Until You're Over Me

Объединение Лиги злодеев и организации Ре Дестро в один отряд на каждого сказалось по разному. Кто-то бесконечно гнобил это в душах, не подавая вида совсем. Кто-то сразу выражал враждебность новым "товарищам". Такие обычно решали проблему неприязни в переулках. Кому-то, а именно, основной массе, было просто по боку. А для одного из новоиспеченных лейтенантов это стало судьбоносным моментом во всей жизни. Гетен. Холодный, что внутри, что снаружи парень, не высовывающий нос за пределы пушистого капюшона. Перебивающий весь ужасный холод от причуды синей курткой. А как иначе? Неприступный, замкнутый, ледяной. Сосулька, да что там, просто тоненькая ледышка, готовая разлететься на тысячи осколков при одном только ударе о другой, более крепкий лёд или пол. Только вот пока что случая падать не предоставлялось. Пока что. Пока в его жизни не появились эти изменения: новые должность, обязанности, и что самое главное, коллеги. Кто бы мог подумать, что из всех вариантов Гетену попадется в напарники безразличный, самоуверенный и саркастичный Даби? Причем, полная его противоположность по причудам. Лёд и пламя. Белое и чёрное. Необычное сочетание, правда? А как было доказано почти железным устоем многих веков, что все противоположности притягиваются. Рано или поздно. Но притягиваются. Даже нет, с щелчком смыкаются тисками, четко, правильно, так подходяще дополняя друг друга. Образуя что-то более прекрасное, чем они по отдельности. Добро и зло, правда и ложь. Верите?.. Их определяют вместе как по наитию, как по зову судьбы. Будто сам мир желал этого, ожидая последующих перемен. Сначала Гетен смотрел на него с нескрываемым почти отвращением и искренним удивлением. Рассматривал грубые темные шрамы, огибал взглядом скобы, представлял все это и почти дрожал от страха. Даби же просто не обращал внимания на перемены в чужих эмоциях. Потом начал заглядываться. Искать в складках обгоревшей кожи что-то, замечать даже малейшие детали, пытаться отогнать с лица скобы и несовершенства, представляя при этом, как мог выглядеть Даби раньше. Начал интересоваться такими подробностями, просто наблюдая. И когда они сражаются между собой в первый раз, альбиноса будто что-то цепляет в нём. То ли его движения, то ли собственное щемящее в груди сожаление при взгляде на эти самые шрамы. Даби ведь жёг в бою сам себя. Ведь сострадание - след любовного истока? Если это так, то Гетен вляпывается по самые уши. Далеко и безвозвратно утягивает себя же в топкую, манящую, предвещающую страдания муть. Ему становится интересно, что же за бабочки начинают порхать в животе и какое тепло разливается по телу, стоит лишь Даби придумать очередную насмешливую кличку или так редко, но позвать по имени. Оказаться в поле зрения. Заговорить. Гетен не понимает сперва, к чему все эти чувства. Даже новые ощущения от слов брюнета, от его движений, манер. Возможно, и правда он начал чувствовать любовь тогда. Влюбленность. Истекал вот уже месяц с начала сотрудничества двух организаций, и все, удивительно, но шло на лад. Даже их сотрудники перестали наконец вгрызаться друг другу в глотки, уделяя больше времени миссиям и работе. Можно сказать, это был момент их процветания. Даже Шигараки мог спокойно управляться с делами, не рискуя при этом нервами. Кое-что менялось и в конкретных взаимоотношениях напарников. В основном, в лучшую сторону. Как, например, взять Гетена: ему достался непростой по характеру, наглый и молчаливый злодей. И стоит ещё учитывать то, что Апокриф и сам не белый и пушистый. Но что-то заставило его проникнуться симпатией к этому парню. Бесповоротно и искренне. Причиной был жар его тела, что не раз спасал Гетена от холода? Возможно. Или счастье, появляющееся в сердце альбиноса каждый раз после незамысловатых слов приветствия? Настоящая, неподдельная радость, бесконечное буйство чувств, светлых, прекрасных, приятных? Вариант приемлем. На