Я не ухожу

- Хочу сегодня спустить воду в бассеине, мистер Гэтсби. Того и гляди, начнется листопад, а листья вечно забивают трубы. - Нет, подождите ещё денек, - возразил Гэтсби и, повернувшись ко мне, сказал, как бы оправдываясь: - Верите ли, старина, я так за всё лето и не поплавал в бассеине. Я взглянул на часы и встал. Совсем скоро должен был прийти мой поезд, на котором я хотел уехать на работу. Хотел - да не мог. Что-то не пускало меня. Сильное предчувствие, переходящее в слабую боль, точно от синяка, поднималось от солнечного сплетения к горлу. Вообще-то я не из тех, кто полагается на ощущения и предзнаменования, но в этот раз я просто знал - я не должен оставлять Гэтсби. А Гэтсби склонил голову на бок и с добрым юмором посмотрел на меня. - Тебе сейчас ехать на работу? Я кивнул. - Может, останешься? Обойдутся денек и без тебя. Давай плавать вместе! Я дам костюм. Я снова кивнул, и боль предчувствия ослабла, хотя и не исчезла. Гэтсби повеселел, и в уголках его губ появилась тень той самой улыбки, улыбки, что грезилась мне по ночам. - Да, акции и биржа иногда надоедают! - воскликнул он, ведя меня в свою гардеробную. - Тем более тебе. Ты ведь одарен совсем в иных областях. - Вот-вот. - сумел я наконец сказать. - Так и есть. Я переоделся в прекрасный купальный костюм за китайской ширмой, разрисованной акробатами и пагодами. Она казалась мне слишком пёстрой. Это ощущение не исчезло, когда я вышел из сумрака гардеробной - цвета стали ярче. Легкие дубовые листья казались каплями жёлтого пигмента, вода в бассеине - густым раствором голубой акварели. А небо словно кто-то щедро размалевал кобальтом синим. Потом мне припомнился набор красок, которым я когда-то рисовал - длинная коробка грубого картона, который распирали тугие тюбики краски. Я думал о ней, кружа по бассеину вокруг Гэтсби. Он лежал на матрасе и продолжал весело болтать. Полоски на его купальном костюме алели, как краплак красный. Вода плескала мне в лицо. А Гэтсби то переводил взгляд на деревья, то на меня. По его лицу стекала вода, ясные глаза блестели. Я вытер лоб, к которому было пристал дубовый лист, и тихо позвал: - Джей... - Что? - Гэтсби с невыразимой лаской посмотрел на меня. - Что, старина? - Ничтожество на ничтожестве, вот они кто. Вы один стоите их всех, вместе взятых. Джей сморгнул и сел на матрасе. - К чему ты это, Ник? Я молчал. Мои руки лежали на воде и покачивались вместе с ней. Джей соскользнул с матраса и с хохотом погрузился под воду. Потом он всплыл и взобрался на лестницу. Я последовал за ним. - А как ты думаешь... - Да? - Дэйзи позвонит? В ответ на его вопрос раздался выстрел, расколовший тихий осенний воздух. Я увидел, как руки Джея, сжимавшие серебряные поручни, медленно разжались, и он повалился на меня. Из груди у меня рвался крик, но я затаился.Так говорили мне инстинкты, а я уже понял, что сегодня следует послушать их. И я молчал, чувствуя вкус крови из прокушенной губы. Краски окружающего мира наконец расплылись в большие пятна и теперь плясали у меня перед глазами, а я удерживал Гэтсби на себе, прилагая куда больше сил, чем нужно было. Наконец раздался второй выстрел, и кто-то повалился на лужайку метрах в пяти от нас, стукнувшись головой о брошенную там медную лейку. Только тогда я закричал, хотя в этом уже не было нужды - к нам сбегались люди, включая садовника и шофёра, что незадолго до того помог накачать матрас. *** Пуля прошла навылет, буквально в пол-сантиметре от сердца. Хирург и все три медсестры несколько раз повторили мне, что в моём присутствии нет необходимости, но я их не слушал. Мне казалось, если я уйду, то непременно случится что-нибудь ещё. Мы перенесли его в спальню, из окон которой был виден пролив с зеленым огоньком, а на вешалке висел тот самый розовый костюм. Потом появилась сиделка в огромном чепце, что приволокла с собой