и ссадин, упадок сил после трёх минувших боёв и отсутствие полноценного оружия. Но назад пути нет. Тэхён не любит тех, кто ему не повинуется. Император вершит правосудие, назначив наказание, и рабу придётся через него пройти: хочет он того или нет. У Тэхёна ладони потеют, но задетая гордость превосходит, поэтому он грозно велит подчинённым начинать, после чего двое служащих выдвигают ставни и спешат перепрыгнуть через ограждения, чтобы не стать первой же жертвой голодного зверя. На арену выскакивает тигр, императорская киса весом под двести килограмм, одичавшая от злости из-за двухдневного голода и не видящая перед собой ничего, кроме ходячих кусков мяса. Чонгук настороженно делает шаг в сторону, поднимая руку с копьём и неотрывно следя за действиями животного. Тигр обнюхивает арену, скребя острыми когтями затвердевший песок, и обнажает длинные клыки, почувствовав металлический запах крови. У гладиатора страха нет от слова «совсем», он сосредоточен, но не напуган, он — воин, и умереть в бою для него будет наивысшей честью. Но и сдаваться так просто черноволосому — чуждо, он не навлечет на свою персону столь сильный позор, погибнув, поджав хвост от леденящего ужаса. Если потребуется, он голыми руками пасть этой кошке порвёт и шкуру сдёрет без лишних колебаний, в Чонгуке таится такая мощь, что и представить сложно, и он не будет трястись в удовольствие тому, кто наверху стоит и зачинщиком сего действа является. Тигр, устав ждать, подкрадывается ближе, согнув лапы – прямо к мужчине, а Чон, собрав всю волю в кулак, ждёт его нападения. Как и ожидалось, животное, изголодав до смерти, атакует не глядя, и Чонгук успевает увернуться, прочесав коленями по щебню. Зверь рокочет недовольно и набрасывается с ещё большим усердием, собираясь разгрызть тело в клочья и наконец полакомиться плотью. Чонгук уворачивается вновь, ткнув зверя наконечником в бок, из-за чего тигр рычит громко и скалится голодно, становясь ещё злее, жадным до чужой крови. Животное разбегается, собираясь повалить Чона наземь, и гладиатору едва хватает сил ускользнуть от беспощадной атаки, оставив на своём предплечье длинные полосы от когтей. Тигр, почувствовав свежую хлынувшую кровь, облизывается, обходя Чонгука по кругу, а у Тэхёна в этот момент сердце, кажется, останавливается. У Аврелия всё тело сильной судорогой прошибает, а в душе уже и следа наслаждения от отмщения нет. Он, привыкший к безжалостной резне и бесконечным сражениям, не испытывающий никакого страха при виде крови уже очень давно, замирает от ужаса. Тигр целится, мечется и в итоге бросается на Чонгука снова, теперь повалив его на землю. Мужчина выставляет вперёд палку, в которую животное и вцепляется огромной пастью, нависая над рабом угрожающей горой. Чон стискивает зубы и собирает оставшиеся силы, чтобы ударить зверя ногой в живот и, воспользовавшись его ослабленной бдительностью, скинуть с себя. И ему это удаётся, но ненадолго. Тигр, ощущая, будто его дразнят, размахивая мясом перед мордой, становится свирепее с каждой секундой, он вновь встаёт на ноги и атакует, отбрасывая Чонгука к углу арены. Тэхён глотает тяжёлый ком, вставший поперёк горла, и, цепенея от тошнотворного волнения, наблюдает за тем, как животное загоняет гладиатора в угол. Чонгук не двигается. Он лежит на полу, отвернув голову, и не двигается. И в этот миг у Кима что-то ломается внутри. Он хотел наказания, но никак не желал Чону смерти. Император набирает в лёгкие воздуха и кричит, что есть мочи, разнося приказ по территории арены: — Остановить! Быстро, привяжи его! Хватит! Двое наученных людей тут же перелазят ограждение, накидывая на шею тигра прочную проволоку и оттаскивая от бездыханного тела за секунду до того, как он успевает впиться в тело клыками. Тэхён чувствует, как сердце бьётся во всём теле, а в ушах кровь шумит так сильно, что дурно становится. Аврелий срывается с места, спускаясь по ступенькам к арене с поразительной скоростью, а