вопросы, себе задаваемые, он отвечал просто: «не имею понятия». А когда снова отправлялся в лигу за злодеем, и был так невероятно счастлив, что готов был прыгнуть Даби на шею, отбросил все сомнения. Радость встречи, радость чувствовать это исходящее от Даби тепло. Радость быть просто рядом весь день, и потом засыпать с мыслями об этом человеке - вот, что так стал обожать Гетен. И это чувство оказалось его первой любовью. Именно любовью. Она проявлялась, когда он с улыбкой шел почти в одну ногу с брюнетом, когда энергично и тепло разговаривал с ним. Когда с энтузиазмом и лишь симпатией обращался к нему. Даби, конечно, удивлялся такому отношению к себе. Дело непривычки и каких-то внутренних комплексов, что поделать. Но тоже улыбался в ответ. И Гетен, вспоминая эти моменты его простого радушия, даже какой-то своеобразной необычной ласки, хранил в душе надежду, что и он сам небезразличен Даби. Долго колебался, и вот наконец решился признаться в чувствах. Как произошло непредвиденное. Недавно он стал свидетелем, откровенно говоря, сомнительной картины: в захудалом подвале для общего сбора злодеев показался статный человеческий силуэт. Чрезвычайно яркий на фоне остальной массы, собравшейся здесь, герой с парой алых крыльев за спиной. Какая честь, своим визитом их почтил сам номер второй Японии — Ястреб. Кстати, чуть позже в чужих сознаниях его безупречный образ омрачил настоящий статус. Предатель в геройском мире. Впрочем, именно поэтому он и оказался на темной стороне. Люди Ре Дестро, только сейчас узнавшие о таком раскладе карт, были слегка шокированы, благо извечное обояние и умение расположить каждого к себе сделали Таками за несколько дней уже своим в кругу злодеев. И в сердце одного человека. Самого, наверное, неожидаемого на роль влюбленного парня. Вот же ирония. Даби поддался и, видимо, давно уже поддавался великолепию Кейго Таками.. ..Горячие поцелуи, терпкие, дурманом оседающие в голове признания, крепкие руки вокруг чужих плеч и талии. Уединение и страсть. Взаимное влечение. Даби любовно и очарованно целует того самого Ястреба, а он со рвением отвечает. Всё это так приятно, жарко, потрясающе. Но невыносимо болезненно для ненамеренно наблюдающего парня. Который лишь оказался ни в то время, ни в том месте (видимо, ещё с момента, когда попал к Даби в напарники). Так невыносимо, чувствовать, будто бы тебя предали. Кто мог вообще знать, что Гетену так не повезёт. Может, ему стоило признаться раньше? А не сожалеть сейчас, умирая от вида каждого поцелуя от каждого прикосновения. К чужому телу. Это стало казаться абсурдным. Как же быть его чувствам? Неужели мир позволит вот так вот все оборвать? Гетен… В его душе тогда что-то надорвалось. В груди кольнуло так сильно, что из глаз почти брызнули слезы. Он сумел их сдержать, смахивая влагу с глаз рукавом куртки. Бросился прочь, стараясь как можно быстрее скрыться, убежать отсюда. Убежать от этой истины, запыхаясь и срываясь на глубокие всхлипы. Силы кончались. Апокриф остановился в одном из парков, размеренно, но тяжело дыша. Отдаленные огни дуэтом мерцали с падающими на землю снежинками. Тишина. Мёрзлая, мертвая. Такая ночная, пустая. Полный покой, одиночество. И ещё ужасный холод, пробирающий до костей. И боль вместо любви в только-только оттаявшем сердце. Почему же мир бывает так жесток? Когда, казалось бы, ты обрёл свое счастье, прекрасное, теплое, светлое, оно исчезает в мгновение. Пролетев вихрем воспоминаний, заглушив все хорошее темнотой. И мысль о том, что того кратковременного блаженства не вернуть никогда — кажется крахом, нелепицей, даже чистой глупостью. Парень резко сгибается, падая коленями на землю. Дыхание сбивается, запуская в тело клубы мерзлого воздуха. На глазах наворачиваются слезы. Гетен не любит показывать эмоции. Негативные — тем более. Но сейчас, сквозь шумные вздохи, надсадные хрипы, текущие по щекам ледяные реки, из него будто