Fall

«Красивый», - думает Чанбин. Его парень нереально красивый. Впору запереть в самой высокой башне и любоваться-любоваться-любоваться. Чанбин совсем не против побыть драконом для своего сокровища. Естественно Хенджин красив не только внешне, но первым в глаза бросается его визуал: он и высок, и развит пропорционально, его руки – произведение искусства. Такие длинные пальцы. И такие чувствительные. Его лицо совершенно. Не существует человека, не оглянувшегося ему вслед. Один его взгляд буквально сбивает с ног, лишает кислорода (может быть Чанбин чуть-чуть преувеличивает). Его чертенок может выглядеть и абсолютно невинно и абсолютно порочно. Восхитителен. Идеален от пяток до кончиков длинных волос. Иногда невольно ждешь и острых ушей, но и его обычные ушки совершенно очаровательны. Иногда Чанбину кажется, что он не заслуживает такого парня. Особенно когда видит неприязненные взгляды. Разве может хмурый нелюдимый вечно недовольный гном быть рядом с божеством, даже если его плечи шире китайской стены. Как смеет он касаться Его лица, как дерзновенны его губы, пьющие сладость поцелуев ангела. К счастью, подобные мысли под пепельным андеркатом надолго не задерживаются. У чудесного Джинни не менее чудесная способность замечать подобную загруженность по морщинке меж бровей, которая делала суровый вид Чанбина еще более мрачным. Те же, кто знал Хенджина чуть ближе, знали и о его феноменальной неуклюжести, которую объявляли раздражающей, а в глубине души считали очаровательной. Шутка ли, великолепный танцор, прекрасно владеющий своим телом на сцене, умудрялся в повседневной жизни путаться в собственных ногах и спотыкаться на ровном месте, совершенно по-ребячески спорить взахлеб о любимом вкусе молока с донсенами и мило обижаться на беззлобные шутки хенов, дуя свои пухлые губки. При всем при том являл собой образец мужественности (пусть и рыдал над мультиками), нежно любил свою собачку Кками, и не менее сильно – свою кузину, семью и друзей. И конечно же самого Чанбина. И конечно же сам Чанбин упал в него с первого взгляда, стоило оному скользнуть по километровым ногам, длинным пальцам, способным удерживать разом телефон, портмоне, наушники, стаканчик с кофе (и сердце Чанбина), выше к бледной колонне шеи, аккуратным ушкам и самым волшебным в мире глазам, как бедный Со Чанбин понял, что тонет, тонет без шанса на спасение (не то, чтобы он действительно хотел спастись). Он тогда стоял, подпирая стенку в излюбленной позе со скрещенными на груди руками, и жадно наблюдал как краска равномерно покрывает идеальное лицо, как ярко загорелись уши, как часто и мелко высовывался язычок, смачивая пересыхающие губы, а глаза старательно отводились в сторону. Добрые хены после просветили Чанбина, что его взгляд настолько был тяжел и горяч - буквально лишал воли, отчего прежде самоуверенный красавчик Хенджин весь вечер не мог связать и двух слов. Падение Чанбина ознаменовало и падение Хенджина. Никто и никогда не мог подавить его волю, заставить чувствовать себя настолько желанным и одновременно беспомощным – всего лишь одним бесконечным жадным взглядом. Он почувствовал себя максимально открытым, словно для того крепыша не существовало ни одной из его масок. Этот парень без труда ловил его взгляд и смотрел в самую суть. Руки дрожали. Он умудрился пролить американо на любимую толстовку и проиграть во всех шуточных спорах всем своим донсенам в этот вечер, выполняя их глупые задания, и опозорился максимально перед этим суровым парнем именно тогда, когда захотелось предстать перед ним самой лучшей версией себя. Но парень не отрывал от него глаз, поэтому краска не сходила с его щек, а уши по ощущениям превратились в пепел. Чанбин, нелюдимый по природе и суровый по образу дарк-боя, еще долго мог бы наворачивать круги около понравившейся жертвы. Разом подняли голову все немногочисленные, но очень большие комплексы; к счастью искры между ними заметили друзья, а потому уже в первых числах августа, сквозь череду неловких встреч, наполненных долгими залипаниями, невразумительными разговорами