Взрыв

Пятый опять на него ругается. Клаус не уверен, что в этот раз он сделал не так, но его действия и фразы так часто не нравятся окружающим, что он уже привык. Игнорировать бранные слова обычно на порядок проще, чем вникать в суть и пытаться понять. Поэтому и сейчас он не особо слушает — всё равно Пятый вскоре выговорится и успокоится. Но почему-то этот план не срабатывает, и безучастный вид Клауса злит Пятого лишь сильнее. Тот резко приближается к брату, зло сверкая глазами. Клаус делает шаг назад, невольно пугаясь такого напора. Пусть все знают, что Пятый не навредит своей семье — аура угрозы вокруг него порой заставляла содрогнуться. Пятый протягивает руки, собираясь схватиться за ворот рубашки Клауса. Оказавшись в своём тринадцатилетнем теле, он часто так делает, чтобы собеседник не смел смотреть на него сверху вниз. И, конечно, чтобы угрозы звучали убедительнее. Однако Пятый хватается не за ткань. Он хватается за металлическую цепочку, которая лежит поверх рубашки. Но какая, в целом, разница? Клаус постоянно носит что-то на шее, никто даже не обращает внимание. Когда Клаус понимает, что происходит, его глаза округляются. Лицо искажается паникой и неподдельным страхом. Жетоны. Только не жетоны. Если Пятый сейчас… — Пятый, постой, — дрогнувшим голосом произносит Клаус, вскидывая руки в защитном жесте. Но поздно. Пятый привычным движением дёргает цепочку вниз и на себя. Слишком сильно. Слишком резко. Просто слишком. Цепочка рвётся в двух местах. Пятый растерянно отдёргивает руки, роняя зажатую в них часть. Остатки цепочки сползают с шеи Клауса и летят следом. Клаус выглядит так, как будто он только что умер.

***

Клаус смотрит, как падают жетоны. Ему кажется, что кто-то намерено замедлил время, чтобы он смог каждой клеточкой прочувствовать, как жизнь покидает его. Как мир вокруг рушится и исчезает, оставляя вместо себя нескончаемую боль. Жетоны со звоном ударяются о землю, оглушая. Клаус надеется, что шум вскоре стихнет, но, когда жетоны замирают, звон не останавливается. Он нарастает, становясь громче с каждой секундой. Разрывает сознание, проникает к самому сокровенному. К самой сильной боли, которую Клаус с таким трудом удерживает в своем слабом теле. Боль взрывается с новой, неведомой ему силой. Клаус падает на колени так, словно он больше не в силах бороться с притяжением. Слёзы обжигают лицо, скатываясь по щекам и капая на пол. Звон в ушах превращается в звуки выстрелов, и хочется инстинктивно закрыть голову руками. Но Клаус видит перед собой чужие мёртвые глаза — и это всё, о чём он может думать. Дейв больше не улыбается ему, не шутит и не смотрит мечтательным взглядом куда-то в даль. Он даже не дышит. Он мёртв, ему не помочь, ничего из этого уже не исправить… Клаус слепо водит руками по полу, пытаясь зажать рану Дейва подобрать жетоны. Когда же он их находит, то с силой сжимает в ладони. Он закрывает глаза, надеясь скрыться от ужасной картины, но ты не можешь убежать от собственного сознания. Клаус хрипит и сжимается ещё сильнее. С каждой секундой дышать становится всё труднее. Он сломлен, слаб и изранен. Он больше не может. Не может видеть его смерть снова и снова во снах. Не может держать лицо, запирая боль глубоко внутри. Не может надеяться, что когда-то станет легче. Потому что не станет. Чувство безысходности душит, и Клаус кричит. Кричит, надеясь прогнать страх, заволакивающий сознание, и боль, сковывающую грудь. Но лучше не становится, и он просто тихо плачет, не в силах больше бороться. Холод обволакивает. Клаусу кажется, что он падает, падает во тьму, где нет ничего. Где пусто так же, как и у него внутри. Если в этой тьме нет боли — он согласен. Всё что угодно, лишь бы никогда больше не чувствовать это. Никогда, никогда, никогда, никогда… Но чужое тепло касается его, затормаживая падение. Оно зовёт его по имени, взволновано, требовательно. Клаус знает, что оно поможет ему выбраться. Но Клаус не уверен, что хочет этого. Он не хочет позволять себе надеяться. Ему страшно, так страшно, как никогда не было. И он не знает, исчезнет ли страх, если он ответит. Тепло зовет всё громче, и, затаив дыхание, Клаус позволяет себе потянуться навстречу. Почувствовать тёплый металл в зажатой руке. Холодный твёрдый пол под ногами. Горячие слёзы на щеках. Он поддается требованию чужих рук, отнимая собственные руки от ушей. Голос, зовущий его, становится отчётливее. Диего. Клаус дрожит. У него нет сил, нет энергии, ничего нет. Но он всё же поднимает голову, робко и испугано смотря вперёд. Его взгляд ловит Диего. — Наконец, — облегчённо выдыхает тот. — Я боялся, ты никогда не отзовёшься. «Никогда», — эхом разносится в голове Клауса. Никогда не станет лучше. Никогда ничего не изменится. Новая волна паники накрывает его слишком стремительно. Он вновь сжимается, притягивает руки к себе, пытается найти хоть какую-то опору. Но её больше нет, и Клаус чувствует, как падает обратно. Диего видит это и, не говоря ни слова, обнимает брата. Так крепко, как только может. Если Клаус не может удержать себя, Диего готов стать для него опорой. — Я здесь, — тихо говорит Диего. — Ты не один, я здесь, рядом. Я помогу. Изнурённый, Клаус растворяется в чужом объятии. Он слабо всхлипывает и утыкается в плечо Диего. Клаус не знает, как долго они так сидят и как долго он плачет в чужое плечо. Но в какой-то момент дышать становится легче. Существовать становится легче. Словно вместе со слезами ушла частичка распирающей изнутри боли. Клаус старается выровнять дыхание, делая глубокие вдохи вместо очередных всхлипов. Получается не сразу, но вдох за вдохом он дышит всё спокойнее. Клаус слабо отстраняется от Диего, вытирая ладонью слёзы. У него нет сил улыбнуться или поблагодарить, но он надеется, что Диего и сам всё понимает. Видит во взгляде его раскрасневшихся глаз. — Я… — голос со стороны заставляет Клауса вздрогнуть. Он медленно поворачивает голову и видит Пятого. Тот не смотрит на него, отведя взгляд куда-то в сторону. Пятый нервно перебирает пальцами, сцепив руки в замок. — Я могу починить цепочку, — наконец заканчивает он. Повисает короткая пауза. Клаус опускает взгляд вниз, на раскрытую ладонь с жетонами. Что-то внутри продолжает подрагивать, но уже не так ощутимо. — Хорошо, — шёпотом, на выдохе отвечает Клаус.