вырываются все эмоции. Впервые за столько лет трескается эта корка льда. Даже не тает. С диким хрустом и болью ломается, и вот душа обладателя уже оказывается перед всем миром и как на ладони. Слишком быстро, слишком сильно. Руки неуклюже стирают твердеющие слёзы с покрасневшего лица. И сил уже нет кричать. Боль просто раздирает горло, челюсти так плотно сжимаются, что задевают щеки и язык. Отдающий металлом привкус крови на губах мешается с неожиданно горькой слюной. Такой, что даже не сглотнешь. Ком встаёт в горле айсбергом, даже чувствуется его холод. Этот миг Гетен не позабудет никогда в жизни. Миг краха всего его мира, счастья, светлых дней. И сколько бы хорошего ни произошло с того дня, эти чувства будут заставлять вздрагивать, стоит лишь вспомнить тот день. Тот час. Те минуты. Будут словно кнутом резать остывшее вновь сердце. Когда Гетен, скрепя сердце добирается до дома, понимает, это только начало его кошмара… После беспокойного, каждый раз прерываемого плачем сна он просыпается никакой. Словно бы марионетка без ниточек. Даже сил чтобы просто подняться не находится. «Никчёмный». «Никому не нужный». «Как я мог ждать другого?» Он лежит несколько минут, застывая уставшим взглядом на потолке. Моргать приходится тоже редко: веки словно забиты песком. Гетен лишь мирится с этим. Мысли медленно сменяют друг друга в голове. Очередная - о напарнике, иглой врезалается в сердце. Как и мысль о сегодняшней, неотложной миссии. Будто на зло вместе с Даби. И в таком подавленном виде, просто прекрасно. Немало сил уходит чтобы просто встать с кровати. Но покорность боссу, отряду и просто порядочность становятся настоящей опорой. Сейчас Гетену не хочется плакать. Не хочется даже кричать, метаться по комнате и проклинать этот мир. Все потому что боль оседает у него в душе. И от этого становится лишь тягостнее. Будто огромный груз прямо вокруг груди сжимает лёгкие и перекрывает весь воздух. Груз, который не сойдёт и за несколько дней... Даби встречает его в лиге. Непривычно расслабленный, даже, счастливый? Гетен понимает, почему от этой мысли так больно. Он привычно спрашивает о предстоящих заданиях, и слышать его голос — невыносимо. Но так приятно ощущать в нем нотки этого счастья. Которое, судя по всему, он приобрел вместе с Кейго. Этой радости, когда человек слегка витает в облаках от любви, и в забытье своем практически не способен огорчаться. Именно за это Гетен не может ненавидеть героя. И самого Даби тем более. Как же трт напоминает Гетену себя до недавних пор. До недавних пор. Теперь же все встало с ног на голову, будто по одной только прихоти кого-то свыше эти два человека поменялись ролями, душами. Даже как-то иронично, не находите? Только вот в жизни все иначе. Гетен ходит хвостиком, вместе с брюнетом выполняет миссии. В целом, живёт как и раньше. И даже лёд на сердце возвращается. Правда, не такой толстый и непреступный. Даже, можно сказать, хрупкий, готовый в любой момент вновь оттаять в лучах теплых, нет, горячих чувств. Как например, любовь. Да Гетен никогда никого не любил, кроме Даби, если конечно настоящей любовью нельзя назвать привязанность Ре Дестро или же к организации. Он никогда никого не любил, поэтому не знает, как ему погасить эти чувства. Как утопить их навсегда, избавляясь от такой назойливой боли. Ведь рядом по прежнему Даби. Все тот же на внешность, но совсем иной в душе. И влюбленный тоже. В другого. И счастливый, да. Это наверное, тот пункт, который ставит Апокрифа в ступор: мысль о другом человеке у злодея ранит, отпугивает, а вот о такой необычной и, наверняка, редкостной, чужой радости — как-то приятно завязывается узлом около живота. Он осознает, что за Даби искренне счастлив сам. Но совсем немного. Недели перерастают в месяцы, проскальзывают уже в четвертый раз подряд. Их отряд до сих пор работоспособен и даже активен. Сотрудничество идёт на лад и каждая из сторон, безусловно, ожидает