Шариковая ручка

В свои робкие одиннадцать Кенма просыпается с полной осознанностью от того, что соулмейта ему не хочется. Это так запарно и проблематично, любить кого-то, заботится и прочие радостные мелочи, которые занимают слишком много сил и времени. Когда он рассказывает об этом Куроо, тот смеётся до тех пор, пока бабушка с первого этажа не кричит им быть потише, а потом называет Кенму дураком и сбегает играть в мяч. Той же ночью, неотрывно глядя в приставку наливающимися кровью глазами, Кенма всё никак не может понять, с чего это вдруг дурак он. Разве не разумно было бы посвятить время чему-то полезному или хотя бы интересному, а не поиску родственной души, которая и не факт, что понравится. Так не бывает, чтобы любовь с первого взгляда и на всю жизнь. Все его одноклассники трогают каждого встречного поперечного, надеясь, что как в книжках — их соулмейт случайно окажется соседом по парте. Кенма высчитывает и шанс у них один к трёмстам тысячам. Ещё он высчитывает, что в этой игре проиграл заранее. В двенадцать его мир окрашивается глубоким синим цветом, таким насыщенным и красивым, что Кенма просто смотрит на небо несколько часов, совершенно забыв о подарках. Облака серые, всё вокруг такое унылое, а небо оно яркое и искристое. И много, много вещей становятся очень красивыми, когда Кенма смотрит на них. Он находит занимательным, что оказывается вокруг него много синего, просто раньше не замечал. Его любимая консоль синяя и постер Звёздных войн. Подушка тоже синяя, а ещё мамино платье и папин галстук, школьные ворота, горка на площадке, резинка на руке у одноклассницы, кроссовки Куроо, вода в заливе и ещё очень много чего. Но больше всего Кенме нравится небо. Оно в августе становится самым насыщенным, так что можно смотреть долго-долго, пока глаза не заболят. А Куроо всё треплется и треплется, у его соулмейта глаза карие или золотые, из хвалебных речей так просто это не вычленить. Поэтому он теперь чаще смотрит на солнце и песчаные пляжи, провожает взглядом девушек с изящными серёжками. Кенма уверен, что ему повезло больше, потому что синий довольно редкий цвет глаз, а Куроо ещё запарится. Не то чтобы за год он что-то изменил в отношении поисков родственной души, но внутри тянет каждый раз, когда поднимает глаза. Ещё Кенма начинает много думать о том, какого цвета мир на том конце этой связи. Как-то один из второгодок заявил на весь класс, что у него глаза оранжевые и очень жуткие и как же должно быть пугающе видеть мир в таких цветах. Оранжевых глаз не существует, а мама утешает его стандартным — очень красивый цвет, Кен, твоему соулмейту повезло. И больше ни слова из неё не вытянуть, а папа загадочно улыбается. Кенма проводит целый сравнительный анализ, пытаясь отличить свой светло-серый и светло-серого, но на тон темнее, как у одного из родителей. Однозначного ответа не получает, но приходит к решению, что глаза у него карие. А потом все просто становятся одержимыми. Настолько поддаются всему, что крутится в мире вокруг цвета, что Кенме становится тошно слушать. Никуда не скрыться от разговоров, шепота и навязчивой идее потрогать всех в мире и когда его одногодки, преимущественно девушки, тянутся коснуться рукой, это переходит все границы. Кенма начинает шугаться от людей ещё до того, как видит их хитрые взгляды и больше никогда не ходит в наушниках, чтобы расслышать приближающиеся шаги. Это перерастает в манию преследования на грани паранойи. В конце концов, Кенма стрессует так сильно и часто, что на две недели сваливается температурой, а постоянный зуд за ушами становится неизменным спутником. Вот так он и начинает ненавидеть синий. Пока все вокруг радостно пляшут вокруг да около, Кенма напрямую заявляет родителям, что побед на фронте романтики им ждать не стоит, а потом запирается в своей комнате и молча смотрит