после, не раздумывая, подбегает к расслабленному телу, падая на грязную землю. Ким забывает о собственном статусе, пачкая дорогой шёлк своей одежды в пыль и кровь, и тянется подрагивающими руками к своему воину. Рана на плече выглядит более серьёзной, чем те две, полученные ранее, и Тэхён морщится, не зная, что делать. Император в страхе склоняется над телом, боясь, прикоснувшись ухом к груди, не ощутить сердцебиение, но он вдруг ощущает кое-что другое — глумливый, наглый смешок. Аврелий резко отстраняется, бросая поражённый взгляд на чужое лицо и встречаясь с издевательской ухмылкой и озорными огоньками. — Вот Вы и попались, Господин, — хрипит Чонгук, принимая сидячее положение и затейливо посмеиваясь. Тэхён озадаченно следит за его движениями, окидывая всю фигуру взором, чтобы убедиться в отсутствии смертельных повреждений, и вновь возвращает Чону растерянный взгляд. — Испугались за меня? — довольно тянет гладиатор, вставая на ноги и тихо шипя от предательской боли в плече. Чонгук глядит на императора, чьё одеяние измазано в грязи, чьи большие глаза смотрят на него с непониманием и беспокойством, и черноволосый всё понимает. Он тянется вниз, чтобы бесцеремонно ухватить Тэхёна за плечи и поднять на ноги, а после демонстративно отступает на шаг, показывая правителю ладони. — Мои руки знают своё место, Вы же этого хотели, так ведь? — Т-ты… да как ты… — Смею? Как я смею? Вы это хотели сказать? — Чонгук хмурится, якобы задумавшись. — Вам меня не разбить, Ваше Превосходство. Возможно, Вы бы могли меня убить, но сломить — никогда. Тэхён задыхается, захлебывается гаммой испытываемых чувств, он бесцельно тычет Чону в лицо дрожащей рукой и негодует, завидев ухмылку на измученном, но довольном лице. Ким подходит ближе и замахивается, желая обрушить на раба серию ударов, но Чонгук неожиданно ловит его кисть, сжимая и без особых усилий дёргая тонкое тело к себе. Аврелий выдыхает, смотря на мужчину влажными глазами, и чувствует чужое дыхание на своей щеке. Крепкая рука вновь удерживает его за талию, а красивое лицо придвигается ближе, до тех пор, пока Чонгук не касается губами покрасневшего кончика уха. — На самом деле, Вы не хотите, чтобы я подчинился Вам, — шепчет низко, севшим дразнящим голосом. — Это Вы хотите быть подчинённым мною. Тэхён шокировано раскрывает рот, чувствуя, будто этот мужчина запросто способен проникнуть вглубь его сознания и выведать ответы на все свои вопросы. Ким возмущённо выдыхает, собираясь запротестовать, но Чонгук перебивает его, сжимая сильными руками кожу сквозь тонкую ткань туники: — Вы можете отрицать очевидное сколько угодно, но я знаю, что Вы тоже это понимаете. Аврелий замолкает, не зная, как действовать в таких ситуациях, и всё же несильно пинает гладиатора в грудь — с той стороны, где раны нет. Чонгук дышит тяжело, его тело напряжено до предела, мышцы утомились после стольких событий за день, а кожа впитала лучи горячего солнца и пыль с арен, и, наверное, Тэхёну должно быть противно прижиматься к рабу в такой момент, но почему-то императора это сейчас не заботит. Он раздражённо рычит, утыкаясь носом мужчине в шею, и старается выровнять сердечный ритм, что получается откровенно плохо, пока Адельфус всё ещё имеет наглость держать Кима за талию. — Господин, Ваше сердце, кажется, не в порядке, — тянет Чонгук, чуть отстраняя от себя императора и кладя ладонь тому на грудь. — Закрой рот, — огрызается Аврелий, упорно примыкая обратно к Чону и зарываясь лицом тому в плечо. Если мужчина увидит румяный цвет, тронувший его щёки, то от подобного позора не отмоешься. — Не думай, что я всё ещё не могу вырвать твой болтливый язык с корнем. Чонгук ухмыляется, встречаясь с озадаченными взглядами тех немногочисленных слуг, что всё это время находились поблизости, и облизывает потрескавшиеся губы, заглядывая в лицо Тэхёна, как только тот отстраняется, нахмурившись и отведя глаза в сторону. Чон тянется к его волосам, поправляя съехавшую диадему и поражаясь мягкости пшеничных прядей, а после ловит на себе неоднозначный взгляд императора, который, как только встречается с Чонгуком глазами, спешит отвернуться, пряча своё смущение за привычной маской хладнокровного величия. — Регулус, — зовёт слугу Ким, спешно уходя с арены. — Ты подготовил купальню, как я и просил? — Конечно, Господин. — Принеси туда мои любимые масла и позови лекаря, — распоряжается тот, мельком оглядываясь, чтобы убедиться, что Адельфус следует за ним. — Слушаюсь.☼ ☼ ☼