от этого приличных результатов. И совсем ничего не успевает поменяться: будто и не было несколько месяцев назад в строю шумного крылатого Ястреба, будто Даби не западал на него по самое никуда. Будто бы Гетен не чувствовал осколков разбитого сердца. Серьезно. Когда-то он лежал ночами без сна. Но не сейчас. Ему трудно было пережить тот период. Первая влюбленность, первая любовь. А затем и первое разбитое сердце. Столько воды утекло, столько слез было пролито, нещадно заливая белый мех куртки. Столько лекарства парень извел на более быстротечное лечение постоянно сиплого больного горла. И так много потраченных нервов, что этот период бьёт мурашками по его телу от одних только воспоминаний. Ведь тогда для него наступил самый кромешный ад, что рассеялся лишь недавно. Понемногу парень даже свыкся с нескрываемым милованием посреди лиги новоиспечённой парочки, и порой стал ощущать себя в этой компании просто ребенком. Если так подумать, даже их ребенком. Бред. И чувства не остыли: лишь робко запрятались в глубинах сердца, боясь снова познать боль на воле. Да и к чему бы они сейчас? Что Гетен бы смог поделать? Жаловаться? Пытаться отбить героя от Даби? Проклинать? Он изначально не корил его, не желал смерти, не сподначивал бросить все и всех, в частности брюнета. И искренне не понимал, почему в голову не закрадывалась и малейшая идея мести. Наверное, потому что Даби был счастлив с ним. С ним, не с Гетеном. Возможно, те их теплые отношения лишь показались ему шажком на пути к взаимности, и для Даби он был просто напарником. Хотя Апокриф до сих пор надеется, что хотя бы другом. Хотя бы кем-то, кто что-либо бы значил для него, кто не был бы пустым местом. Вот только возникал вопрос: хочет ли Апокриф все вернуть? Вернуть те времена, когда он бодро шагал за Даби? Когда мог согреваться только от мысли о нем, когда вся его жизнь расцветала и приобретала дополнительный смысл? Безусловно. Ведь такого счастья он не испытывал никогда. И вряд ли теперь испытает. Ведь у судьбы были другие планы. Даже не только на него самого. Кто бы мог подумать, что второй герой в топе, самый быстрый, молодой и везучий — Ястреб, способен погибнуть так скоро? Как же так случилось? Каждый утверждал разное: «Он умер в небесах, прощаясь с ними». «Это несчастный случай». «В крови был найден яд». Все говорили нелепицу, и ни один не донес правды. Одна из миссий лиги повлекла это. Причем, и Даби там был. Им нужно было раздобыть информацию в весьма опасных условиях. На самом деле, с самого начала задание это казалось странным. И не справились. В результате чего - обвал горящего здания. Даби чувствовал тяжкий груз вины, не мог отпустить, разгрузить тяжесть с души. Он винил себя, корил, ненавидел. Потому что он ничего не мог сделать, когда Кейго умирал на его руках. Когда умирал единственный дорогой ему человек, любимый, улыбающийся краешками дрожащих губ, шепчущих прощание. Даби до сих пор не верил, что никогда больше не коснется его тела, никогда больше шутливо не назовет в лицо птенчиком. Своим птенчиком. Никогда больше не увидит. Никогда… Гулкие шаги эхом отдавались от пустых стен богом забытого склада. Как ни крути, единственное на данный момент безопасное место для злодеев. Гетен возвращался с миссии. Оледеневшие руки были покрыты плотным слоем инея, и сразу было понятно, что пришлось переусердствовать с причудой. Даби не подходил к этому заданию под строгим правилом запрета любого огня или огнеопасных предметов, так что отдуваться за двоих пришлось альбиносу. Хотелось поскорее сдать отчёты и вернуться домой, отогреться в горячей воде и наконец, хоть на несколько минут, избавиться от липкого зябкого холода. В здании было необычно тихо, ни одной живой души. Гетен уже хотел уходить, как откуда-то из пустоты заслышались глухие звуки. Еле различимые, он замечал в них колющую боль. Гетен рефлекторно положил кулачок на сердце. Что же он