Два Предвестника

Чайльд хранит в своем сердце лишь четыре истины. Во-первых, слова Царицы есть закон. Во-вторых, он готов на все ради своей семьи. В-третьих, он — без сомнений — является плохим парнем. И последняя — четвертая — пришла к нему совсем недавно, и заключалась она в том, что Чайльд не заслужил всех тех теплых дней, которые они проводили вместе с Путешественницей. Они как раз недавно вернулись с еженедельного спарринга, и теперь с комфортом расположились в Глазурном Павильоне, ожидая своего заказа. Их вид едва ли можно назвать презентабельным — одежда местами была порвана, а тела усеивало множество порезов, которые они еще не успели обработать. Поначалу люди кидали на них косые взгляды, но вскоре привыкли, что для этой парочки такой вид был в порядке вещей. Люмин сидела напротив Чайльда, погруженная в собственные мысли — ее золотые глаза словно скрылись за стеклом. Предвестник наблюдал, как она нервно постукивает пальцами по столу, отбивая довольно тревожный ритм. В начале их знакомства он предполагал, что она весьма искусно владеет своими эмоциями (за исключением разве что ее тотального недоверия к Фатуи, на которое она, пожалуй, имела полное право). Люмин редко когда отличалась многословностью, зачастую подключаясь к разговору лишь ради того, чтобы остудить пыл ее вечно бодрого компаньона — Паймон. Однако, проведя с ней несколько месяцев, Чайльд приноровился смотреть ровно туда, куда было нужно, чтобы понять сущность ее чувств. В настоящий момент Люмин казалась хмурой: ее брови были сведены к переносице, а губы сомкнулись в одну тонкую линию. Она пребывала в этом состоянии вот уже несколько минут, но Чайльд не торопился нарушать ход ее мыслей, понимая, что она, вероятно, увлечена весьма серьезными раздумьями. Они давно прошли тот этап, когда каждую паузу было необходимо разбавлять словами. Раньше он имел обыкновение заполнять тишину бессмысленными шутками, получая емкий, но колкий ответ на любые свои выходки. Впрочем, было ясно, что слова Люмин не несли цели обидеть его. В подобные дни покой наполнял душу Чайльда, стоило ему просто оказаться рядом с ней. Конечно, он понимал, что это может быть опасно, ведь Предвестник и в самом деле не должен был позволять себе разделять чувство комфорта с кем-то, кто являлся его предполагаемым врагом. Но было трудно держать дистанцию с девушкой, которая стала потихоньку открываться ему после того инцидента с Тевкром. Что же она разглядела в нем такого, раз так ослабила бдительность? Он не заслуживал ее доверия. Но вот официант наконец принес их заказ, и он заметил, как янтарные глаза снова обрели ясный взор. — Спасибо за угощение, Чайльд, — игриво улыбается Люмин, прокусывая нефритовый мешочек. — Я прослежу, чтобы в следующий раз эта честь выпала тебе, — ворчит Предвестник. Девушка тихо смеется. — Сразу после того, как ты научишься нормально прицеливаться. — Тогда как насчет соревнования по стрельбе из лука, девчуля? До сих пор преимущество в битве всегда оставалось за тобой, ведь я использовал свой лук против твоего меча. — Я никогда не заставляла тебя использовать только лук, — она отвлеклась от жевания, одарив его легкой усмешкой, — это все твое эго. — Ладно, ладно, — Чайльд драматично размахивает руками в знак ложной капитуляции, вызывая у Люмин еще одну улыбку, — Но я тоже не виноват, что ты хороша только во владении мечом. Она поддерживает зрительный контакт еще несколько секунд, прежде чем опустить взгляд в собственную тарелку. Игривый блеск, еще недавно озарявший ее глаза, исчез. Черт, что такого он умудрился сморозить на этот раз? Чайльд делает один глоток воды в попытках избавиться от внезапной сухости в горле. Хотя с каждой их новой встречей Предвестник словно бы начинал понимать ее чуточку лучше, все же иногда он мог перегнуть палку в своих изречениях. Люмин прикончила свое блюдо, и только потом произнесла. — Ты очень многого не знаешь обо мне, Чайльд. Девушка одаряет его улыбкой, которую он может интерпретировать либо как задумчивую, либо