и стремительно повышающимся градусом желания, Чанбин получил самый драгоценный и необычный подарок за всю свою недолгую жизнь. Нетрудно было догадаться чьими из рук хенов был упакован Хенджин, ибо кляп был сделан из тканевой салфетки, гибкое тело в белой тонкой сорочке и белых хлопковых штанах было красиво перевязано явно умелыми руками, а на шее была кокетливая алая ленточка, завязанная в бантик. Обнаружив сие спящее чудо в собственной постели вместо любимого Гю, Чанбин подумал сперва о подарке небес. Пока не вспомнил, что младший хен ангелом явно не являлся, а открытка на тумбочке это явно подтверждала. Собственно сегодня, спустя три года после их первого раза Чанбин спешит из студии, предвкушая подарок от самого лучшего в мире парня. Дом встретил полумраком и тонким ароматом жасмина. Сладкое предвкушение заставило воздух с шумом покинуть легкие, а глаза – зажечься тем самым хищным огоньком, который, если верить Хенджину, заставлял колени подгибаться, уши краснеть, а сердце – бешено биться, разгоняя кровь и распаляя до крайности. Он сводил с ума. Порадовавшись, что предусмотрительно принял душ на работе, отняв у самого себя пятнадцать драгоценных минут, Чанбин направился по следу ненавязчивого аромата прямиком в спальню. Он любил глазами, а потому зрелище, встретившее его на их трехспальной кровати, заставило гулко сглотнуть и поправить ставшие тесными брюки. Там, в окружении черных подушек, теплый желтый свет прикроватных светильников очерчивал раскинувшееся совершенство, одетое в белую сорочку и белые же хлопковые брюки, поверх которых вязь кожаных ремешков портупеи выглядела почти греховной. Хенджин лежал в центре кровати, раскинув руки в стороны. Одна его нога была согнута в колене – та самая, в ременной сбруе, - а голова откинута на подушки, обнажая длинную шею. Кадык беспокойно дернулся, стоило Чанбину подхватить ноги, удобно устраивая их на своих бедрах, а глаза распахнулись: - Бинни-хен… - протянуло его сокровище низким со сна голосом, очаровательно хлопая ресницами. – Я уснул? – Он попытался подскочить. – Нет, хен, я же хотел подготовиться нормально к твоему приходу! - Не спеши, Джинни, - Чанбин провел руками по бедрам и наклонился к покрасневшему ушку, ощущая возбуждение парня. – мне очень нравится твой подарок. Он провел языком по краю уха и втянул в рот мочку, мягко толкаясь бедрами. -Мой самый драгоценный подарок, - хрипло пробормотал он; Хенджин застонал, откидывая голову и Чанбин незамедлительно воспользовался предоставленной возможностью. Обласкав челюсть, он поднялся к губам, увлекая в первый за этот вечер поцелуй. Хенджин не сопротивлялся, отдавая главенство парню, поглощавшему его рот, лишь постанывал в коротких перерывах и оттягивал волосы Чанбина, заставляя сильнее впиваться в ускользающие губы. От Хенджина оторваться все же пришлось. Чанбин с удовлетворением оглядывал дело губ своих, наблюдая за язычком, быстро-быстро мелькавшим между нежнейших лепестков. Дыхание восстановлению не подлежало. Красивый. Желанный. И только его, Чанбина. Внезапный порыв был тут же приведён в исполнение, порадовав слух сладким надрывным всхлипом, а под челюстью расцвел первый засос. Чанбин выпрямился, сбросив руки со своей головы. Хенджин понятливо раскинул их в стороны, позволяя своему парню пожирать себя взглядом и наслаждаясь этим. Грудь тяжело вздымалась, стянутая ремнями. Дыхание вырывалось рваными порциями. Хенджин был возбужден и возбуждался сильнее с каждой минутой, ощущая и видя, как он действует на Чанбина. Было ли это извращением, но ему нравилось демонстрировать себя хену, нравилась его реакция на себя. Поэтому он совсем немного выгнулся, потираясь пахом о живот, и заставляя натертые соски врезаться в ремни сквозь рубашку. Ощущения тут же заставили его вздрогнуть и с коротким стоном закатить глаза. Чанбин издал низкий рык и рванул застежки портупеи. Парадоксально – он любил вид Хенджина в этих кожаных оплетках, но и ревновал к удовольствию, которое дарил не он. Быстро избавив тело любимого от ремней, он накрыл ладонями его соски и