one kiss two hearts

последний урок. солнце за большими окнами светит ярко, почти ослепляя, рубашка неприятно липнет к спине. застегнутые до самого горла пуговицы и галстук на шее будто бы заставляют задыхаться, не давая сделать полноценный вдох всей грудью, вызывая желание скорее уйти домой и переодеться в сухую широкую футболку и наконец расслабиться. сейчас же не только неудобная форма не даёт спокойно просидеть оставшуюся часть занятий. чону сидит за своей партой один, нетерпеливо ëрзая на твëрдом стуле и постоянно оборачиваясь на электронные часы, висящие в конце класса, отсчитывая минуты до конца урока, что тянутся буквально со скоростью проползающей по тротуару неторопливой улитки. цифры продолжают сменяться одна за другой в привычном для всех порядке, и именно сейчас чону чувствует себя так, словно он какая-то мелкая точка в этом огромном мире, ждущая своего момента. какого момента? непонятно. ясно лишь то, что с первой секунды трели школьного звонка, что каждый раз пугает чону, заставляя его вскакивать всякий раз, не смотря на то, что он этого впринципе и ожидал, пак поднимается со своего места, сгребая тетради, на бегу беспорядочно запихивая всë в рюкзак, неаккуратно висящий на одной лямке, готовой вот-вот соскользнуть с плеча. учитель удивленно смотрит вслед такому непривычно беспокойному чону, но ничего вдогонку не говорит, списывая его поведение на обычное желание поскорее смыться отсюда. это желание он с паком, пожалуй, разделяет. чону широким шагом ступает по дорожке через парк, в котором после школы собралась куча школьников, яростно стуча пальцами по экрану мобильного, время от времени набирая чей-то номер, ни разу не удостаиваясь ответа на той стороне «провода». «ну какого черта?!» пот мелкими каплями стекает по шее под рубашку, заставляя ëжиться и раздражаться ещё сильнее, но чону не чону, если не сделает задуманного прежде чем уйти домой. «держись, харуто, тебе конец» запыхавшийся чону стоит перед металлической дверью склонивши голову в попытках отдышаться. сегодня, вероятно, день неудач. иначе как можно объяснить лифт с табличкой «ремонт», на которую несколько минут назад пялился чону глазами, чуть ли не налитыми кровью от гнева. ну может и покраснение было вызванно вовсе не гневом, а обреченными слезами отчаяния в уголках глаз, что чуть было не сорвались с ресниц. однако, чону не позволил себе унывать. он, собрав всё своё мужество и гордость, взял себя и свой далеко не лëгкий рюкзак в руки и с громким, почти совсем не грустым, вздохом сделал первый шаг на ступень бетонной холодной лестницы, без особых усилий преодолевая первые три лестничных пролёта. с остальными, конечно, едва ли всë было так легко, но это и не так важно как то что спустя одиннадцать этажей чону наконец уверенно выпрямил плечи, уперевшись взглядом в цифру «327» и про себя гордо приговаривая: «пак чону, да ты сегодня хорошо поработал, у тебя есть все основания заставить этого поганца оплатить твой обед». с этими словами он прикладывает палец к кнопке звонка, привычно нажимая на неё трижды, и отходит на шаг назад, ожидая. шаги за дверью, на удивление, не энергичные и громкие как обычно, а грузные, шаркающие по полу из-за медленных и маленьких переступаний. чону удивленно раскрывает глаза, а его злость мигом улетучивается, когда медленно приоткрытая дверь являет ему вид старшего в довольно плачевном состоянии. харуто стоит на подгибающихся в коленях ногах, придерживаясь левой рукой за дверной проём и смотрит как-то расфокусированно, будто бы только что был вырван из сна незванным гостем. он одет в теплую пижаму, пушистые волосы растрепанные, непослушные, торчат в разные стороны, а пару прядей на макушке намагниченые подняты вверх. щеки его покрасневшие, очень явно контрастирующие с бледной кожей лица, но губы все такие же розовые и влажные от языка, что постоянно гуляет между ними. он слабо улыбается, едва приподнимая уголки губ, и чону отчётливо слышит глубокое неровное, наполненное какой-то неведомой тяжестью дыхание. — ой, чону, а я тут заболел ха-ха. хриплый тихий голос с неподдельной ноткой веселья доносится до ушей чону, заставляя его сердце жалобно сжаться. ему очень нелегко видеть харуто таким уморëнным и слабым, поэтому он хватает старшего за локоть, помогая стоять более устойчиво, и делает шаг в квартиру, захлопывая за собой дверь, не отрывая взгляда от чужого вымученного лица. они не спеша аккуратно ступают по полу прямо в комнату руто. чону продолжает придерживать харуто, но теперь уже за плечо, ведёт его по квартире, которую знает как свой родной дом, и в конце концов усаживает на мягкую постель. — ну, объяснишься? — я уже вроде все сказал. чону цокает и по привычке несильно тычет пальцем в лоб харуто, про себя