error 102

Мысль о том, чтобы отвезти Егора обратно, не дает покоя. Они оба сидят на кухне, согреваясь чаем. Тимура слегка трясет. — Хочешь, я принесу одеяло? — Егор сидит напротив. Юнусов ставит чашку на стол, и она бьется о него так звонко, что этот ответ красноречивее любых слов. — …я еще вижу много всего. — Егор! Тимур откидывается на спинку стула, скрещивает руки и смотрит на него, поджав губы. — Как ты смог соврать? Обещал мне, что никуда не уйдешь. Он только улыбается, и виновато опустив глаза говорит: — Я не врал, я же кивнул, не говорил ничего. И не собирался сбегать, мне нужно было убедиться, что все это происходит не только дома. Что вещи, которые я слышу и вижу, повсюду. — Откуда я знаю, что на этот раз ты не лжешь? Егор теряется. Как доказать то, чего не видел никто, кроме него? — Попробуй мне поверить. Мне страшно. Я остаюсь один и мне становится страшно, снова и снова. Не уезжай больше никуда? Изнутри пробирает еще большая дрожь. Тимур обнимает себя за плечи, сжимает зубы. Он не может не прислушиваться к Егору совсем, но и согласиться быть всегда здесь тоже. Провести жизнь в маленьком пустом доме, наедине с железкой, которая выглядит как человек… — Завтра же мы поедем в OID. Будешь пытаться сбежать — отключу. Понял? Брови взметаются вверх, Булаткин вдруг вскакивает из-за стола. Его щеки становятся еще более розовыми. — Думаешь, можешь мне указывать? Просто так отключить, когда захочется? А мое, мое мнение ничего не значит? Он принимается ходить из стороны в сторону, от стола до кухонного гарнитура. — Я по-хорошему с тобой разговариваю, ты не понимаешь. Как мне еще нужно? А ну, сядь! Играть роль строгого взрослого приходилось слишком часто, чтобы не суметь сделать это сейчас. Тимур иногда был таким с семьей, но чаще с подчиненными. А вот с Егором давно не приходилось, уже как много лет. Егор замирает на месте, и где стоял, там и садится — влезает на столешницу гарнитура, свесив ноги. — …Ладно, – и после недолгого молчания: – Что ты еще видел? Голос немного смягчается, но все еще звучит недоверчиво. Егор уже показал каким может быть, теперь следует вести себя с ним осторожнее, пока он еще раз не обвел вокруг пальца. Егор вспоминает все, что видел и слышал. Кровь в душе, темноту на лестнице, странные ощущения от обычных вещей, и шаги за спиной. Перечисляет все, но лишь мельком, боясь что если говорить очень подробно, воспоминания станут слишком живыми и пугающими, словно сны людей, которые видели что-то страшное, и теперь вынуждены каждую ночь переживать свой кошмар снова и снова. Тимур слушает его минуты две, и сразу же, едва монолог прекращается, спрашивает: — У андроидов есть что-нибудь вроде видеорегистратора? — Есть. Но… — Что? — Я должен сказать? Тебе не понравится. Юнусов открывает приложение, решая найти сам какую-нибудь информацию об этом. Спустя тридцать секунд кладет смартфон на стол — на экране отображается меню OID: — Просто говори давай, – не хочется признавать, что он ничего не нашел. — Для этого нужно вскрыть андроида. А когда модуль вернут, запись и обучение начнется с самого начала. Чистый лист. — Чистый лист, — повторяет Тимур, вспоминая слова гендиректора, который говорил об андроидах, — Это глупо. Егор терпеливо объясняет: – Это сделано для уменьшения использования андроидов в незаконных целях. Андроид не сможет содействовать преступнику сразу же после своего возвращения, — «или отомстить ему», — договаривает про себя. — В незаконных целях? Повисает неловкое молчание. — Андроид может участвовать в продаже наркотиков или подвернуться сексуальному насилию. Услышав про насилие, Тимур встает. Отворачивается к шкафам, чтобы достать еще чаю. Вспоминает свой неловкий взгляд, пока Егор переодевался. Если он захочет поцеловаться, это будет насилием? Хотят ли андроиды целовать кого-то? Есть ли у него вообще свои желания? А хочется ли ему быть здесь? — То, что ты сидишь здесь один, — он поворачивается обратно, на этот раз в кружке чайная заварка и мед, — это тоже насилие? Психологическое. — По-другому ведь нельзя, — Егор жмет плечами, — Иначе ты бы сделал что-нибудь. Такой ответ его устраивает. — Я рад, что ты все понимаешь. А насчет твоих видений… Нам нужно будет съездить в OID и все им рассказать. * Пока за окном остается густая темнота, Тимур ворочается. Не прошло и двух часов с их возвращения. Егор лежит на другом конце дивана, замотанный в одеяло. Греется. — Что? — спрашивает он. — Душно. Егор тянет руку к его лбу. Горячо. Выпутывает вторую ладонь, потом ноги, и подбирается ближе: — Можно я? — Ты еще и термометр? А штопора нет? А то мне никогда не поддаются винные пробки, а ты постоянно маячишь рядом и хочешь помочь. Пока он ерничает, Егор решается. Наклоняется и прижимается губами к горячему лбу на пару