— Всё будет в порядке, раны я обработал и перевязал, но пока стоит избегать контакта с водой, — ведает лекарь правителю. — Ты свободен, мои слуги дадут тебе щедрое вознаграждение за поздний визит, — благодарит Тэхён, расслабленно взмахивая рукой. Лекарь кланяется и спешит ретироваться, оставляя двоих в распаренном помещении императорской купальни. Внутри терма выполнена из мрамора с массивными колоннами того же материала, украшенная мозаикой и скульптурами, по которым стекала чистая вода прямо в большой бассейн. Купальня была в виде огромной полусферы с цветными витражами, через которые проходили последние лучи вечернего солнца, наполняя комнату красками. Под стенами были расположены мягкие сиденья из непромокаемой ткани, а в углу стоял стол с разнообразными лакомствами и вином, с другой же стороны — множество пахучих масел и специальные ткани для обтирания тела. В обычных купальнях всё было гораздо скромнее: бетонные скамьи, общий бассейн, где купались одновременно несколько человек, ведь уединённого места вряд ли бы кто-то смог добиться, небывалая роскошь. Люди обычно принимали ванны в нижней тунике, но здесь, в императорской купальне, такой надобности не было, поэтому Тэхён часто позволял себе довольствоваться ароматными водами в совершенно нагом виде. Аврелий прикрыл дверь, поворачиваясь обратно и на ходу сбрасывая с себя верхнюю тогу*. Чонгук, которому уже помогли обмыться перед перевязыванием ран, восседал на мягкой койке в одной набедренной повязке, лениво и предвкушающе наблюдая за императором. Ким остановился у одной из скамей, чтобы сбросить на неё все свои украшения, оставаясь в одной лишь нижней тонкой тунике, а после грациозной походкой двинулся к Чонгуку, напоминая гладиатору ангела, сошедшего с небес. Тэхён останавливается напротив Чона, скользя взглядом по голому накаченному торсу и мощным бёдрам, плавно переходя к сильной шее и острой линии челюсти. На лице мужчины играет привычная ухмылка, а сам он бездействует, выжидает. Аврелий касается кончиками пальцев смуглых плеч, цепляя чужой подбородок и проводя рукой по собственным плечам, давая тунике соскользнуть с одного плеча. — Поможешь мне? — спрашивает, будто не знает ответ заранее. Чонгук скалится и, потянув Кима на своё место, встаёт с койки, опускаясь перед императором на колено. Тэхёна конкретно ведёт от вида почти обнажённого раба, что, набрав в золотую чашу воды из рядом стоящей бочки, обхватывает кимову лодыжку длинными пальцами и ставит ступню на своё колено. Чон мочит мягкую тряпицу в тёплой воде, после намыливая травяным мылом с запахом того самого грейпфрута, и, смотря правителю прямо в глаза, принимается легко натирать нежную кожу. Глаза в глаза, кожа к коже. Адельфус ласково намыливает ухоженные стопы, медленно склоняясь и оставляя смазанный поцелуй на коленной чашечке, от чего Тэхён вздрагивает и впускает руку в отросшие смольные волосы, чтобы грубо и несдержанно сжать их в кулак, заставляя Чона усмехнуться и, опустив чужую ногу, приняться за вторую. Аврелий запрокидывает голову, выпуская тихий стон наслаждения, когда раб начинает умело массировать кожу, попутно смывая с ног мыло и осыпая золотистую кожу слабыми укусами. Мозолистые большие ладони скользят по ноге выше, задирая тунику и оглаживая пышные бёдра, а после сжимают кожу ощутимо настолько, что Ким возвращает свой потерянный взгляд на Чонгука, вопросительно вскидывая брови. — Смотрите на меня, мой