отмечая, что он буквально горит, а руто драматично заваливается спиной на кровать, будто бы его действительно неслабо толкнули и ахает. — ах, пак чону, за что вы так? этот парень ведь болен и он не сделал вам ничего плохого! закатив глаза, чону кидает в него подушку, попадая прямо в лицо, вызвав у харуто новую волну наигранного негодования. — снова ты говоришь о себе в третьем лице. завязывай уже читать эти глупые исторические новеллы, тупеешь на глазах. проговаривая это, чону подходит к окну и поднимает жалюзи, впуская яркие солнечные лучи в комнату, избавляя её от холодного мрака. пара тонких полос света падают на лицо харуто, от чего тот невольно щурится и просит скорее вернуть жалюзи в прошлое положение. — ну нет, ты живешь тут как в пещере, скоро завянешь. — ты называл меня цветочком? вот это нежности, пак чону. когда чону разворачивается обратно, то видит, что руто уже лëг, накрывшись одеялом до груди, и по глупому улыбается, вызывая в чону желание снова запустить в него чем-нибудь. пак, с трудом подавив в себе раздражение, заваливается рядом со старшим на кровать и упирается взглядом в стену с полкой, заставленной наградами за достижения в спорте. он видел её так много раз, что уже наизусть выучил гравировку на каждой медали, подпись каждого кубка, содержание абсолютно всех грамот. и если выразиться предельно честно, чону очень гордится заслугами харуто, поэтому весь негатив мигом сходит на нет ровно до того момента, пока харуто возмущенно не выпалил: — чонуууу, ты весь потный завалился ко мне в чистую кровать. чону поворачивает голову, смотрит на надутого руто и у него в голове возникает гениальная идея, как можно подразнить старшего. мигом приподнявшись, чону обхватывает руками тело харуто, которого немного морозит, и жмется к нему в надежде, что руто начнет визжать и негодовать от брезгливости, но, не урвав даже секунды для злорадства, он в удивлении широко распахивает глаза. поддавшись чужим манипуляциям и обману он оказался прижат к чужой груди в крепких горячих объятиях, а на голове чону почувствовал большую ладонь, мягко ложащуюся на его затылок, слегка вороша русые волосы. почувствовав на своём бедре ногу, без разрешения закинутую на него, чону выходит из состояния шока и пытается отпихнуть от себя чужие конечности, приговаривая: — ты, мелкий гадëныш, а ну отпусти меня сейчас же! отпусти, иначе я побью тебя. — ты в любом случае побьëшь меня, как только я тебя отпущу, так зачем же мне подставлять самого себя? и вообще, будь вежливее, я все же твой хëн. — мы одногодки! — чону, ведешь себя как ребенок, ну. харуто ближе двигается к чону, укладывая его голову себе в изгиб шеи и довольно улыбается, когда пак перестаёт брыкаться и почти неосязаемо хватается за ткань пижамной кофты на спине руто. — я рад, что ты не забыл обо мне и пришёл проведать. чону будто совсем не слушая чужих слов, млеет от нежных поглаживаний по голове и теплой руки поперек его тела. он с большим усилием находит в себе волю для того чтобы задать вопрос. — где твой брат, почему ты один? — я не один, со мной чону. харуто взвизгивает и смеётся, после того как чону ущипнул его за поясницу, недовольный чужим ответом. — он ушёл по делам, оставив на кухне лекарства, но харуто не нужен брат, он до последнего надеялся, что чону придёт и позаботится о нём. — ты опять? знаешь же, что это раздражает. — конечно, но чону слишком мило выглядит, когда сердится. не могу отказать себе в таком большом удовольствии и не подразнить его лишний раз. после этих слов чону чувствует, как его щеки становятся такими же горячими, как кожа харуто. он уверен, что сейчас его лицо и кончики ушей стремительно розовеют. и какое же облегчение, что харуто сейчас не может этого увидеть и иной раз начать дразниться, но чону и не подозревает, что его смущение выдают руки, стягивающие ткань на спине руто в два раза сильнее прежнего. может быть чону и не смущался бы так сильно, привыкнув к подобным выходкам, но неопределенность и недосказанность грузом висит в голове и на сердце. чону не знает, чем обусловлено подобное поведение и отношения между ними двумя. они вроде и друзья, но ведут себя не совсем по-дружески. что-то что называется "передрузья недопара". хотя когда это они негласно успели стать парой? но дело как раз таки в этом «негласно». оба молчат, как и сейчас, не называя себя ни парой, ни друзьями. харуто просто ведёт себя как ни в чём ни бывало, продолжая недвусмысленно обнимать и говорить смущающие вещи. «надоело» чону действительно уже все это надоело, поэтому он, поддавшись мимолетному порыву, отрывает лицо от шеи харуто и смотрит старшему прямо в глаза, ловя на себе вопросительный взгляд сверху. «если сделаю это сейчас, могу пожалеть, но если оставлю все так, как