РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОДАРОК
Накануне рождественского сочельника Анна с мужем были в гостях у Мироновых. Обед прошёл в милой семейной атмосфере. За столом говорили б Анечке-младшей, которой уже исполнилось три месяца, о замечательной кормилице Досифее — Прасковья столько добрых слов выслушала в свой адрес, что совсем засмущалась, — о разных домашних мелочах, из которых и состоит жизнь семьи. Каждый наслаждался покоем и уютом домашнего очага. Прасковья подала всем чай, Якову — кофе. Разговоры на время утихли. И Мария Тимофеевна обратилась к Анне: — Аннушка, дорогая, ты сможешь завтра прийти в дом помещицы Пичугиной и помочь с проведением благотворительной ярмарки? — Что за ярмарка, мама? Я ничего о ней не слышала. И это было действительно так: последние три месяца Анна занималась только дочкой и хлопотами, связанными с ней, и совсем отстала об общественной жизни Затонска. — Мария Романовна Пичугина, — вступил в разговор Виктор Иванович, — ты, может, помнишь её, Аня? Умерла месяц назад, и оставила дом с землёй сиротскому дому при монастыре — благо забор у них общий, а остальное «имущество», как написано в завещании, — наследникам. Они прилетели, как вороны на падаль, чуть не передрались между собой, потом примирились, кое-что из дома забрали: пару рам от картин, столовое серебро… От остального отказались в пользу того же сиротского дома. Я, будучи душеприказчиком Пичугиной, всё оформил, как полагается по закону. Теперь сиротский дом — единственный и полновластный владелец всего «имущества». — А родственники на драгоценности прилетели? — саркастически поинтересовался Штольман. — Ну да, — согласно кивнул Миронов. — Что за драгоценности, папа? — спросила Анна у отца и повернулась к мужу: — А ты откуда о них знаешь, Яков? — Драгоценности — это из области легенд, — сказал, усмехнувшись, адвокат. — Ещё в прошлом веке, говорят, отец Марии Романовны привёз из-под Измаила шкатулку с драгоценностями. Среди них было ожерелье из редкого жемчуга розового цвета. Но никто его, как и остальное, в глаза не видел, не считая портрета первой жены Пичугина, где она, якобы, изображена с ожерельем на шее. Кстати, раму именно от этого портрета наследники и забрали. — А на драгоценности принесли в полицейское управление заявление о пропаже, — дополнил Штольман, — и потребовали срочно разыскать и представить. — И что?.. — заинтересовалась Мария Тимофеевна. — Нашли? — Так нечего же искать, Маша! — воскликнул Виктор Иванович. — В завещании о драгоценностях ни слова, наследники весь дом перерыли и ничего не нашли… — Так что им было отказано, — завершил рассказ Яков. — Жаль, — вздохнула Мария Тимофеевна, — деньги бы, ой, как пригодились! — Так всё плохо? — посмотрела на родителей Анна. — Да уж, — в свою очередь сокрушённо вздохнул Миронов. — Дом нуждается в ремонте: штукатурка сыплется, кое-где на первом этаже плесень на стенах, да и мебель… Короче, деньги нужны и немалые. Анна вопросительно взглянула на мать. Та неопределённо пожала плечами и кивнула, соглашаясь с мужем. — Вот потому-то Бенцианова и ярмарку организовала, чтобы средства собрать для сиротского дома. Привлекла многих: Зинаиду Игнатову, например, Анфису Карамышеву, Надежду Кулешову… — Мария Тимофеевна нервно поправила салфетку на коленях и тихо закончила: — Мне предложила поучаствовать… — А я в доме Пичугиной помню чудесную ёлку, — мечтательно сказала Анна. — Она была такая пушистая, так хвоей пахла! И игрушки! — Анна восторженно посмотрела на Якова. — Рукодельные! Ангелы в белом одеянии с красивыми круглыми пуговицами-бусинами на ниточках. Совиная голова с зелёными, как изумруды, глазками тоже на ниточках. Змейка, свёрнутая кольцом, и рубиновым глазком. Они так таинственно поблёскивали при свечах!.. — Анна прерывисто вздохнула. — А что теперь с этими игрушками? — вдруг спросила она у отца. — Коробку нашли наследники на чердаке всю в пыли и паутине. Всё, как я уже говорил, отошло сиротскому дому. Отец Артемий сегодня и завтра будет вместе с мальчиками и монахами наряжать ими ёлку, подаренную Елагиной на Рождество. — Отец Артемий… — произнёс Штольман, напрягая память, — что-то знакомое… — Счетовод, — мгновенно отозвалась Анна. — Три ученика профессора Анненкова: Демиург, Гений, Счетовод… Яков кивнул: он вспомнил это дело, расследуя которое, чуть не поседел. — Так ты будешь завтра в доме у Пичугиной? — нерешительно спросила Мария Тимофеевна. — Ну, до ярмарки ли Анне теперь? — неуверенно сказал Виктор Иванович, коротко взглянув на Штольмана. — Я приду, мама, — мягко произнесла Анна, положив руку на руку Якова. Тот согласно поцеловал тыльную сторону её ладошки…***