потер через рубашку, добиваясь звонкого вскрика, а затем накрыл один ртом, а на другом сомкнул пальцы. Спина Хенджина взлетела над простыней, и он подхватил ее, прижимая ближе к себе и сильнее впиваясь в чувствительный комочек прямо сквозь ткань, слишком явно наслаждаясь дрожью тела под собой. - Хен, хен, - прерывисто прошептал Хенджин, отрывая голову от своей груди. – Хен, остановись! Его бедра неконтролируемо вздрагивали, потираясь о железный пресс, явно чувствовавшийся под рубашкой, а на белом хлопке влажнело пятно. С утробным урчанием Чанбин облизал взглядом развернувшуюся картину, чувствуя потребность лицезреть ее постоянно. - Какой чувствительный, Джинни, - ласково проговорил Чанбин. – Хочешь кончить? - Нет, хен, хочу с тобой, - с трудом собирая мысли в кучку, простонал он. - Мой сладкий, - проурчали в ответ, поцелуями лаская распухшие губы. Драгоценный, самый-самый любимый. Ему нужно преклоняться, боготворить его тело. Его Джинни – пухлые губки и длинные пальцы, крепкие бедра и затуманенные глаза – весь он сплошной фетиш Чанбина. Им обоим это нравилось. Чанбин начал расстегивать пуговки сорочки медленно отгибая полы рубашки, разворачивал свой подарок, словно сундук с сокровищами. Хенджин прекрасен, его кожа подобна шелку, она вкусно обливает крепкое тело, подчеркивает кубики и манит своей мягкостью и белизной. Она почти сияет, отчего соски выглядят греховно-темными на ровных мышцах. Чанбин вовсе не противится соблазну – не может и не хочет. Он целует и облизывает каждый открывшийся ему кусочек кожи, он словно молится своему совершенству, получая в награду совсем отчаянные стоны, перемежаемые невнятными просьбами остановиться – но именно остановка сейчас кажется самым страшным и невозможным преступлением. Зубы ласково сжимают острую вершинку, заставляя Хенджина издать тихий всхлип. Чанбин чувствует последний судорожный толчок на своих бедрах, по телу проходит судорога и глаза Джинни закатываются. Он отстраняется и смотрит, как дрожит Хенджин, поглощенный удовольствием, а тело остаточно вздрагивает, выплескиваясь прямо в штаны. Чанбин любуется. Джинни нужно дать время отойти, ведь ночь только началась, потому Чанбин снимает влажные штаны и аккуратно обтирает еще чувствительное тело. В комнате тепло. Капельки пота на коже Хенджина переливаются в свете ламп – Чанбин оставляет себе зарок слизать все до единой. Брови хмурятся, а значит донсен приходит в себя, поэтому Чанбин спешит скорее избавиться от костюма и вернуться к нему. Он подходит к туалетному столику у стены – над ним огромное зеркало – выбирает флакон со смазкой и поднимает глаза к зеркалу. И замирает. Хенджин еще в рубашке: он очаровательно растрепан, но уже очнулся и смотрит на Чанбина, а затем встречается с ним взглядом в зеркале. Тот, замерев, жадно наблюдает, как его парень, прикусив губу на что-то решается. Он разворачивается спиной к Чанбину и к зеркалу, медлит несколько мгновений, а затем заставляет захлебнуться воздухом. Чертенок, стоя на коленях запрокидывает голову, прочесывая пальцами длинные пряди, а затем, положив ладони на постель, медленным движением проскальзывает вперед, пока не прижимается грудью и щекой к простыне. Сорочка скатывается по крутому изгибу поясницы, открывая белые ягодицы, вздернутые вверх. Хенджин поворачивает к зеркалу голову, лежащую на скрещенных руках, и шире расставляет колени. Чанбин встречается в зеркале с лукавым взглядом и, сжав в руке первый попавшийся флакон, оборачивается, чтобы воочию увидеть столь откровенную картину. Он подходит ближе, наблюдая, как поджимаются упругие ягодицы, открывая промежность, спина гнется еще сильнее, а на губах появляется крошечная ухмылка. Думает, чертенок, развести по-быстрому? Но не на того напал, малыш, у Чанбина стальные нервы и титановая выдержка, хотя яйца уже звенят от напряжения. А потому все будет так, как он того пожелает. Чанбин кидает флакон на кровать, чтобы со звонким хлопком опустить ладони на крепкие половинки и сжать в руках мягкую кожу. -Давай же, хен! Я готов! – не просит – требует. – Ты же