услышал? Где-то за скрытой ящиками дверью доносились тяжёлые вздохи, частое, прерывистое дыхание и шепот. Даже рычание иногда. Настолько обозленное, что Гетен замялся у самой ручки. Он приготовился морально ко всему. Уже почти что предугадал исход этого любопытства. Не проще ли было просто уйти? Дверь одобрительно скрипнула, неспеша открываясь, шаркая скошенным вниз краем о рваные борозды на полу. Он был готов ко всему. Но почему-то готов был раскричаться, насколько пронзительно и неверяще, глядя на сидящего в углу. Даби. Неожиданность сменилась дикими возгласами где-то у себя в голове, такая внезапность почти сбила с ног. Почему он? Почему так? Даби что, плачет? Брюнет оборачивается немного испуганно и опешевше. Ненадолго задерживает на нем взгляд. Почти сразу отворачивает голову. Стыдливо, но вытягивая за ноги остатки гордости, резкими движениями показывая, что никого видеть не желает. Он не признает свою слабость, считает это позорным для такого злодея, как он и держит маску безразличия и уверенности. Постоянно. При всех. Особенно перед врагами, личными противниками. Кроме только Кейго когда-то. Гетен наблюдет будто заледеневшими глазами. И в нем что-то загорается. Что-то, похожее на сожаление, на боль. Такое чувство, будто... Будто снова видит в таком Даби себя. И сразу в голове всплывает тот день, когда он сам увидел их с Ястребом вместе. Тот вечер, та ночь и то тяжёлое время после. Он едва ли удерживается на ногах от страха. От страха, что все это, и даже больше сейчас чувствует Даби. Ведь тот человек, который столь дорог ему до сих пор, страдает так сильно. Эта мысль колотится в голове, и Гетен не чувствует своего дыхания. Настолько ему больно. Будто бы его окунули в прошлое, а Даби — в настоящий кошмар. Сил терпеть не остается. Апокриф медленно отрывается с места. Проходит вглубь комнаты. Душа готова вырваться наружу слезами. Даби не оборачивается, даже почти не реагирует. Яростней цепляется в смоль своих черных прядей. Сдерживаясь, невнятно что-то бормочет. Боль его слышна ещё сильней. Ещё хуже, ещё несдержанней. Как же Гетену хочется прекратить это, утешить, успокоить. Человека, загнанного жизнью в угол, поставившей крест на его судьбу. Говорят ведь, любовь — это сочувствие. Когда возникает желание оградить человека от страданий, избавить от мук и поддержать в трудную минуту. Или день, или час. И если взять даже это мгновение, можно сразу уверенно заявить, насколько же Гетен влюблен. До сих пор. Это так странно... Неужели, его силой потушенные чувства решают вновь расцвести огромным раскидистым древом в сердце, дающим воздух и жизнь? Не то, что бы Гетен был против. Но этот обман, что может настичь его снова, поглотить в омут новой боли, разорвать и так плохо сшитое сердце, пугает. Разве он может теперь полностью доверять? Любви и Даби? К сожалению, нет. Но почему-то ноги сами ведут вперёд, будто на казнь. Даже сладкую, приятную, позже беспощадно жестокую. Почему? Почему Гетен так отчаянно хочет сдаться ей, сдаться и своему палачу? Сделать все, что угодно, лишь бы вновь ощутить те самые чувства, когда сердце неистово трепетало, когда голову заполняли лишь донельзя приторные, счастливые мысли? Он не знал и продолжал приближаться, будто чувствуя, как незримое пламя вновь поглощает его в свои цепи. Цепи, что будут жечь долго и мучительно, не отпуская. Парню будто плевать: но так тяжело, так тяжело. Он чувствует, как прошлое накатывает волной, как отдается последний, умоляющий остановиться, крик в висках. Он игнорирует его, собственными действиями падая в бездну ради единственного человека, кому он по настоящему нужен в этот момент. Ради человека, которого он так безнадежно любит. Холодные ладони опускаются на зажатые плечи. Мягко, медленно проходятся по сгорбленной спине. Апокриф стоит на коленях, выпрямившись. Приобнимает дернувшегося от его действий брюнета, вцепляется тонкими пальцами в ткань его