Вечером, готовясь ко сну, Анна никак не могла отделаться от мыслей о завещании Пичугиной. «Как-то неправильно получилось, что сиротам достался такой дом, с которым одни проблемы. Ну, много ли соберёшь на ярмарке от продажи старой, рассохшейся мебели и никому не нужных картин?..» Она спиной почувствовал холодное дуновение, какое-то, она бы сказала, осторожное, медленно обернулась… Сзади неё стоял, дух пожилой женщины — Анна сразу догадалась, кто это, — и погрузилась в видèние… Анна стоит в доме Пичугиной, у ёлки, рядом — Мария Романовна. Она вешает на ветку ангела, поправляет свернувшуюся розовую пуговку-бусину, проводит рукой по шее, поправляя то ли платок, то ли украшение, и улыбается… И Анна всё поняла… Когда в спальню вошёл Яков, жена встретила его словами: — Я знаю, где драгоценности. Ты завтра пойдёшь со мной на ярмарку?***
В рождественский сочельник сиротский дом в полном составе готовился к празднику и ярмарке. В доме Пичугиной было чисто — воспитанники постарались; тепло: с утра топили, дров не жалея, — Крымов подсуетился, чтобы недостатка в дровах не было; в гостиной стояла высокая пушистая ёлка — её по просьбе Елагиной привёз купец Игнатов; вокруг зелёного дерева, пахнувшего лесом и снегом, суетились мальчики из сиротского дома во главе с отцом Артемием; игрушки уже были развешаны — монах как раз убирал лестницу; в центре большой гостиной, где намечалось торжество, стоял большой стол для ярмарки, накрытый скатертью с бахромой из запасов Марии Романовны, от которых отказались её наследники, — около него суетилась Мария Тимофеевна, раскладывая и переставляя вещи, предназначенные к распродаже. Такую картину застали Штольманы, адвокат Миронов и ювелир Селиванов, вошедшие с мороза в дом. — Аня! Как хорошо, что ты пришла! — обрадовалась Мария Тимофеевна и увидела остальных. — Витя, Яков Платоныч? Вы как здесь?.. Почему?.. — Мы по делу, мама, — произнесла Анна Викторовна, снимая перчатки. — По делу? По какому? — занервничала Мария Тимофеевна. — Что случилось? — Вопрос о наследстве, — пояснил громко Виктор Иванович. В один миг всё вокруг замерло. Дети не дыша, во все глаза глядели на адвоката; отец Артемий сразу решил, что наследники передумали и дом сиротам не достанется вовсе; монах со стуком то ли уронил, то ли опустил лестницу на пол. Все вздрогнули, но продолжали молча глядеть на вошедших. Штольман кашлянул и выступил вперёд. Мальчики перевели на полицейского глаза, и в них проступило какое-то недетское отчаяние. Наверно, они подумали то же, что и их наставник. — Откуда игрушки? — спросил Яков. — Из коробки, — так же громко ответил отец Артемий, — с чердака. — Те самые? — обернулся Штольман к Анне. Та кивнула и подошла к ёлке, потрогала ангела, очищенного от пыли, поправила завернувшуюся пуговку-бусину на холщовом одеянии. Потом сняла игрушку и протянула ювелиру. — Господин Селиванов, посмотрúте. Владимир Сергеевич взял ангела из рук Анны Викторовны и подошёл к столу. Мария Тимофеевна поспешно освободила место и вопросительно посмотрел на мужа. — Я специально пригласил ювелира, чтобы он засвидетельствовал… истину. Селиванов разложил принесённые с собой инструменты, среди которых Анна узнала только лупу, аккуратно срезал пуговку-бусину, протёр её бархатной тряпочкой, и она матово заблестела, чуть розовато, как утренняя заря, и взял лупу. Дети затаили дыхание, отец Артемий тяжело вздохнул: он понял, что это был тот самый легендарный жемчуг, которого никто не видел. Ну, теперь наследники всё отнимут у сирот… — Да, вы оказались правы, Анна Викторовна. Это жемчуг. Розовый жемчуг, редкий и драгоценный, — громко произнёс ювелир. — За одну такую бусину можно этот дом превратить… в дворец. Все замерли соляными столбами. «Неужели?.. Такое бывает?.. Не может быть!..» — металось у каждого в мозгу. Мальчики дружно вздохнули: они тоже поняли и посмотрели на адвоката взглядом, в котором была обречённость и покорность судьбе и одновременно такая сумасшедшая надежда… на чудо. Ведь Рождество же! — И что теперь? — спросил отец Артемий, приготовившись к худшему. Он-то ко всему привык, а вот дети… как им объяснишь? Виктор Иванович первым из всех пришедший в себя — спасибо Анне, по дороге рассказавшей о явившемся ей духе Марии Романовны, — сглотнул подступивший к горлу комок и, прокашлявшись произнёс: — Ничего. Это имýщество, — особо подчеркнул он это слово, — теперь ваше. Можете им распоряжаться по своему усмотрению. Отец Артемий шумно перевёл дух. У мальчиков в глазах засветилась такая радость, что, не удержавшись, они захлопали в ладоши и засмеялись. Кто-то даже начал прыгать, и монах их не окорачивал. Он тоже радовался вместе с ними и крестился, молясь шёпотом: «Не попустил Господь. Явил свою милость…» Анна, внимательно разглядывавшая на ёлке украшения из коробки с чердака, посоветовала: — А вы, отец Артемий, вместе с мальчиками ещё поищите среди игрушек. Вдруг и другие драгоценности найдутся… — и загадочно улыбнулась, разглядывая свернувшуюся кольцом змейку и висящую рядом совиную голову — с глазками…***
Никогда ещё благотворительная ярмарка в Затонске не проходила стол оживлённо и многолюдно!