Хороший солдат

– Иногда я тебе завидую. – Мне? Мужчина улыбается. Поправляет шляпу. – У тебя хоть нос не чешется от пуха. Его эмоции читаются легко: он размашисто трет ладонью, плотно смыкает губы, напрягает скулы. Его лицо в саже – черной, как его рука. – Ты говорил, что тебе нравится этот… пух. – Конечно, Джузо. Непривычное имя режет слух. Щелкает зажигалка. Он закуривает. *** Выстрелы все еще шумят где-то глубоко. Или это разогнанная кипучая кровь. 13 прислушивается. Быстро достает инъектор из подсумка – вводит две дозы разом, одним ударом пробивая свою кожу. – Ты бы видел себя. Такое упорство. – Они не рассчитаны на мою модель. – Молчит.– Мне кажется, я чувствую усталость. Ее описывают как-то так. – Плечи тяжело опускаются. – Ты отведешь меня к инженеру, когда будем ближе к штабу? Шум постепенно стихает. – Конечно. 13 снова прижимается к стене. Непривычно смотреть на его хэнза снизу вверх и без тонн экипировки, которую он носит. Потому что его тело слабое, человеческое, исцарапанное о камни и острую пыль. – Давай я тебе помогу. Вечно свою сбрую таскаешь. Он тянется к голове, ослабляет ремешок. Рецепторы обдает теплом пальцев. Стаскивает кожаный чехол. – Песок забьется, – на самом деле приятно размять челюсть. – Не беспокойся. Он снова отворачивается, возится в сумке. – Ты будешь есть со мной? Или как? – протягивает паек в разогретом пакете. 13 смотрит на руку – черную клешню для стрельбы. Направляющую. Указывающую. Крепко сжимающую плечо, когда он дышит слишком глубоко и тащит вперед бульдозером. Перекрикивает диктующую программу. – Знаешь, – он садится рядом, – а ведь раньше я даже не различал выражение твоей морды. А сейчас понимаю, что ты слышал разговор с генералом тогда. Только ответить не мог. Да? Что-то вроде: куда мне тягаться с оверэкстендом, который ничего до войны не помнит. – Мне не о чем беспокоиться, пока позади меня стоит стрелок. Тот усмехается: – Черт, научишься от ответа уходить – даже поговорить будет не с кем. Он поправляет шляпу привычным жестом. *** 13 смотрит в глаза трупам. Искореженным. Уродливым. От них воняет паленой плотью и металлом в сухом застоявшемся воздухе. Лязгающий позвоночный ангар захлопывается со спавшим с плеч напряжением. Программа чуть ослабляет хватку, отпускает сознание. И экстенд оборачивается на хэнза, поднимаясь с колена. – Неплохая работа, – тот хлопает по плечу. Его штанина пропитана кровью. А говорил, как за стеной, – рывком поднимает под «Это_просто_царапина_Джузо». Теперь на его лице что-то вроде непонимания, сменившееся доброй усмешкой. – Что улыбаешься? – Да так. Рад, что ты принял решение сам. *** – Когда инженер во мне копался. Словно под ребра залезал. Там была боль. Настоящая. Хэнз хлопает по карманам штанов, не слушает. Быстро выуживает пачку сигарет. Закручивает. – Когда тебя ранят, тоже так больно? – Возможно, – черная рука придерживает сигарету. Пепел падает на пол. – Ты вот себе всю обшивку стер. Он проводит пальцем по запястью – по идентификатору, по сухожилиям, по связкам. Грязно-песочная искусственная кожа не собирается, не проминается, не меняет цвет. Но на ощупь почти не отличить. – Ничего. Скоро война закончится. Ты хорошо выполнишь свою работу. – …Мы хорошо выполним. Он тушит дотлевающую сигарету. В его взгляде плохо читаемое смятение. В его позе. В его: Не волнуйся, Джузо. Как щелчок по клейму. Как напряжение перед боем, пока он не нажмет спусковой крючок. – Я всегда буду стоять за тобой. – Он протягивает руку – свою живую из плоти. – Напарник? 