секунд. Юнусов сопит, замерев. Пока из самых несексуальных поцелуев в жизни лидирует этот, еще и отдает легким привкусом начинающейся зимней простуды. — Ну? — Тридцать восемь. Минимум. Градусник из меня такой же, как и штопор. — Пробки тоже ртом откупориваешь?.. А мне еще вставать через пять часов! — Тимур выбирается из постели, забрав с собой одеяло, и уходит на кухню, чтобы найти аптечку. Одеяло предательски волочится по полу, портя драматичность ситуации: "Ш-ш-ш, ш-ш-ш". Приходится идти на звук. — В моем возрасте, Егор, не статусно бегать по улицам, между прочим, — голос слышен уже из кухни. Егор заглядывает в аптечку разложенную на столе, сразу же выцепляя взглядом несколько градусников. Один достаточно поднести ко лбу, а второй совсем старый, работает только если держать его зажав. Егор берет именно его, жмет кнопку включения, и впихивает металлический кончик Тимуру в рот. — М-м! — Градусник описывает пару кругов другим концом в воздухе. — Т-с-с… — Булаткин прикладывает палец к его губам и с самым серьезным видом качает головой: — Помолчи. Так будет точнее, — и сочувствующе гладит по щеке. Следующие пятнадцать секунд приходится выдерживать негодующий взгляд. Но сквозь него уже сейчас видно усталость и болезненность. Градусник пищит. — Тридцать восемь и три. Прости. Егор забирает градусник, впихивает его в футляр, и после этого еще раз прижимается губами ко лбу Тимура. — Я уже измерил температуру, — напоминает он. — Знаю. «Как удобно тебя в лоб целовать, и наклоняться не приходится», — едва не произносит Булаткин. Лоб горячий, будто летний песок на пляже. Только песок не орет. Тимур трет ладонью лоб. — Если я сделаю то же самое, это будет считаться сексуальным насилием над андроидом? «Будет считаться чудом, как ты дотянешься-то?», — Егор хихикает. – Нет, — и подставляет щеку, чуть согнув ноги в коленях, особенно не думая о том, зачем это делает. Внутри мысль о поцелуе отдается теплом. Горячие губы на мгновение касаются кожи. Андроид совсем не отличается по ощущению от человека. Или от волнения Тимур не успевает этого заметить. Руки холодеют, по загривку бегут мурашки, а колкость небритой щеки остается тревожным послевкусием. Егор не лезет сам и не настаивает продолжать. Он так и не понимает, был ли Тимур любовником настоящему Егору, а сейчас по-джентельменски стесняется, видя в андроиде другую личность, или для них обоих происходящее сейчас еще незнакомо. Все становится чуть понятнее после слов: — У меня температура просто. Не обращай внимания. Теперь все складывается. И то, почему он купил андроида, и почему держит в таком секрете от абсолютно всех. Не складывается только его женщина. Обомлев, Егор вдруг спрашивает: — Так у тебя нет любовницы? Тимур на всякий случай кладет ладонь на его лоб. Нет, андроиды все еще не болеют простудой, а значит, не бредят. — Какой любовницы? — Должна же быть. — Пока тебя хватает. Конечно, Тимур имел ввиду, что Егор забирает столько сил, что никаких женщин и быть не может, и за последнее время если о чем-то он и думал, то только о порно. Но слова звучат совсем не так. — Я не хочу быть любовницей, — совершенно честно говорит Булаткин. Тимур берет обратно градусник из аптечки, открывает футляр, и запихивает кончик градусника Егору в рот. Им нужно немного помолчать. Андроид для отношений. Как это зовут? Сублимация. Тимур изначально покупал его для секса? Вот как, оказывается. Егор вытаскивает градусник, недовольно сопя. Но если бы для секса, во внутренней базе данных было бы больше знаний об этом. Значит, для отношений. — Я нравлюсь тебе? Только Тимур решил что на сегодня приключения кончились, налил воды, чтобы запить таблетку от жара, и вот. Он кладет капсулу в рот, запивает, делает еще несколько глотков, и улыбается мокрыми уголками рта. — Вы с Егором и правда очень похожи. Смысла врать уже нет. Смысл пропал три несексуальных поцелуя и один диван назад. — Иногда думаю, что стоило вести себя с ним решительнее. Чтобы он точно все понял. От последнего поцелуя Тимур немного расслабляется. Теперь они перешли Рубикон. Зайти дальше он никогда не думал, а потому не успел напредставлять, что еще может пойти не так. В многочисленных вариантах развития событий Юнусов представлял, как Егор — еще живой, настоящий человек — вдруг пугается, или бьет его по лицу, сбегает, в общем, делает что угодно, но не проявляет инициативу сам. В глубине души Тимур знал что последнее (если вдруг Егор окажется тоже влюблен), будет страшнее всего. Их непременно ждали бы сплетни, слухи и непонимание. Никакого знакомства с родителями, никаких публичных заявлений как о паре, совсем ничего. Ни статьи в журнале, ни красивых шариков на свадебном лимузине. — Тим? Голос отвлекает от размышлений. — А? — Я говорю, не думай об этом. Пойдем спать?