Господин, — вроде бы просьба, ласковая и осторожная, но в ней столько власти и уверенности, что Тэхён понимает без объяснений — приказ. От осознания того, что тот, кто ему — императору — повелевает, является его рабом, становится дурно и хорошо одновременно. Аврелий проходится языком по пухлым губам, послушно смотря Чонгуку в тёмные зрачки, и блаженно выдыхает, когда мужчина подтаскивает его ближе к себе, ухватив за бёдра и собрав тунику гармошкой в опасной близости от возбуждающегося органа. Чон ласкает более настойчиво, гладит внутреннюю сторону бедра и всасывает кожу, чтобы после вереница красных пятен на чистой коже оставалась, чтобы Тэхён цеплялся за его волосы отчаяннее. Адельфус хватает императора под поясницу, вынуждая встать вслед за собой, а после тянет ненужную вещь наверх, издевательски долго, мимолётно касаясь пальцами разгорячённой кожи, в итоге оставляя Кима совершенно нагим и открытым пред собой. Аврелий не прикрывается, лишь вздрагивает от лёгкого дуновения ветра и облизывает губы, чтобы в следующую секунду задушенно промычать, ощутив сильную хватку пенистых рук на своих ягодицах. Немыслимо — позволять рабу верховенствовать над собой, но Тэхён плевать хотел на все эти запреты, потому что сейчас, ощущая, как его шею атакуют жёсткими поцелуями, а половинки мнут с диким остервенением, не забывая обмывать тело от мыла, Ким чувствует себя вознесённым на самые небеса. Император закусывает губу, когда Чон сжимает в одной руке сосок, выкручивая розовую бусину и вгрызаясь в шею, и закидывает кисти мужчине на плечи, чтобы безжалостно царапнуть ногтями по спине. Чонгук смывает с фигуристого тела остатки пены, а после бесцеремонно впивается пальцами в мягкие ягодицы и подхватывает Тэхёна на руки, усаживаясь на койку вместе с Аврелием на коленях. Тэхён не выдерживает первым — тянет Чона за волосы на затылке и врезается в чужие губы своими, сразу же ловя ответную реакцию с односложным самодовольным смешком. Гладиатор блуждает по императорской фигуре, бесстыдно оглаживая всё, до чего дотягиваются руки, тихо рыча в уста напротив от столь явного контраста между ними: Чонгук твёрдый, как скала, с заметной мышечной массой и сильными ладонями, в то время как Тэхён — мягкий и стройный, бёдра пышные, а ягодицы сочные, точно у барышни. Адельфус мнёт их жадно и голодно, всасывая чужой язык и давая полноправно оценить, кто тут на самом деле главный. Ким поскуливает в открытый чонов рот, когда Чонгук особенно сильно сжимает его попу, разводя половинки в стороны, и мужчина не удерживается от комментария, отстранившись от сладостных губ: — Моему императору доставляет удовольствие, когда я касаюсь его вот здесь? — Чон наглядно переминает кожу ягодиц, проходясь подушечками пальцев по бархатной коже входа. Тэхён жмурит глаза, пытаясь спрятать лицо в изгибе влажной шеи второго, но Чонгук грубо дёргает его назад, сомкнув ладонь на горле и вынуждая смотреть на себя. — Почему же мой Господин не удостаивает меня ответом? — склонив голову набок, интересуется Адельфус, обводя колечко ануса и заглядывая в опущенное лицо. Унизительно. Киму до жути стыдно даже открыть глаза, но тело реагирует охотно, а с губ слетает непрошеный стон, и Тэхёну хочется либо провалиться сквозь землю, либо позорно начать просить раба о желанной ласке. — З-закрой рот, — шепчет Аврелий, кивая на стол неподалёку и тут же смущённо отвернувшись, пробормотав нечёткое: — Возьми масло. — Ох, нет, кажется, я всё ещё не услышал искомого, поэтому чем больше Вы упрямитесь, тем дольше я буду над Вами издеваться, лаская то тут, — Чонгук погружает в жаркую узость палец на одну фалангу, тут же вынув его обратно под разочарованный стон, — то там, — он бегло проходится большим пальцем по истекающей смазкой головке, выбивая из груди правителя всхлип. — Я… не с-собираюсь тебя ни о чём просить, клятый ты пёс, — протестует Тэхён, в противовес своим словам прижимаясь к Чону ближе, перебирая влажные тёмные пряди. Адельфус