Ещё один вечер

— Добрый вечер, Генри. Ты закончил с голосовым модулем? — Я…не совсем. Дай мне пару…часов. — Ты что, спишь? — в голосе Уильяма прозвучало возмущение, будто бы отдых был крайне шокирующим явлением для Генри. В общем-то, так и было. — Я приеду к тебе. Приготовь кофе. В телефоне послышались монотонные гудки, и Генри небрежно хлопнул трубкой, вздыхая и массируя переносицу. Он лежал так долго, что голова загудела от постоянного полусонного состояния и отчаянно требовала какой-то мозговой активности, в то же время абсолютно её отвергая. Кое-как заставив себя встать, услышав звонок телефона, сейчас он отчасти жалел о том, что вообще ответил. «Он бы всё равно приехал…» — обреченно подумал мужчина, неуклюже пронося свое вялое тело по коридорам. Уильям не оставил бы его в одиночестве даже на день. Вокруг было тихо и пусто. На стене тикали часы в виде кота с крайне любопытными глазами и виляющим хвостом. Генри остановился, чтобы посмотреть время, но его взгляд сам поднялся выше к выпученным глазам и гуляющим прямым зрачкам, а тусклые воспоминания легкой дымкой пронеслись в голове, успокаивая гул. Линде нравились эти часы. Она обожала все связанное с котами и они даже завели бы одну, если бы её аллергия не стала препятствием. Они планировали найти сфинкса, как единственный выход из ситуации. Чарли даже рисовала морщинистых лысых картошек с глазами-точками и толстыми лапами, представляя будущего любимца и гордо показывала это творчество довольному отцу. А потом он как-то принес ей фото настоящего сфинкса, и Чарли старательно перерисовывала его на свой лад, даже подарила ему бантик на шею и кособокую шляпу. В какой-то момент её комната стала царством картин и кошек. Она просила отца о роботе-коте, но такая смесь заставляла его морщиться и отшучиваться. Генри добрался до кухни, налил воду в чайник, поставил его на плиту и с кряхтеньем потянулся к холодильнику, отыскивая на самом верху коробок спичек. Огонёк вспыхнул, и Генри снова застыл на пару секунд, смотря на яркое пламя. На подоконнике стояли увядшие цветы и почему-то ему захотелось увидеть, как они горят. Отбросив странную мысль, Генри поставил чайник на огонь и открыл одиноко стоящую на столе жестяную банку с кофе, в которой раньше хранили не иначе как суп на случай конца света. Теперь же это была просто забавно раскрашенная консервная банка с большим кофейным зерном на тёмно-зелёном фоне. Линда предлагала её выбросить, ведь дети не заметили бы пропажу такой ерунды, но её муж знал, что они прекрасно видели, сколько кофе Генри порой потребляет. Собственно, поэтому они и сделали эту банку, перед этим вывалив всё содержимое наружу, отчего кофе из дома Эмили совсем незаметно, но все-таки пахло мясом. Ох, как тогда отругали этих мастеров… Чайник завизжал, и Генри зажмурился, с недовольным выражением лица выключая плиту. В стаканы полилась вода, тут же окрашиваясь в глубокий коричневый цвет. Чайник опустился обратно на плиту и Генри сел за стол, опуская голову вниз. В кого он превратился? Мысли тягучим ядом навалились на сутулые плечи мужчины, и он мог бы сказать, что начали выжигать изнутри, если бы был хоть немного поэтичен. И если бы рядом был тот, кому можно было изливать эту отравленную душу. Генри провел рукой по щеке, трогая грубую щетину. Ему давно стоило привести себя в порядок, но это дело все откладывалось, не имея причин не откладываться. Они с Уильямом всегда выглядели немного небрежно из-за пыльной работы, но Афтон умудрялся оставаться на тонкой грани между приятностью и состоянием сосредоточенного тяжёлого творчества, когда Генри… Уилл называл это «домашним», «уютным» и «очаровательным», и спорить с ним на тему натуры и внешности друга было бессмысленно. Линда заставляла мужа бриться, а Уильям наоборот поощрял отращивание бороды, идея которой наполняла его необычайным наслаждением. В первое время Эмили протестовал этому, но вскоре сдался. И это происходило не только с