хочешь... - конец его фразы утонул в протяжном стоне, потому что своевольный хен видимо решил свести его сегодня с ума. Чанбин сильнее тянет в стороны и присасывается к ложбинке, вылизывая каждую складочку. Джинни явно готовился, отчего не поощрить (самого себя). Хенджин вскрикивает, когда хен толкается языком и начинает ласкать его изнутри. Он так жадно делает это, словно хочет съесть его очень чувствительную задницу, коварный, коварный хен. - Я отомщу тебе, - всхлипывает Хенджин, когда Чанбин вставляет первый палец, отчего он соскальзывает в оргазм, сжимаясь и пульсируя вокруг языка и уже двух пальцев. - Обязательно, Джинни, но потом. Выплывая из этого состояния, Хенджин чувствует легкие поцелуи, рассыпающиеся по лицу. Хен ждет, когда он сможет открыть глаза и улыбается, видя его расфокусированный взгляд. Он снова лежит на спине, в объятиях Чанбина, а к ноге прижимается его эрекция. Хен тоже не железный, он все время терпел, тогда как Хенджин кончил уже дважды, и сейчас его бедра немного дергаются, потираясь о ногу. - Бинни-хен, - Хенджин порывисто притирается ближе к Чанбину, обхватывая ладонями лицо и смотрит прямо в глаза. – Я готов, возьми меня, хен, хватит мучить себя и меня. У Чанбина абсолютно черные дикие глаза, в какой-то момент, Хенджин чувствует себя беззащитно под его голодным взглядом. Это возбуждает. Затем хен вытаскивает пальцы из его задницы – Хенджин вздрагивает и стонет, запрокидывая голову. Чанбин снова устраивается между его ног, садится на пятки, чтобы натянуть презерватив. Флакон со смазкой уже полупустой, Хенджин чувствует, насколько он влажный внутри – хен явно не стал ждать, когда он очнется. Он тянется к флакону, желая помочь, но хен отстраняет его руки, делая все сам, молча и не отрывая глаз от него. Сладкое напряжение покалывает уши и кончики пальцев; Хенджин проводит руками по своему телу, ненадолго задерживаясь на сосках, а затем раскидывается во всем своем жаждущем великолепии и тянется к Чанбину. Разве можно ему отказать? Чанбин и не может. Он ныряет в ласковые объятия и наконец входит в растянутую дырочку, ощущая, как стенки смыкаются вокруг его плоти. Хенджин ненадолго замирает, тут же расслабляясь, чувствуя натяжение, когда Чанбин входит – у него очень толстый член, немного короче, чем у него самого, но его плотная головка ощущается сейчас так хорошо. У Хенджина закатываются глаза с каждым толчком, он обнимает хена руками и ногами и стонет ему в ухо. Чанбиновы ладони так правильно ощущаются на его бедрах, дергают его на себя все сильнее с каждой фрикцией, а из его горла доносятся низкие постанывания – он уже давно на пределе и теперь гонится за своим оргазмом, все жестче толкаясь в податливое тело. - Хеен, - едва дыша стонет Хенджин. – Стой! И как бы близок не был Чанбин, он останавливается, тяжело дыша. Его бедра вздрагивают, а грудь ходит ходуном. Хенджин расцепляет ноги и толкает Чанбина в грудь, переворачивает их и оказывается сверху, седлая, отчего член врезается в простату, заставляя выпустить жалобный громкий стон и насадиться снова. - Смотри на меня, Бинни-хен! Он переплетает свои пальцы с чанбиновыми и, опираясь на них, начинает двигаться, стараясь сжимать мышцы внутри. Хватает нескольких раз, чтобы Чанбин вцепился в его бедра и, толкнувшись особенно сильно, замер, выплёскиваясь глубоко внутри. С рыдающим всхлипом Хенджин следует за ним, ощутив руку на своем члене. Его ноги дрожат, когда он пытается встать с Чанбина, но далеко уйти ему не дают, потому он валится в объятия хена и растекается в них счастливой лужицей. Чанбин отбрасывает куда-то в сторону использованный презерватив и натягивает на них одеяло, сбившееся в ногах. Хенджин мурчит под боком, поудобнее устраиваясь и лениво отвечает на самый нежный поцелуй. - С Днем Рождения, хен… - уже засыпая, шепчет его сокровище, явно намереваясь проснуться в склеенном состоянии, но Чанбин слишком счастлив и умиротворен, чтобы задумываться о столь приземленных вещах, поэтому он всего лишь целует в лоб парня, шепчет: «Спасибо, Джинни», и проваливается в царство Морфея.