Покой найдешь ты в Мидгарде

      Мальчик плакал. Опять.       Глубоко и тяжело вздохнув, Кратос повернулся в сторону крохотной деревянной колыбели, стоящей у их супружеского ложа. Кроватку для ребенка он вырезал из старого пня, вскоре после того, как узнал, что Фей беременна; и если присмотреться, то все еще можно заметить следы от сосудов, когда-то питавших дерево, и топора Левиафана, которым божество срубало его. К этой работе спартанец отнесся со всей внимательностью и аккуратностью, что только были в нем, несмотря на то, что сам Кратос не считал себя хорошим плотником.       С другой стороны, он даже и помыслить не мог, что однажды ему вновь удастся стать любящим мужем, тем более, заботливым отцом. И все же, теперь мужчине было суждено вновь окунуться в семейную жизнь, со всеми ее радостями и разочарованиями.       Подойдя к колыбели, Кратос посмотрел на маленького розового младенца, громко кричащего в глубине своей мягкой и уютной обители. Плотно сжатые кулачки с силой били о покрывала, глазки крепко зажмурены, на щеках выступили большие красные пятна - все это признаки беспомощного малыша, которому, очевидно, чего-то сильно не хватает.       - Если ты голоден, то прости, но я не могу накормить тебя, - устало проворчал мужчина. - Тебе придется подождать, пока твоя мама не вернется с охоты.       Сегодня Фей настояла на том, что ей пора возвращаться в лес. Она пробыла в постели целых две недели, но самому Кратосу хотелось, чтобы его любимая отдыхала еще хоть немного дольше. Ведь роды дались ей так тяжело. Звуки ее стенаний все еще стояли у него в ушах; звуки того, как Фей впервые кричала на его глазах в особо тяжкие моменты, перемежая их с тяжелым дыханием, стонами и рычанием, отчаянными мольбами оказать ей помощь в умалении страданий, чего божество, к сожалению, сделать не могло. Когда же ребенок наконец соскользнул из лона матери в руки своего отца, вмести с потоком воды и крови, он немедленно передал кроху своей любви. У него не было обширных знаний о новорожденных, но даже он понимал, что младенец слишком тих. К счастью, в умелых руках Фей, подрагивающей от переизбытка адреналина и сильной усталости, мальчик вскоре раскрыл легкие и оповестил весь мир о своем рождении громким криком. На какое-то время они все тихо замерли, не решаясь нарушить магию момента, а после, покормив сына, Лаувей мирно уснула глубже и крепче, чем когда-либо до этого дня. Кратос просидел рядом с ними до самого рассвета, не решаясь будить свою семью, в том миг он просто наслаждался видом отдыхающей и набирающей сил супруги.       Но в конце концов, Фей вновь стала отважной и сильной воительницей, чьей обязанностью и личным желанием было возвращение в покрытые снегом леса. И мужчина не мог удерживать ее дома вечно, да он и не хотел.       Кратос в очередной раз бросил выжидающий взгляд на входную дверь, словно специально отводя глаза от ребенка. Его ребенка. Младенца, которому он никак не мог помочь, или же, он просто не верил в то, что сможет это сделать.       - С тобой все будет в порядке, любовь моя, - сказала на последок Фей, запрокидывая топор через плечо. - Я уйду совсем не надолго, а наш кроха крепко спит.       - Но если он все же проснется? - гнетущее беспокойство никак не хотело покидать божество.       - Тогда ты поймешь, что нужно делать. - прошептала она в ответ, нежно поглаживая заросшую щеку мужа и чуть изгибая свои губы в легкой улыбке.       Предельно осторожно, как будто мальчик закричал бы еще сильнее, если бы заметил, его отец бросил быстрый взгляд на колыбель. Спартанец тихо зарычал себе под нос от раздражения и накатывающегося недовольства. В ушах уже начинался нарастающий звон от непрекращающихся писков. Должен же быть способ хоть как-то остановить это безумие.       Медленно наклонившись над кроваткой, Кратос провел одной своей рукой по извивающемуся тельцу младенца, поднимая его с мягких одеял, другой рукой он поддерживал головку ребенка, ощущая непривычную мягкость в тех местах, где роднички еще не срослись в цельные кости. У малыша уже были волосы, редкие и тонкие, как у светлого альва из мира солнца и тепла. Подчиняясь бессознательному желанию, мужчина пару раз провел большим пальцем по этому бархатистому пушку огненно рыжего цвета. Присев на край своей большой кровати, он положил мальчика к себе на колени, чуть придерживая кроху ладонями, дабы не опасаться, что тот скатится на пол.       - Тише, дитя, - на исходе надежны взмолилось божество. - Прекрати это.       Как ни странно, но ребенок лишь сильнее залился новой волной рыданий и плача. Слезы, настоящие горячие слезы, скатывались по лицу малыша и капали на штаны спартанца оставляя после себя влажные пятнышки.       - Хватит уже. Ты предельно ясно донес до меня все свои нужды, а я сказал тебе, что придется немного подождать. Почему же ты все еще рыдаешь? - Кратос тяжело вздохнул, ощутив, что крики стали лишь еще громче. Услало откинув голову назад, он прикрыл глаза, чувствуя, как в голове зарождаются омерзительные импульсы ноющей боли, - Я не могу дать то, что тебе нужно. - совершенно прагматичная информация, и, с точки зрения мужчины, отчаянное признание, данное под самыми страшными пытками.       Ни на один из своих вопросов ответа он не получил, не то, чтобы действительно ожидал, и все же. Но вдруг, руки мальчика, собрав последние силы, потянулись к отцу. Они зависли в воздухе на пару мгновений, а после, измученные тяжелыми усилиями, вновь опустились на грудь крохи.       Спартанец в удивлении нахмурился. Этот младенец хотел... к нему? Словно подтверждая это поразительное открытие, малыш вновь протянул свои ручки, сжимая и разжимая кулачки, призывая родителя наклониться вперед и приблизится к нему, как будто ребенку хотелось обняться.       Действуя как можно осторожнее, Кратос взял мальчика на руки и, убедившись, что он надежно придерживает головку, прижал его к своей обнаженной, пепельно-серой груди. Ощущения нежной и мягкой плоти грудного младенца, в особенности на фоне всей сухости и грубости старых шрамов, было неимоверно ярким; и все это было не правильным, как будто он оскверняет невинность своего ребенка, позволяя ему соприкасаться с олицетворением войны, смерти и жестокости. Казалось, что еще немного и спартанец в ужасе оторвет кроху от себя, уложит в колыбель и заречется когда либо еще к нему приближаться, и не важно, сколько слез будет пролито, злое божество не достойно соприкасаться с этим воплощением чистоты и нежности. Однако, маленький мальчик полностью парализовал мужчину, уткнувшись своим теплым носиком в изгиб ключицы отца; пухлые ножки перестали биться, а маленькие ручки расслабили хватку, и медленно, секунда за секундой, плачь младенца переходил в порывистое хныканье, а затем и в нормальное тихое сопение здорового и спокойного малыша.       Кратос замер в абсолютном замешательстве, к такому он не был готов. И было что-то в дыхании крохи, от чего дрожали струны его души, было что-то в том, как сердце старого война находило умиротворение в легком трепете детского сердечка; все это застало мужчину в расплох - подвиг, не достигаемый даже для самых ужасных чудовищ преисподней, и тем не менее, с этим превосходно справился младенец двух недель от роду.       Спартанец этого даже не заметил, но его собственное тело стало успокаиваться и расслабляться вслед за ребенком: дыхание стало мягче и глубже, можно было ощутить, как немного приподнимается живот, наполняясь воздухом, а раскаты боли, пронзающие голову несколько минут назад, ушли, не оставив и следа. В какой-то момент он просто прижался своей щекой к голове мальчика, с наслаждением ощущая, как мягкий детский пушок успокаивает раздраженную кожу. Странно, что божество заметило это только сейчас, но от младенца отчетливо исходил личный запах его маленького тельца, это было что-то естественное и чуть сладковатое, возможно, Кратос уже сталкивался с этим запахом, когда в далекой молодости плавал на галерах вдоль берегов Греции - дивная смесь легкого морского бриза и спелых цитрусов. Теперь же этот аромат смешался с березовым соком свежих бревен, из которых состояли стены их хижины, дубленой кожей его доспехов и мылом, которым он с Фей стирал одежду. Вдруг, две стези его жизни принялись кружиться меж собой в хаотичном танце, его прошлое, жестокое и темное, более походящие на кладбище, земля которого уже просто отказывалась впитывать реки невинной крови, и неизвестное будущее в чуждых землях, замирающее и тревожащее, таящее в себе непредсказуемость. Но со временем, все ведения и тревоги исчезли, растворившись, как ненастный сон, а в центре мироздания, в колыбели абсолютной тишины и покоя, остались лишь два человека. Мужчина и его сын.       Подогнув одну ногу, Кратос развернулся и осторожно лег на спину, растянувшись по всей кровати. Младенец немного похныкал, но мужчина быстро успокоил его парой неспешных поглаживаний.       - Все в порядке, малыш. Мама скоро вернется...       К своему удивлению спартанец обнаружил, что почти и не хочет, чтобы его супруга возвращалась домой. По крайней мере, в ближайшие несколько минут, за которые он успеет провалиться в долгожданный глубокий сон. Вскоре все звуки стихли, мысли успокоились, и мир оставил их в уютном покое.