как печальную. Ни один из вариантов ему не по нраву. — Спасибо за еду! — кричит она персоналу заведения, ее интонации искрятся весельем, и Чайльд с легкостью может представить ту улыбку, которой она их благословляет. В столь позднее время в порту совсем не осталось людей, за исключением их, разумеется. Именно здесь они привыкли латать приобретенные в битвах увечья. Принято считать, что исцеление имеет высший приоритет по сравнению с, например, набиванием желудка, но Чайльд и Люмин сошлись на том, что иметь несколько ран после тяжелого боя для них — вполне нормальное явление — и предпочитали сперва как следует подкрепиться. Несколько шрамов тут и там не являются чем-то странным для бойцов вроде них. На первый взгляд кожа Люмин казалась девственно чистой, словно и не было никаких шрамов. Но буквально на прошлой неделе, когда он спросил ее об этом, она приподняла волосы, обнажая уродливую отметину на шее, наглядно демонстрирующую опасность, которой девушка успела подвергнуть себя ранее. — Я могу потрогать его? — спросил тогда Чайльд, внутренне удивляясь тому, насколько мягким был его голос. — Конечно, — ответила девушка, и ее интонация казалась не менее нежной. Люмин вздрагивает, когда его рука ласково обводит шрам вдоль всего контура. — Боишься щекотки? Он вопросительно приподнимает бровь, когда она опускает волосы и разворачивается в его сторону. — Н-нет? Она скрещивает руки на груди, готовая обороняться, если он вдруг захочет проверить свое предположение. Вместо этого он смеется и легонько треплет ее по волосам. — Ты такая забавная, девчуля. По сравнению с Люмин, у Чайльда была целая коллекция шрамов на любой вкус: они исполосовали его грудь, спину, руки и ноги. Даже ладони, которые он обнажал для исцеления, были испещрены мелкой паутинкой белесых следов. Когда Предвестник впервые снял перчатки перед ней, он заметил, с каким любопытством она разглядывала эти отметины. Помнится, после их первого успешного спарринга они неловко указывали друг другу на ранения, которые могли пропустить между делом. Однако, уже на следующей неделе Чайльд с Люмин пришли к выводу, что куда проще и быстрее сразу позаботиться об увечьях, чем просто обращать на них внимание партнера. Таким образом у них и завелась традиция излечивать травмы друг друга. В настоящее время Чайльд втирал мазь в довольно крупный порез на ее щеке, оставленный его гидро-кинжалами, в то время как Люмин обрабатывала глубокую рану на правой руке парня, нанесенную ее собственным мечом. — Как ты вообще ходишь с такими глубокими ранами, Чайльд? Она определенно гримасничает. — Мой болевой порог достаточно высок. К тому же этими порезами я обязан тебе, девчуля, а значит я более чем рад показать их миру. Конечно, он шутит. Но в этом случае доля правды определенно перевешивает. Люмин являлась сильным противником. Поэтому он был совсем не против физических доказательств их битвы, свидетельствующих о том, что эта девушка смогла выстоять в бою с одним из Предвестников Фатуи. Чайльд понимает: для любого человека такой подход покажется чистейшим безумием, и оттого сводит все в шутку. Никто не поймет. На самом деле, его действительно не понимает никто, включая и его самого. Именно поэтому он так рьяно придерживается этих четырех истин — они помогают ему твердо стоять на ногах. Тем временем Чайльд как раз закончил с ее ранами. Парень попросил девушку встать и повернуться к нему спиной, чтобы он мог проверить, не упустил ли чего при обработке. Два чувства сразу — гордость и разочарование — охватили его, стоило Предвестнику понять, как мало травм она получила в их прошлом сражении. Ему определенно следует прикладывать больше усилий, если он хочет меньше полагаться на трансформацию Грязного Наследия. Когда он кивнул ей, подтверждая, что его работа окончена, она снова села рядом с ним, осторожно взяв его правую руку в свою. Он не сразу это заметил, но Люмин всегда уделяла особое внимание его рукам, обрабатывая их с исключительной нежностью. Временами она