13 пожимает уверенно. *** – Опять на привале в своей сбруе? Привычно поддевает ремни, снимает чехол. – Я хороший солдат? – 13 хватает его за руки. – Конечно, Джузо. – Ты говорил, что солдат без прошлого – дерьмовый солдат. Не за что бороться. От него ужасно воняет. Кажется той самой прожженной гнилью, которой они оба пропитались насквозь, вперемешку со свежим озоном от дальнобойной гаубицы и оружейной смазки на его руке. До тошноты привычно. – Люди меняют свое мнение. – И что тогда отличает меня от машины? От хорошего орудия? Хэнз привычно хватается за сигарету. Быстро раскуривает. Подкидывает из своего угла плащ-палатку. – Ночью холодно. Накинь хоть. *** Он тянет сильно, схватившись рукой как щипцами. Изворачиваясь. Упираясь ногами. Вытягивает перепачканный жижей осколок. Второй. Третий. – Не шевелись. Уродливыми кровоточащими порезами на спине от взрыва. Они скоро затянутся, не останется даже напоминания. Извалянные в песке осколки звенят друг об друга. – Знаешь, – смывает водой из фляги налипшую грязь, – до того как выявили мою совместимость с модулем, я числился в отряде. Раненные люди чаще кричат. – Я могу подавить боль. – Дело не в этом, Джузо. Даже под обезболивающими они кричат. Им страшно. Ты когда-нибудь испытывал страх? 13 приподнимает руки. Следит за закрывающим раны эластичным бинтом. Он – не самая рациональная трата аптечки. Но каждый раз, когда его хэнз оказывается за спиной, становится плевать на все его странности. – Нет. Но я его постоянно вижу. И не только у тех, в кого стреляю. Тот усмехается, похлопывает по своей клешне: – Твою-то внимательность, да в нужное русло. Вот война закончится… – захлебывается одернутый. 13 убирает руку, снова становясь неподвижной глыбой. – Раз ты постоянно спрашиваешь мое мнение. Я не хочу окончания войны. Тебе заменят протез, будешь с гражданским. Ты уйдешь от меня. А я останусь в этом теле. И я не думаю, что в штабе, кто вечно прячется за дверью, выпустят меня гулять среди гражданских. Он смотрит на напарника – тот как всегда ищет сигареты по карманам. Достает пустую пачку и разочарованно цокает: – Черт. Закончились. *** Шуршит пряжка. Спадает чехол. Так уверенно его касаются только два человека: хэнз и инженер. И дружелюбно улыбаются. И порой по их лицу кажется, что они видят напарника, пациента – человека. Искренне. В нашпигованной шкуре стратегической оружейной единицы. – И не надоело тебе, – привычно выдыхает 13. – А я вижу, что тебе нравится. По морде твоей, – усмехается напарник. За стенами руин шумит ветер. И тянет холодом. – Прости, приятель. Привалюсь к тебе, чтобы не окоченеть. – В бок пихают. Слышится неясное бормотание: – Как хорошо, что ты не холоднокровная железка как о тебе говорят, Джузо. Это была самая спокойная ночь. *** – Я хорошо выполнил свою работу? 13 смотрит на руку не_своего хэнза. На аккуратный протез, что почти не отличить от настоящей. В его улыбке какая-то едкая горечь. – Конечно, Джузо. – Щелкает зажигалка. Закуривает. – У меня последняя просьба к тебе, напарник. Прояви покорность. Давай. Он привычным движением ставит его на колено – так, когда они вместе стреляли. Но система молчит. Нет ни команды, ни ключа. Только тяжелый корсет, нестерпимо давящий на шею. Переговоры солдат позади становятся белым шумом. И чувствительность сенсоров – сужается до минимальной точки. – Ты сам дойдешь до грузовика, – гулом. – Я скажу не тащить тебя. 13 чувствует, как его прихватывают за руку. Уверенно. Жестко. Слышит скрежет замков и хлопнувшую дверь. – Ты дезертир. Ты знаешь, что тебя ждет. – Конечно, Джузо, – машина трогается. – Но я все-таки твой стрелок. И несу ответственность за то, что мы заварили. Да… Слишком тихо. – Черт. Нос чешется. 13 приподнимает голову, смотрит на напарника в запыленном зеркале. – Пух. – Да, но нравится мне он, что с того, – тот широко трет лицо, зажимая в зубах сигарету. Выдыхает дым. – Теперь до конца жизни буду вспоминать твоё «раз причиняет дискомфорт – значит, не может нравиться». Он смеется. Поправляет шляпу. Программа ворочается где-то в подкорке, забитая достаточно глубоко фиксаторами. Отдавая место не менее дерьмовому нутру. С легко читаемой формой. – Мне страшно. – Мне тоже, Джузо. Но не забывай, я всегда позади тебя, напарник. 13 привык к своему имени.