сейчас, то пожалею ещё сильнее» в тот же миг чону кладёт руку на шею харуто и притягивает к себе, укладывая вторую ладонь на горячую щеку, после чего прижимается своими губами к влажным губам напротив. пускай чону просто касается харуто губами, он может почувствовать, насколько мягкие и теплые чужие губы, от чего сердце начинает бешено стучать, отдавая пульсацию прямо в голову, из-за чего чону готов сойти с ума, не веря в то, что он сейчас делает. но внезапно сердце будто бы останавливается, все внутри разбивается, объёмным эхо разнося повсюду громких звон, словно хрустальный бокал, случайно снесëнный со стола локтем. чону хватают за плечи и резко отталкивают, странным взволнованным взглядом прожигая дыру в младшем, который, не имея сил даже поднять на харуто глаза, вот-вот заплачет в попытках оправдать себя. — я.....я…я не знаю, что произошло… он не успевает даже связать слова в цельное предложение, как его перебивают. — чону! «всё. это конец, это конец, это…» — ты чего творишь? я же болею, вдруг я тебя заражу, я не хочу чтобы ты тоже заболел! если хочешь целоваться, то надо было думать об этом вчера, а сейчас соизволь подождать, пока я поправлюсь. видимо, что-то пошло в корне не так, как описывал в своём сценарии чону. — т-ты что несешь? — а? харуто смотрит приподняв бровь, не понимая сути чужого вопроса, а чону в это время от неловкости готов сквозь землю провалиться, исчезнуть, испариться в воздухе. — почему ты говоришь так, будто ничего особенного не случилось? — эй, как это не случилось? — руто поднимает руку, тонкими пальцами поправляя пряди волос, убирая с чужих глаз мешающую челку. — мой чону впервые поцеловал меня. отныне это самый особенный день для харуто, — старший широко улыбается, разглаживая складки на школьной рубашке чону. "мой чону мой чону мой чону мой чону" — почему ты так спокоен? мы ведь друзья! друзья, харуто, понимаешь? — чону поднимается, садясь на коленки возле лежащего харуто и смотрит на него, отчаянно желая не услышать чего-то плохого. — я не понимаю тебя. какие мы с тобой друзья, если ты меня целуешь? и неужели ты до сих пор считаешь нас друзьями при том, как мы себя ведем друг с другом? мне казалось, для нас уже давно все ясно. — что ты хочешь этим сказать? — чону внимательно смотрит на харуто, что так же сел, опираясь на свои руки за спиной. — я думал, что мы уже два месяца как вместе! в комнате повисает мëртвая тишина, которую нарушает лишь гудение увлажнителя для воздуха. чону уставился на голубой плед, лежащий на кровати, а руто впечатался немигающим взглядом в замершего чону. — ты…- тихий голос чону словно лезвие ножа разрезает повисшее молчание. харуто все так же следит за эмоциями на чужом лице, которое выражает абсолютно ничего. — ты. — уже более твëрдо произносит пак, заглядывая в темные глаза напротив. ресницы чону дрожат, а губы поджимаются, и это явно не добру, но харуто не успевает капитулировать, в него прилетает слишком грубый для такой мягкой подушки удар. — ты идиот! — чону безжалостно лупит свернувшегося калачиком руто подушкой, в то время как старший смеется и пытается отбиться руками. — смешно тебе да? я все это время не знал, что и думать! ты не мог меня хотя бы оповестить о том, что мы встречаемся?! "встречаемся. аааааа как же неловко звучит" пак пыхтит из-за усталости, его удары с каждым разом становятся все слабее, поэтому харуто подгадывает удачный момент и вырывает из чужих рук подушку, отбрасывая её в угол комнаты, где она, ударившись о шкаф, падает на пол, а чону, потеряв равновесие, падает сверху на харуто, мгновенно снова оказываясь в объятиях. руто, положив подбородок чону на макушку, громко смеется, заставляя даже чону неволей улыбнуться. — прости-прости, — харуто гладит чону по голове, покачивая его в своих руках. — харуто, я обещаю тебе, когда-нибудь мы точно подерëмся. — харуто обязательно даст чону выйграть. после этой фразы они некоторое время лежат в тишине, восстанавливая дыхание после избиения харуто подушкой, а когда чону поднимает голову с плеча руто, собираясь что-то ему сказать он видит, что старший, надув губы, уже сладко спит, продолжая крепко обнимать чону. — сладких снов, хëн. пак хмыкает, поправляет растрепавшиеся тëмные волосы руто и расслабляется, после чего тоже проваливается в сон.

***

— чону я ведь уже здоров! — отстань, не буду я тебя целовать. — ну разочек. харуто смотрит на чону щенячьими глазками, крепко вцепившись в него, отрезая все пути отступления, а чону смотрит на старшего, на чьëм лице медленно расцветает игривая улыбка, и сердце его беспорядочно начинает биться от одного лишь взгляда на чужие губы. — только если разочек. мгновение и две радостные улыбки стираются одним сладким и долгожданным прикосновением губ.