играла с пальцами, растягивая или массируя упругие конечности. В этот раз девушка сконцентрировалась на его мизинце, растирая его основание так, словно пыталась заменить металлическое кольцо, которое он обычно снимал вместе с перчатками. Пожалуй, именно сегодня чувство вины напирает на него во всю мощь, ведь в моменты, подобные этому, парень вспоминает, что рассудок покинул его с тех самых пор, как он упал в Бездну. Эти руки — грязные, по локоть в крови — унесли множество жизней. Чайльд способен только брать, в то время как Люмин — защищает и дает. Нет, он не раскаивался в тех убийствах, ведь кровью был устлан его путь к Высшему Благу. В конце концов он являлся Предвестником — первым знаком разрушения. — Эй, девчуля. — Да? — ответила она, не отрываясь от его рук. — Тебе не кажется, что ты слишком сосредоточилась на моих руках? Так сильно нравится? Чайльду неймется узнать, что же она скажет, но до него долетает лишь ее тихое мычание. На самом деле это был далеко не тот ответ, который он хотел бы услышать, но она не дает ему другого даже спустя несколько минут. Вместо этого Люмин тщательно обрабатывает синяки на его ладонях, оставленные грубыми ручками гидро-кинжалов. В пылу битвы Чайльд совсем не замечает, с какой силой сжимает хватку на собственных клинках. Тот факт, что Люмин заботится о его руках куда прилежнее, чем это делает он сам, вызывает в нем дикое желание смеяться. Но стоило ли ожидать иного от человека, дарящего свою заботу всем и каждому, кто только попадается на ее пути? Она была подобна святой. И эта мысль вновь возвращала его к осознанию собственной вины. Смех, только было зародившийся в его груди, затихает. Морской бриз ласково треплет ее волосы, и вид колыхающихся на ветру пшеничных прядей вырывает Чайльда из омута его мыслей. Он протянул свою руку и аккуратно заправил непослушные завитки ей за ухо, чтобы те не перекрывали обзор. — Мне нравятся твои руки, — говорит она, мягко поглаживая его правую руку, после чего тянется к другой. — Почему? — Я не знаю. — Не знаешь? Чайльд также не знает, почему он так настойчив в своем желании получить ответ на этот вопрос. — Я и сама этого не понимаю, — усмехается Люмин, глядя ему в глаза. Она все еще держит его за руку. Он чуть сжимает свою хватку на ее ладони, она делает то же самое. Царящая в воздухе атмосфера заметно тяжелеет, и Чайльд все никак не может понять, отчего. Они по-прежнему смотрят друг другу в глаза, словно пытаясь раскрыть те тайны, что так и не были озвучены до сих пор. — Ты очень многого не знаешь обо мне, Чайльд. Почему-то именно эта фраза посещает его разум в этот момент. — Расскажи мне больше о себе. В этот раз настала ее очередь дразнить. — Хм? И с чего бы мне это делать? — Я просто хочу узнать тебя получше. Чайльд и сам поражен собственной честности. Но он привык следовать своим инстинктам как в битвах, так и в прочих ситуациях, и сейчас они подсказывали ему, что в данном случае парню следует быть максимально открытым. — Это для тебя или для Фатуи? — она хихикает, а он в ответ сжимает ее руку чуть крепче. — Итак, что я могу рассказать о себе? — спрашивает она вслух, и он полагает, что это риторический вопрос. Но вместе с тем он может задать его самому себе, ведь о чем он мог бы поведать этой женщине, что совершенно случайно ворвалась в его жизнь? Некоторое время они просидели молча, изредка сжимая хватку на ладонях сильнее, тем самым безмолвно напоминая о присутствии друг друга. — Я расскажу, если ты сделаешь это первым, — ее уста изгибаются в лукавой улыбке, когда она нарушает устоявшуюся меж ними тишину. — Но так нечестно, девчуля! Я первый спросил. Он тянется к ней, чтобы слегка взъерошить ее волосы, и Люмин смеется, предпринимая слабую попытку избежать чужих прикосновений. Они оба знают, что при желании Путешественница с легкостью прервет любую его выходку, но сегодня она не спешит останавливать Чайльда. Лишь фыркает, пытаясь пригладить свою прическу свободной рукой. В любой другой день, который мог бы считаться «нормальным», Люмин бы одарила его самым хмурым взглядом из возможных. Но Чайльд бы солгал, вздумай сказать, что не замечает, как девушка ослабляет бдительность всякий раз, когда он пытается погладить ее по голове или ненавязчиво приобнять за плечи. Хотя несомненно бывали дни, когда она возводила вокруг себя высоченные стены, ясно давая понять, что сейчас она никто иной, как Почетный рыцарь Мондштадта, и не намерена выносить его дерьмо. Но за последние несколько месяцев динамика их отношений поменялась. Посторонние видели лишь Предвестника Фатуи, всячески досаждающего Героине Мондштадта и Ли Юэ, но Чайльд с Люмин понимали, что на самом деле их отношения зависли между, собственно, «врагами» и «товарищами, чудесным образом понимающими друг друга». И сегодняшний день являлся одним из тех, когда воображаемая стрелка замерла в опасной близости ко второму варианту. Люмин первая инициировала прикосновения, ясно давая парню понять, что в этот раз он может зайти дальше простых поглаживаний по голове. — Я же не могу всецело доверять Предвестнику Фатуи, верно? Обещаю, наши рассказы будут равноценными по своему содержанию. Она осторожно высвобождает свою руку из его хватки, и протягивает ему мизинец, предлагая вспомнить ту самую детскую клятву. Чайльд понимает, что это может быть опасно. Что бы ни прозвучало этим вечером, это может в корне изменить ситуацию и, возможно, лишить их тех отношений, которые связывали их сейчас. С другой стороны он явно не заслужил чего-то подобного. Он всегда знал — рано или поздно этому придет конец. Он сплетает их мизинцы, и они в унисон читают детский стишок, рассказанный Тевкром несколько месяцев назад. — Клянись, клянись, клянись, и клятвы ты держись. А если кто соврет, то попадет на лед! А тот лед холодный, замерзай, негодный! Вот так просто они использовали детский стишок для серьезного взрослого дела. Чайльд усмехнулся, вновь ощущая себя ребенком. — Эй, ты чего смеешься? — Ничего, — отвечает он, урезонив свой приступ смеха, в то время как Люмин сверлит его недовольным взглядом. — Тебе не идет это выражение лица, девчуля. Конечно, услышав такое, девушка хмурится еще сильнее. Он протягивает руку, желая взять ее за подбородок, и она позволяет ему это сделать. Чайльд внимательно вглядывается в ее лицо, прежде чем его рука свободно падает вниз. Кто знает, возможно, этот день — последний из тех, когда они могут позволить себе такую близость. Быть может, в следующий раз Предвестник посмеет подойти к Почетному рыцарю исключительно ради ее убийства. Глубоко вздохнув, он обращает свой взгляд в сторону моря. — Я придерживаюсь трех истин. Во-первых, все, что говорит Царица, равноценно закону, во-вторых, я сделаю все ради своей семьи, в-третьих, как ты уже давно должна была понять, я — плохой парень. Он оборачивается к ней, и видит непоколебимость, застывшую в ее янтарных глазах. По правде говоря, Чайльд мог бы остановиться на этих трех истинах. Новую — четвертую — он осознал совсем недавно. То была правда, с которой он яростно пытался бороться, внутренне понимая, что это бесполезно, и ему остается только принять ее такой, какая она есть. Но, кажется, Люмин все еще ожидает его дальнейших слов. Или, быть может, собственная совесть пытается втолковать парню тот факт, что девушка имеет право знать всю картину целиком — без прикрас и утайки. Им давно пора подвести черту в их неоднозначных отношениях. Взгляд Чайльда скользит по их сцепленным рукам, и он понимает, что не хотел бы отпускать ее во время этого разговора. С другой стороны, его откровение может стать последним перед тем, как они разойдутся навсегда, и в таком случае возможно не стоит усугублять ситуацию подобными проявлениями чувств? — Но есть еще одна истина, до которой я дошел совсем недавно. Он облизнул губы, с удивлением понимая, насколько они сухие. — Какая? — подталкивает его Люмин, будто понимая, насколько тяжело ему сказать это самому. Когда Чайльд начинает говорить, глаза цвета кобальта безотрывно смотрят в ее — ему