в небо пока на улице не становится совсем темно. Он выбрасывает свою консоль и выпрашивает другую, сворачивает постер Звёздных войн. Только вот от неба не убежать, сколько не отводи глаз. В тринадцать становится немножко легче, но слишком. Игнорируя половину мира, Кенма напоминает себе, но только мысленно, что семьдесят процентов суши покрыто синим и на уроках географии приходится тяжко. Куроо при нём о соулмейтах больше не разговаривает, на том и спасибо. Из шкафа исчезает вся синяя одежда, а ворота школы перекрашивают за каникулы во что-то серое. Синий начинает понемногу исчезать из его жизни, а небо всё ещё остаётся. Куда б его деть, чтобы глаза не мозолило? Некоторые всё ещё порываются его потрогать, так что к конце семестра у Кенмы за ушами кожа до крови расчёсана, а нервных клеток критично мало. Жизнь становится перебежками от каникул до каникул, а потом снова в ад. Кенма на уроках пишет исключительно карандашами и сколько бы родителей не вызывали в школу, отказывается это менять. В конце концов, учителя просто закрывают на это глаза и разрешают использовать карандаш. На него косятся, как на чудика, а потом забывают. В четырнадцать мир уже не кажется таким большим и страшным. Куроо таскает его на волейбол чаще, заставляет общаться с людьми и чаще выходить из дома на короткие прогулки к заливу. Пока он говорит о тренировках и девчонках из класса, Кенма тайком поглядывает на воду. Куроо не то чтобы не замечает, молча останавливается и они смотрят: он на закат, а Кенма на волны. И оба видят эти цвета, другим не понятные. Он думает, что его соулмейту очень не повезло, что вселенная так распределила их роли. Кому-то же должно было не повезти настолько, чтобы получить себе его в качестве второй половинки. Кенма смотрел несколько ромкомов с мамой и знает, как выглядит любовь хотя бы на экране. Ему ещё не хочется поцелуев, но объятия выглядят правда очень уютно, так что Кенма позволяет себе подумать об этом чуть дольше. Мама понимающе косится на него уголками глаз и включает следующую серию, хотя на часах уже почти час ночи. В пятнадцать он начинает понимать концепцию мира, как места безумного и склонного к азарту. Пока ломается голос он говорит меньше обычно, прячет угри под чёлкой и всеми силами пытается побороть этот отвратительный период, когда начинает тянуть во взрослый мир. Кенма считает себя вполне умным парнем, так что с дрочкой разбирается довольно быстро, а вот с наличием интереса к противоположному полу не с первого раза. В пятнадцать Кенма выясняет, что его соулмейту не повезло дважды, так что в прошлой жизни он должен был совершить что-то и правда ужасное. Потому что Кенма мало того, что ненавидит саму идею соулмейтов, так ещё и оказывается, что парни куда более привлекательны. Он рассказывает об этом Куроо, от одного взгляда на которого становится понятно выражение би-паника, потому что он настолько разрывается между парнями и девушками, что смешнее этого не будет ни одного ромкома. Куроо гуглит, думает и выглядит больше смущённым, потому что каминг-аут его лучшего друга каким-то образом превращается в его собственный. Сидя у него в комнате тем вечером, оба узнают что-то новенькое. И Кенме становится ещё на грамм легче. В шестнадцать старшая школа превращает его жизнь во что-то неописуемо сложное. От такого количества бестолковых лиц, направленных взглядов, выискивающих пары и переизбытка гормональных сбоев в воздухе тошно и мерзко. Кенма уже привыкает к этим странным взглядам и непониманию на лицах, но первое время, когда всё внимание в классе приковано к нему, всё ещё очень неловко. Он не пишет шариковыми ручками, но когда волнение так сильно зудит за ушами, иногда смотрит на небо, чтобы немного отвлечься. Кенма продумывает свои извинения от и до. Он составляет коротенький список того, за что провинился