усмехается, грубо вжимая худое тело в себя и отдёргивая императора за волосы, как непослушную суку, выпаливая тому прямо в лицо: — Тогда нам придётся закончить. Чонгук моментально ссаживает Кима со своих колен, решительным шагом направляясь на выход из купальни, и тихо улыбаясь под нос, когда его окликает растерянный голос Аврелия. Последний, нагнав гладиатора, рассерженно впивается в него взглядом, шипя грозное: — Что ты себе позволяешь? Я не разрешал тебе уходить. — А я не спрашивал Вашего разрешения, — язвительно отвечает Чон, собираясь продолжить начатое. — Я-я казню тебя, ты, иди сюда немедленно, — пыхтит Тэхён, злясь от того, что всё идёт не по его правилам, так, как он привык. — Вы меня смертью не напугаете, я едва сошёл с арены в борьбе с голодным тигром, что мне Ваши угрозы? — Чонгук складывает руки на груди, довольствуясь своей выдержке, и уверенно ступает дальше. Тэхён разгневан, растерян и возбуждён, он провожает голую спину Чона, на которой уже покраснели полосы от собственных ногтей, и понимает, что отпустить сейчас мужчину — значит не получить желаемое. А Ким привык получать то, что хочет. — Стой! — громко, заставляя Чона остановиться, не поворачиваясь к правителю лицом. — П-пожалуйста… — тихо, скомкано, сквозь зубы, переступая через свою незрячую гордыню. Уголки чоновых губ коварно ползут вверх, он поворачивается, заинтересованно приближаясь обратно к Тэхёну, и переспрашивает издевательское: — Что Вы сказали? Кажется, я страдаю недугом слуха. Аврелий рычит, смотря на Чонгука влажными от слёз и пелены желания глазами, и повторяет, сжав кулаки: — Пожалуйста, возьми меня. Чонгук сыто облизывается, подходя к императору в кратчайшие сроки и тут же подбрасывая его, ухватив под попу и заставляя обвить свою шею руками. — Вот так, видите? Всё же так просто. Тэхён краснеет, мстительно кусает мужчину за плечо, подскакивая и потираясь своим членом о твёрдый пресс при каждом чоновом шаге. Адельфус возвращается обратно, по пути прихватив бутылёк масла, и усаживается вместе с Тэхёном на койку, надменно усмехаясь. Правитель в его руках, словно мёд: сладкий и разнеженный, гибкий и тягучий, оседающий горечью на языке. Он выгибается изящной дугой и самостоятельно кладёт руки Чонгука на свою попу, целуя ненасытно, мокро и спешно, сталкиваясь зубами и оставляя капли крови на истерзанных устах. Чонгуку нравится такой Тэхён. Он колючий и властный, но сидя на его коленях превращается в послушную собачонку, жаждущую внимания и покорно вылизывающую его рот. Черноволосый окунает пальцы в бутылёк, вымазав их в густоватой субстанции, а после приставляет те к сжавшемуся проходу, больше не дразня, а аккуратно проникая одним пальцем внутрь — Тэхён и без того порадовал, действительно попросил, смаргивая слёзы и отчаянно прижимаясь к его телу. Ким кусается и хнычет, хватаясь за плечи, а второй рукой спускаясь к всё ещё не снятой набедренной повязке, обхватывая неуверенно ствол сквозь ткань и поджимая губы, когда Чон одобряюще рокочет, двигая пальцем внутри, прощупывая эластичные стенки. Чонгук растягивает его долго, мучительно долго подготавливая к своему размеру, пока Тэхён изнывает на нём, обессиленно упав мужчине на грудь и периодически потирая большим пальцем крупную головку его члена. Когда в Аврелие свободно двигаются три пальца, а в голове уже звенящая пустота, Чонгук вынимает их, заставляя Тэхёна страдальчески замычать и сжаться, желая ощутить былую заполненность. — В-вставь, пусто, — робко проговаривает Ким куда-то в шею второго. Адельфус хрипло посмеивается, приподнимая Тэхёна, чтобы избавиться от последнего элемента одежды, из-за чего большой орган шлёпает по низу его живота, вынуждая императора заёрзать и начать тихо всхлипывать от невыносимого возбуждения. Чонгук смазывает член остатками масла, отбрасывая ненужный бутылёк и приставляя красную головку к растянутому сфинктеру, дразняще мажет по нежной коже, от чего Тэхён воет и сильно вонзает