важно отследить малейшее изменение, что отразится на девичьем лице. — Я не заслужил тебя, — его голос срывается в хрип, а горло будто сжимается чьей-то когтистой рукой. Предвестник чувствует, как та хладная маска безразличия, что парень носил так долго, раскалывается на мелкие кусочки. Едва ли сейчас он способен распознать выражение собственного лица. — О чем ты? — ее взгляд словно дрожит, а янтарные глаза впиваются в его лицо, пытаясь выловить все те эмоции, которые оно излучает в сей миг. — Ты нравишься мне, Люмин. Ее рот приоткрывается, а очи цвета меда словно расширяются. К сожалению, Чайльд не знает ее достаточно хорошо, чтобы раскрыть сущность этой эмоции. Вызвал ли он у нее отвращение? Или это удивление? Неужели девушке показалось забавным, что он — один из Предвестников Фатуи — осмелился признаться ей в этом? К чему обращены ее мысли? Он чувствует, как в самых глубинах его нутра вскипает гнев. Но кому адресован этот порыв? Быть может, самому себе? Он определенно не имеет никакого отношения к Люмин. Вероятно, его просто злит сложившаяся ситуация. Или причина в тех обстоятельствах, что связали парня по рукам и ногам. Возможно, будь он обычным человеком, их жизнь бы потекла в иное русло. Чайльд поймал себя на мысли, что впервые на своей памяти испытывает нечто сродни обиды к Царице. Погодите, он сейчас что, всерьез задумался об измене? — Но мы должны положить этому конец. Ты уже сполна ощутила, чем может обернуться связь с Предвестником Фатуи. Особенно с тем, кто однажды предал тебя. Думаешь, я не смогу сделать этого вновь, девчуля? Его голос льется тем же небрежным, почти игривым ручьем, как в прежние времена, когда ему удалось сыграть на ее доверии. Однако, последняя фраза звучит куда более ядовито, чем он планировал. Чайльд скрипит зубами — вода в чаше его терпения бурлит и клокочет, грозясь вырваться в любую секунду. — Можешь забыть об обещании. Но постарайся не умереть от руки другого Фатуи, хорошо? Оставь это веселье мне. Парень быстро хватает перчатки с кольцом, и тут же поднимается, чтобы уйти, изящным движением возвращая аксессуары на места. Но стоило Чайльду покинуть предел порта, как его слух уловил ритмичный стук каблуков по цементу. Он предвидел это. Какая-то его часть знала — она не позволит ему уйти просто так. Только не в этот раз. В конце концов Люмин не привыкла сдаваться без боя. Предвестник с легкостью призвал свое оружие — два смертоносных гидро-кинжала сверкнули в его руках, предупреждая об опасности. Чайльд ясно дает понять, что идти за ним сейчас — плохая идея. Если понадобится, он готов пустить в ход все, включая глаз порчи. Он развернулся всем корпусом, направляя свой правый кинжал в сторону Путешественницы. Однако Люмин, готовая к этому ходу, с легкостью уклонилась — в ее руках промелькнула сталь собственного оружия. Она взмахнула мечом, делая вертикальный выпад, который он тут же парировал вторым кинжалом. Их клинки сталкиваются, и Чайльд давит куда сильнее, чем она привыкла ощущать, напоминая Путешественнице о том, что это вовсе не часть их еженедельного спарринга. В какой-то момент она словно бы мешкает, и Предвестник торопится воспользоваться своим шансом — острие кинжала метит прямиком в девичью шею, оставляя на ней тонкую багровую полоску. Люмин сразу же спешит разорвать дистанцию, совершая серию прыжков назад. Но Чайльд хорошо осведомлен о боевом стиле девушки — он мгновенно настигает ее при каждой попытке отдалиться, не желая уступать пространство для маневра и продолжая свое наступление. И чем больше стараний он прилагает, чтобы сразить Путешественницу, тем сильнее ее лицо перекашивается от гнева — эмоции, которой он не замечал за ней никогда ранее. Даже после своего предательства в Золотой Палате. Она с легкостью отражает каждый его удар, и сила, с которой она налегает на клинок, растет все больше. — Аякс, — говорит она, парируя очередной выпад с кинжалом. Ее голос звучит мягко, но достаточно громко, чтобы парень услышал. Пускай и на долю секунды, но ее