саквояж, полный всяких зловещих приспособлений. Я быстренько отправил её на кухню пить чай, благо она не сопротивлялась - ей хотелось поближе рассмотреть этот дом. А мне хотелось побыть наедине с Джеем. Темнело. Я сидел в соседнем кресле. Гэтсби лежал неподвижно, с розовым, несмотря на кровопотерю, лицом, и мелко, с трудом дышал. Его то и дело пронзала дрожь. Вздрогнув в очередной раз, он что-то пробормотал. - Что? - невольно сказал я. - Что, Джей? Мне очень хотелось услышать его голос. Я успел осознать, что сложись всё чуть-чуть иначе - и мне бы его никогда больше не слыхать. - Где они? - свистящим шёпотом спросил Джей. Глаз он не открыл. - Где? Я не мог понять, о чем он толкует. О гостях? О своих вульгарных, но пленительных вечеринках? - Пока никого нет. - сказал я. - Но это ненадолго. Вот ты поправишься, а там снова всех позовешь. И будет шампанское, музыка, бассеин, и этот, как его... серпантин. Но Джею не было дела до шампанского и серпантина. Он открыл мутные глаза, посмотрел в потолок и сказал: - Ничего не вышло, Ник. Я ошибся... совсем. Я знал, что ему нельзя сейчас болтать, но у меня не достало силы воли остановить его. В груди у меня надувался детский воздушный шарик. Но вдруг Джей снова содрогнулся, и широко раскрыл больные, блестящие глаза: - А если бы Дэйзи... И шарик лопнул, проткнутый той самой иголкой злобы, что кольнула меня ещё в бассеине - я просто не успел это осознать. Но теперь у меня было на это время, и я почувствовал, как лицо моё краснеет и искажается. - Дэйзи, Дэйзи, Дэйзи! Джей, свет не видывал такого круглого болвана, как ты! Ты её выдумал! Дэйзи - бестолочь в лучшем случае, и подлая дура - в худшем! Ей нет до тебя дела, нет вообще ни до кого! Ты за своим благородством этого не видишь, потому что в людей веришь, а её любишь, но всему должен быть предел! Я прилагал все усилия, чтобы не вопить, но не получилось. Губы Джея задрожали, и он зажмурился: - Ник, старина, не кричи на меня. Я уже наказан за все свои ошибки сполна. Разве ты не видишь? Мне так больно Ник, я словно иголку проглотил... Моя злоба угасла так же быстро, как вспыхнула. - Джей, прости... прости, умоляю. Я не должен был на тебя кричать. Ты ни в чем не виноват. Ты добрый. Ты храбрый. Ты щедрый. Не ошибается тот, кто не живет. А ты живешь. - Кажется, я вот-вот умру. - стонал Джей. - Я хочу пить. - Нельзя пока... Не плачь. Ш-ш. Я ещё долго бормотал что-то в этом роде. Мало-помалу я опустился на колени у кровати Гэтсби, и всё оглядывался назад, на дверь. Что-то мне подсказывало, что сиделка видеть этого не должна. Мало-помалу Гэтсби успокоился. Я намочил маленькое квадратное полотенце и медленно обтер ему лицо. Он подхватывал губами капли воды и прерывисто вздыхал. Наложенная повязка была тугой. - Что мне делать, Ник? - бормотал он. - У меня ничего, никого не осталось. Что мне делать? Как жить? Побудь здесь, старина. Мне больно. - Знаю, Джей. Я здесь. Я не ухожу. Я сказал эти слова медленно, более низким голосом, чем обычно говорю. И Гэтсби, несмотря на страшную боль от простреленной грудной клетки, услышал это. Его воспаленные глаза так и впились в моё лицо. С минуту мы смотрели друг на друга. Мы молчали - и так, молча, обговорили тысячу разных вещей. Наконец рука Гэтсби дрогнула, и я бережно вложил свои пальцы в его. - И ты молчал. - выдавил Джей. - Я хотел, чтобы ты был счастлив, мой милый. Если для этого счастья нужна была Дэйзи - я готов был этому поспособствовать. Гэтсби улыбнулся, качнул головой, и я послушно наклонился. - Ты назвал меня благородным, старина... а ведь ты благороднее. - сказал он, притрагиваясь кончиком носа к моему носу. Я мазнул губами по его горячей щеке, как всегда того хотел, но послышались шаги сиделки. Я отпрянул. Меня это, впрочем, не расстроило. Я понимал, что у нас с Гэтсби ещё будет время поговорить. Может быть, даже вся жизнь.