подобными мелочами. Многое менялось по упрямому велению Афтона, слишком часто добивающегося своего. Это просто было традицией. Он просто всегда был прав. Резвые стуки раздались так же быстро, как и затихли. Генри медленно поднялся и подошёл к двери, сжал пальцами ручку и задумался на несколько мгновений. Хочет ли он вообще открывать? Хочет ли он видеть человека, из-за которого произошло столько несчастий? Все начало рушиться, когда Афтон объявился. Конечно, поначалу им вдвоём было хорошо вместе и необыкновенный талант механиков давал возможность вырасти в глазах друг у друга. В конце концов, Уиллу стали доверять самые сокровенные секреты компании. Секреты самого Эмили. В какой-то момент они стали их общими. В какой-то момент Генри наконец почувствовал тень, нависающую над ним. Уильям выиграл в собственной игре. Хочет ли Генри продолжать ему доверять? «Нет, — он нажал на ручку сильнее, — Я не должен так думать о нём. Всё, что происходит — наша общая вина. И больше…всё же моя». Дверь стала плавно надвигаться на него, и Генри отошёл дальше в коридор. — Ты не закрывался? — с удивлением спросил Уильям и оглядел хозяина дома с головы до ног, заставляя чувствовать странную уязвимость. Этот оценивающий взгляд… — Тебе стоит больше беспокоиться о своей безопасности. Вдруг к тебе заявится какой-то маньяк? Генри потупил глаза в пол, а потом усмехнулся. Не просто выдавил из себя эмоцию, а издал маленький смешок, зачесывая рукой короткие волосы и удерживая вторую на поясе. Горькая, но такая искренняя улыбка появилась на его лице. — Генри, — игривым, подзывающим тоном протянул высокий мужчина, в своей непревзойденной, околоживотной любопытной манере наклоняя голову набок, плавно продвигаясь вперед широкими по сравнению со многими прочими шагами. — Я вижу, ты в хорошем настроении. Неизвестно было по тону, сказали ли это с укором или абсолютным довольством, но Генри успокоил лёгкую улыбку и поменял позу, активно массируя запястья. Открытый знак, что ему неловко. — Я приготовил кофе…как ты просил. — Чудно. Миновав Генри, Уильям ушёл на кухню дома, который знал так же, как свой собственный. От его деловой походки порой даже становилось не по себе. Он бродил так, словно подумывал, не переехать ли ему сюда и зажить счастливой жизнью со своим дорогим безотказным другом, который будет только рад компании. Конечно, это все было просто глупостями, ведь Афтон так ничего и не предлагал. А возможно, он желал первого шага со стороны Генри, на такое неспособного. — И все-таки, закрой дверь… Нам не нужны незваные гости.

* * *

Тёплый, слегка остывший напиток приятно ласкал жаром обсохшее горло. Пустота помещения прекратила давить, и чужое присутствие магически действовало на Генри, ставшего в разы более радостным. Они вели вместе с Уильямом простую беседу, не тревожащую усталый разум и не пробуждающую болезненные воспоминания. — Так ты всё это время спал? — Кажется…да. — Тогда у нас впереди целая ночь. За окном застыла вечерняя жара. Сгущающиеся сумерки уносили с собой зной, но пыльный Харрикейн не пытался проснуться. Какая-то собака перебежала пустую дорогу, свет в доме на другой её стороне угас и всё затихло. Много кто стал покидать маленький городок, когда ужасные инциденты наконец задели общество. Как бы их ни замалчивали, от них невозможно было укрыться полностью. Смрадный дым рассеивался в сознаниях людей. Но далеко не всех… От облака, налетевшего быстрым вихрем на лицо, Генри закашлялся. Он и не заметил, как приятель вытянул из кармана рубашки пачку сигарет и зажигалку, как раздался тихий звон и запахло пламенем. — Уилл, Линда… Уильям сделал долгую затяжку, и дым плотно осел на Генри, сгорбившегося и замолчавшего. Линда уже не запретит сигареты в этом доме. И сам Эмили не знает, хватит ли ему сил хоть что-то запретить. — Разве ты и так не работал весь день? — Верно. Редко они так расставались, когда трудились над чем угодно. Обычно двое мужчин, потных и