слова заставили его вздрогнуть. Ровно столько времени требуется Люмин, чтобы осуществить задуманное. Подловив момент, она в очередной раз уворачивается, и сила инерции заставляет парня потерять равновесие. Он успевает только увидеть приближающуюся землю, а в следующий момент его затылок уже пульсирует от боли. Она намертво сковала его руки своими, ее меча нигде не было видно. Чайльд переводит взгляд левее, и видит, что оружие валяется в нескольких шагах от него. Он начинает было бороться, когда чувствует как нечто теплое падает ему на лицо. Оно мокрое и легко скользит по его щеке, скатываясь вниз. — Аякс. Он слышит, как она снова повторяет его имя, но в этот раз ее голос словно исполнен отчаяньем и яростной борьбой. Разум вопит, чтобы он не поднимал глаза, но Чайльд делает это. Их взгляды встречаются, и он чувствует, как крупицы силы покидают его тело, ускользая подобно воде. Его решительность тает, когда он видит ее зареванное лицо, и парень напрочь забывает, что хотел сделать совсем недавно. Слезы все продолжают капать ему на лицо, и он ослабляет собственный хват, позволяя кинжалам исчезнуть. И как только Люмин отпускает его запястья, он рывком садится, заключая ее в объятия. — Мне жаль, — шепчет Чайльд, укладывая ее голову под свой подбородок; ткань на его груди быстро становится влажной. — Мне жаль, — повторяет он, а Люмин продолжает плакать, уткнувшись ему в грудь. Некоторое время они так и сидят в тишине, прерываемой лишь ее тихими всхлипами. Но вскоре девушка легонько толкает его в грудь, показывая, что теперь она в порядке. Чайльд видит, как припухли ее веки от пролитых слез, и его сердце отзывается на это тупой, томной болью. — Послушай, — начинает она хриплым голосом, — я все-таки сдержу свое обещание. Она берет глубокий вдох. — Я не знаю, в курсе ли Фатуи, но полагаю, очевидно, что я пришла не из этого мира. Такая версия уже давненько крутилась в голове Чайльда, являясь одним из его предположений, касающихся Путешественницы. Парень все еще ясно помнил один из эпизодов их битвы в Золотой Палате — тот самый, когда она высвободила силу сразу двух элементов — анемо и гео, что было невозможным, если только вы не являетесь обладателем сразу двух мистических артефактов — глаза бога и глаза порчи, как в случае самого Предвестника. Но у Люмин не было ни того, ни другого. Зато был легкий акцент и странное, совсем не свойственное Тейвату, платье. Один из агентов Фатуи, приставленный к ней ранее, сообщал, что девушка любила наблюдать за звездами и временами могла проецировать небесные светила с помощью рук. Еще тогда Чайльд подумал, что это довольно необычно, но теперь, когда кусочки мозаики наконец сложились воедино, ее странности обрели смысл. Однако Чайльду было не так сложно принять эту информацию, потому как в архивах уже существовали записи о странниках из других миров. — Мы с моим братом-близнецом прибыли из мира, в котором люди живут намного, намного дольше, чем народы Тейвата. Она поморщилась. А вот этого он раньше не слышал. Чайльд привык считать Люмин совсем юной путешественницей — искусной в битвах, но достаточно наивной для того, чтобы довериться одному из фатуи, пускай он и спас ее тогда от миллелитов. Но, похоже, парень ошибся. — Мы с братом прошли сквозь множество миров. Среди них был мир, состоящий только из воды, мир, населенный одними зверушкам и мир, использующий энергию электро совсем не так, как привыкли это делать в Тейвате. Они всегда отличаются друг от друга. Люмин вздыхает. — Но, тем не менее, их связывает одно сходство, и это — война. Чайльд замечает, что ее взгляд померк, прямо как тогда в Глазурном Павильоне. Значит, вот о чем она думает в моменты, когда блеск покидает ее очи? Не потому ли она настолько могущественна? Сколько уже войн ей довелось пережить? И сколько предстоит в будущем? — По неясным причинам наша раса всегда была ответственна за проблемы других миров. И хотя нас всегда звали просто «путешественниками», мы протягивали руку помощи всем нуждающимся, не