ногти в его плечи. Выдержка Кима вновь проигрывает чоновой, и он заводит руку за спину и хватается за кисть мужчины, чтобы в следующую секунду разом опуститься на крупный ствол и, запрокинув голову, закричать от удовольствия с лёгкой ноткой боли из-за распирающих стенок ануса. — Вот так хорошо? — вопрошает Чонгук, делая бёдрами круговые движения и проезжаясь по особенно чувствительной точке внутри. Тэхён кричит, судорожно хватаясь за чёрные волосы и дыша тяжело, его щёки приобрели пунцовый оттенок, волосы растрепались и прилипли ко лбу из-за жары, тело блестит от невысохшей воды и пота, а губы искусанные и распухшие. Поистине греховное зрелище. Личный грех Адельфуса во плоти. — Хорошо, о, Боги, как хорошо! — вопит Ким, примыкая к губам Чонгука в беспорядочном касании, отдалённо напоминающем поцелуй. Двое вылизывают уста друг друга, лакают стоны, как дорогое вино, жмутся в этом безобразном танце разврата. Тэхён опирается о широкие плечи, используя их как опору, чтобы начать прыгать на члене, хлюпая смазкой и шлёпая голыми ягодицами о бёдра мужчины. Чонгук гортанно рычит, впиваясь пальцами в узкую талию и с наслаждением насаживая хозяина на свой горячий ствол, набирая бешеный ритм. Аврелий видит пятна перед глазами, когда головка мощно ударяется прямо в набухшую простату, а мокрый рот Чона оказывается на одном из его оттопыренных сосков, терзая бусину зубами и обводя языком. Всё напряжение скапливается внизу живота раскаленной лавой, а от вида почти не напрягающегося Чонгука, что лишь лениво подмахивает тазом навстречу, в горле застревает ком. — Не могу, ах, я больше не могу… — скулит, колотя Чона в неповрежденную часть груди и задыхаясь в собственном плаче. — Хотите, чтобы я помог? — спрашивает очевидное, оглаживая мягкую попу, переходя на изгиб талии. Тэхён кивает часто, взвизгивая, когда Адельфус, сжалившись над ним, принимается самостоятельно толкаться навстречу гладким стенкам, подбрасывая Кима на своих бёдрах и вынуждая императора стенать от приближающейся развязки. Чонгук любуется открывшейся пред глазами картиной — Аврелий отчаянный, заплаканный, уставший, из последних сил скачущий на его члене, смотрящий на него из-под влажных ресниц с горящими от смущения щеками. — Вы принадлежите мне, — заявляет Чон, делая финальные толчки, зверски вбиваясь в истерзанное им самим тело, перед тем как Тэхён, вскрикнув, изливается себе и Чонгуку на живот, а черноволосый — глубоко внутрь, заполняя стенки белым семенем. Аврелий изнемождённо падает на сильную грудь и окончательно теряет связь с реальностью, оказываясь втянутым во временное Небытие. Просыпается Тэхён от нехватки воздуха, резко отстраняясь от чего-то твёрдого, и непонимающе оглядывается, пытаясь понять, где находится. Вокруг знакомый интерьер, под ним — мягкость привычного ложа, он вымытый дочиста и притянутый вплотную к мощной груди. Правитель осторожно поднимает взгляд на умиротворённое лицо личного уничтожителя, что сейчас выглядит спокойно и расслабленно, и вздыхает, пытаясь выпутаться из кольца чужих рук, но его резко и грубо притягивают обратно, вынуждая уткнуться обратно в плечо. — Я Вас не отпущу, — слышится сверху заспанный низкий голос, от которого у Тэхёна всё внутри переворачивается и скручивается. Чонгук опускает ладони вниз, скользя по гладкой спине и по-хозяйски опуская их на ягодицы Тэхёна, выбивая из груди последнего возмущённое сопение. Адельфус ухватывает Кима под попу надёжнее, чтобы подтянуть того до уровня своих глаз, а далее придвигается ближе, соприкасаясь с губами Аврелия в ласковом коротком поцелуе, заставляя императора млеть от утренней ласки. — Нахальный, бессовестный, самоуверенный, беспардонный, непокорный, — перечисляет Тэхён, обводя пальцами замотанные раны. — Мой. Никому не отдам и не позволю коснуться. Чонгук усмехается, игриво сжимая ладонями половинки и перебрасывая одну тэхёнову ногу через своё бедро, чтобы ближе, плотнее. — Мой Господин. — Мой гладиатор.