плаща. И парня трясет от осознания. В каких же ужасных обстоятельствах довелось ему впервые обнять Даби? Впервые за почти год сотрудничества. Впервые за почти год любви. И он не взмывает на седьмое небо от счастья, не радость переполняет позабывшее тепло тело. Наоборот, будто ощущает оглушительный треск сосудов, капли крови, закравшиеся под кожу гематомами. Почему-то чувства отзываются физической болью, рвут душу и сердце на куски. Охватывают грудь агонией. Горло спирает спазмами. Впервые так тяжело говорить. Впервые так тяжело хоть что-то сказать этому злодею. — Даби, — сбивчиво начинают его уста, — Я понимаю, что ты чувствуешь. Тот замирает, только лишь слышит свое имя, почти не дышит, продолжает слушать. — Тебе больно, и ты пытаешься спрятаться. Никому не хочешь показывать свои слабости. Ты всегда был таким, а открывался лишь одному, — Голос его невыносимо дрожит, можно было понять, что он тоже на пределе чувств. — Лишь знаю, что не мне. Даби так сильно скрипит от боли зубами, что натягиваются на коже скобы. Он не может все это слышать, не может, не хочет. И шатается на середине этой его гордости и желанием прижаться ближе, высказать все залпом, выпустить скованные твердостью характера слезы. Гетен не хочет, чтобы было так. Он и рад бы утешить, с трепетом ожидает в фантазиях, но понимает, что Даби — скала, каменная, и вряд ли на такое пойдёт. Понимает, и собственными руками обнимает крепче. Наперекор судьбе, настойчиво, до конца. Будто стараясь разрушить эту стену между ними совсем, расположить парня к себе. Что же он делает? Неужто после смерти героя решает забрать Даби себе? Подлость, которую он не может совершить, так это изменить чувства брюнета. Их не было к Апокрифу, и вероятно, не будет, а значит все бесполезно. Что же он творит? Доводит злодея до исступления, заставляя представлять вместо его рук руки, того навсегда ушедшего героя. Того самого, по-настоящему любимого Даби человека. Он почти хрипит и не может удержать ещё нескольких дорожек слез. Ещё, и ещё. И преграда ломается. Он поднимает руки и тоже оборачивает их вокруг Гетена, обнимая в ответ. Апокриф не понимает, что творится в его душе: собственная боль, боль Даби и непрекращающиеся, ранящие воспоминания. На языке вновь оседают нужные слова. — Я знаю, как ты любил его, — он начинает тихо, но все равно задевает Даби сильней, — Правда, знаю. Честно сказать, я тоже испытывал подобное, да со временем смирился, что не смогу быть рядом с дорогим мне человеком. На то были и правда весомые причины. Но чувства, — он делает паузу, сглатывая, понимая, насколько стал делиться откровенностями, и с кем, — Они будто немного утихли. Но продолжат жить внутри. Даби непроизвольно стискивает чужую одежду, немного пачкая ее сажей с рук. Ему впервые нечего ответить. Даже какие-то догадки закрадываются к нему в голову, кружат вихрем воспоминания, не дают покоя. Отчего-то становиться ещё досаднее. — Ты продолжишь любить Ястреба, и сохранишь чувства у себя в душе. Это нелегко, я знаю, но, — Он больше не боится: чужие слезы пропитывают куртку насквозь, часто вздымающиеся плечи крупно дрожат от каждого вдоха, — Я буду рядом с тобой в это время, и обещаю, что помогу. Гетен не представляет, что ведет его говорить такое. Почему из глаз тоже сочатся слезы, почему один из старых осколков сердца в груди так щемяще колет его живую душу. И почему становится так жалко, что между ними не было такой связи тогда? Многими месяцами ранее, когда Гетен умирал в одиночестве, когда сам искал утешение в чем угодно, почему не тогда? Даби же не думает: что-то заставило его вправду открыться, будто зная, что его действия не вызовут отвращения. Так что же это?.. Ночь опускается на город. Утихает ветер, зажигаются яркие, огромные гирлянды уличных фонарей. Они сидят так до самого рассвета. Разные мысли, разные сожаления и состояния. До самого рассвета. До конца. До долгожданного облегчения.