уставших, сидели в комнате, плотно набитой всяким аниматронным добром, и даже не думали о том, чтобы делать все по отдельности. Генри нуждался в виденье Уильяма, а Уильям нуждался в умениях Генри. Они учились друг у друга. И со временем нужда в постоянной близости отпала, но они уже успели построить крепкую дружбу. — Ты ведь устал… — Кто сказал, что мы будем работать? Эмили с вопросом взглянул на собеседника, беззаботно продолжающего пускать дым на чужое лицо, на котором он оседал, отдаваясь странным, но приятным запахом. Генри думал, что всю жизнь не куря, никогда не привыкнет к этому дурному пристрастию Уильяма, и лишь в какой-то момент осознал, что уже его разум уже давно не велит поскорее убраться прочь или попросить не заполнять дымом и так тесное помещение. Он просто смирился. — Разве ты здесь не из-за модуля? — Я здесь из-за тебя. Генри сокрушенно вздохнул, складывая руки на столе и отчаянно пытаясь в них спрятаться. Перед лицом вдруг возникла ещё дымящаяся сигарета, которую протягивали тонкие, длинные пальцы. Вдох. Линда, Чарли, Сэм, семейные застолья и походы в парк, безграничное счастье отцовства и восторг от своей любви. Жизнь, о которой можно только мечтать. Выдох. Уильям, кропотливая работа за низкими столами и охота за чужими душами, вечное бессилие и покорное согласие на любое его слово. Отчаянный и безысходный страх. Разве так должно было произойти? Разве это то, что он заслужил? «За всё, что я сделал…я поплатился». — Генри. «Я должен был быть рядом с ней». — Генри… «Я мог бы все исправить. Я мог спасти её». — Генри! Мужчина вздрогнул и опустил взгляд на стол, смотря на сигарету, доживающую свои последние секунды. И когда он только научился курить? — Ты должен отпустить своё горе. — Я знаю… — прошептал Генри, отбрасывая сигарету прочь. Ему не хотелось быть настолько беспомощным перед своим доминирующим приятелем. Но один его взгляд, мягкие слова и прикосновения, полные любви, которой сейчас особенно не хватало, и Генри рассыпался, превращаясь в прах себя прошлого. Он позволял делать с собой все, что угодно тому, кто этим активно пользовался. — Мне так больно смотреть на твои мучения… Было ли ему и правда больно? Он всегда хорошо относился к семье друга. Он играл с Чарли, с Сэмом, вежливо болтал о жизни с женой, всё-таки относящейся к Афтону со странной предвзятостью, словом, он был приятным человеком, о котором можно сказать: «Да, он несомненно сожалеет о такой ужасной утрате. Как можно думать иначе?» И всё-таки, Генри думал иначе. Сожаление не было той частью Уильяма, в которую можно поверить, зная о нём так много. Он видел, забирал, уничтожал. Это происходило со всем, к чему он прикасался. Возможно он даже… «Нет…нет! Хватит так думать. Он столько делает для меня. Он мог бы делать это с кем угодно, он мог давно уйти от меня. На кого я стал похож? Постоянно устраиваю истерики и думаю, что вокруг одни враги. Такая…ничтожная картина. Он не должен…не должен видеть меня таким. Мы отдали слишком много, чтобы отступать». — Прости… Уилл, я правда пытаюсь, но… — голос Эмили совсем затих. Всего одно воспоминание о ней, не о маленькой весёлой Чарли, бегающей с братом по дому, а о холодном теле с ужасными, жестокими ранами, заставляли Генри вздрагивать от накатывающейся скорби. Но это не вечно. Когда горе поглотит механика целиком, он вспомнит улыбку своей дочери и воссоздаст её вновь. А пока… — Чш-ш… Ты не один, Генри. Я всё ещё рядом. И я всегда буду рядом. Генри прижался ближе к обнимающему его мужчине. Уильяму, самому верному и дорогому другу. Тому, кто не даёт утонуть и забыться в боли. Но его не успокоить. Ни словами, ни объятиями. Лишь облегчить боль на какое-то время, пока всё не повторится вновь. И эта ужасная, разрывающая агония будет преследовать Генри день за днём, пока он наконец не восстанет против неё. Или же…он просто сдастся. «Всем нужно жертвовать чем-то или кем-то, Генри. Однажды ты поймёшь истинную цену её смерти».