перед своим соулмейтом и забивает в заметки на телефоне. Просто чтобы не забыть. У Кенмы целая маленькая речь в семь предложений, потому что когда они встретятся, нужно будет попросить прощения. За то, что он слегка разочарование и за то, что кто-то другой останется без пары на всю жизнь. Семь предложений, которые он заучивает наизусть, повторяя как мантру. В волейбольном клубе от этого совершенно плоско. Его стараются не трогать первогодки, потому что Куроо распугивает всех клацаньем зубов, аки заботливая мама-утка. Только вот Ямамото всё покоя не даёт, всё треплется и треплется о своей силе воли, духа или что у него там за проблемы с самооценкой. Кенма об этом ничего знать не хочет. Он осветляет волосы просто так, от скуки. В семнадцать мир начинает вращаться в бешенном ритме вальса и аттракционов в парке. Кенму подташнивает, но он крепко держится за остатки самообладания, когда их скопом загружают в автобус и вывозят на тренировочный матч с Карасуно. Кенма крутит в руках синюю шариковую ручку, искоса поглядывая на небо. Это уже надоедает, так что он просто забивает на неоправданное волнение и достаёт из сумки консоль. Кагеяма Тобио похож на ночной кошмар Кенмы, как не посмотри. Он из тех людей, которые приносят проблемы, с отвратительным характером и чересчур привлекательной внешностью. Кенме доводится на всю прочувствовать гей-катастрофу на себе, пока Куроо подначивает очкарика из Карасуно. Так вот, Кагеяма сверлит его затылок до матча, на матче и после матча. Кенма чувствует мурашки, но этого не достаточно, чтобы признать очевидное: глаза у Кагеямы синие, такие синие, что с ума сводят, потому что на небо и море похожи. Сидя дома за приставкой, Кенма не может решить, что же для него хуже. Если Кагеяма окажется его соулмейтом или если это будет не так. В обоих случаях разочарование, но в разной степень. Шариковая ручка осуждающе смотрит на него с края стола. Кенма смотрит на неё в ответ и смахивает в полку. Хината присылает фото с тренировки, Кагеяма стоит к нему спиной и Кенме приходится признаться себе в том, что это добром не кончится. Поэтому в следующий раз, уже в Сайтаме, когда Кенма видит Кагеяму и они встречаются взглядами, даже слова не нужно, чтобы отойти подальше от шумного спортзала и за углом, пока луна серым светит над бесцветным миром, робко целоваться, касаясь друг друга кончиками пальцев. Кенма не чувствует того взрыва, который с восторгом описывали в книгах. Он чувствует только прохладные губы Кагеямы на своих и как мир обретает цвет и смысл. Ещё он говорит свои извинения в семи предложениях и его слушают и обнимают, а потом Кагеяма пытается улыбаться. Они оба совсем не приспособлены к чему-то подобному, но Кенме впервые в жизни правда очень хочется попробовать это изменить. Ему хочется купить синюю консоль и достать постер, сказать маме, что её платье прекрасное, а отцу, что синий подчёркивает его глаза. Ворота школы вернуть бы в прежний цвет и так много синего наполняет мир Кенмы снова и снова, а ему всё не надоедает смотреть в глаза Кагеямы, сколько бы времени не прошло. А ещё Кагеяма ему рассказывает о своём мире, где каждый рассвет был настоящим волшебством и он в своей очаровательной манере пытается, немного грубо и скомкано, описать все цветы, которые видел в саду. А Кенма слушает и готов слушать вечность, потому что ни в одиннадцать, ни в двенадцать, но в последующие годы он не был прав, говоря, что и сам справится с синим. Поздно уже искать спасательный круг, когда на дно опускаешься. Кенма не против, честно. Он целует Кагеяму, потому что хочет этого и покупает ему синий брелок с рыбкой в магазинчике на углу. Пока они держатся за руки, не так уж это и страшно — тонуть. А перед отъездом он пишет на узкой бледной ладони свой номер шариковой ручкой и больше никогда в жизни не отводит глаз от неба.