так ли? Раса, на которую возложена ответственность за решение проблем иных миров. Это дико напоминает обязанности богов. — Являемся ли мы богами? Я не знаю, — улыбается Люмин, словно прочитав его мысли, — но если это так и есть, думаю мы отвратительно справляемся со своей работой, хотя и не желаем ничего плохого. Она позволяет себе усмехнуться. — Я много размышляла над этим, но так и не смогла прийти к ответам. Да, мы живем долго, как боги, и обладаем тем же могуществом, но почему мы оставляем после себя так много разрушений? Почему мы продолжаем совершать роковые ошибки, хотя так отчаянно стремимся их исправить? Почему помощь другим людям совсем не несет нам покоя? Как можно было сразу не понять, где добро, а где — зло? Ее губы дрожат. — Я все еще помню их. Они преследуют меня во снах. Миры, которые мы разрушили, выбрав не ту сторону. Чайльд чувствует, как девушка с силой сжимает свою хватку на его куртке. — А затем мы встретили реального Бога. Я потеряла брата и свои силы. Конечно, я до сих пор очень тоскую по нему, но знаешь, какая-то часть меня чувствует облегчение от того, что возможно в таком случае я не повергну в забвение этот мир. Возможно, я наконец получила шанс стать обычной, нормальной путешественницей. И все же, скорее всего, я снова ошиблась. Вероятно, мы с братом все еще являемся угрозой для Тейвата. Ее взгляд проясняется — она пристально смотрит ему в глаза. — Аякс, вот ты всегда называешь себя плохим парнем. Ты не устаешь повторять мне об этом, но чем я лучше? — усилием воли она натягивает на себя улыбку, в то время как одинокая слеза катится по ее щеке, — Действительно ли Фатуи так плохи? Насколько хороши Ордо Фавониус? Абсолютны ли Архонты? У меня нет ответов. — Но одно я могу сказать точно. Я — тоже своего рода Предвестник. Первый знак катастрофы. Он снова чувствует, как дрожит женское тело в его руках, и обнимает ее крепче. — И если ты способен принять такую как я, пожалуйста, не оставляй меня больше. Чайльд ощущает, с какой силой она сжимает его форму и слегка отталкивает девушку, но лишь для того, чтобы взять ее руки в свои. Он кладет их на свое лицо, тут же ощущая приятное тепло. Как настолько маленькая девушка может хранить в себе столько тепла? Почему такой маленький человек, как она, должен нести такую большую ответственность? Как она может влачить столь тяжелую ношу, оставаясь при этом такой доброй и заботливой к окружающим ее людям? И хотя девушка искренне пыталась внушить ему, что она немногим лучше самого Предвестника, он не мог принять эту идею. Ее прошлое не имело для него никакого значения, ведь та Люмин, которую он знал в настоящем, всегда готовая прийти на помощь любому нуждающемуся человеку или даже существу, была чертовски достойным человеком. И он точно не имел права разубеждать ее в этом, особенно после того, как она раскрыла ему свою душу. — Если и ты сможешь принять меня, человека, чьи руки по локоть увязли в крови, а от рассудка остались только воспоминания, то я не оставлю тебя, Люмин. Она продолжает смотреть на него, и слезы, застывшие в уголках ее медовых глаз, могут сорваться в любой момент. Девушка склоняется ближе к нему, и Чайльд чувствует, как на миг соприкасаются их губы. — Не желаешь остаться со мной этим вечером? — мягко улыбается ему Люмин, прерывая их поцелуй, — Только знай, я могу забыть об этой ночи, если утром не увижу тебя рядом. Чайльд поднимает валяющийся неподалеку меч, и протягивает оружие Путешественнице, чтобы она спрятала его. Не дожидаясь ее подтверждения, он легко поднимает девушку на руки, вызвав у последней легкий вскрик удивления. — Ну и где ты остановилась на этот раз? — спрашивает он, держа путь вглубь городских черт. Люмин не удерживается от легкого смешка, но послушно направляет парня к одной из гостиниц. Она вырубается прежде, чем они успевают достичь ее комнаты, измученная сразу двумя тяжелыми битвами за день и своим тоскующим сердцем. Но перед тем, как отключиться, она вновь просит Предвестника остаться рядом с ней. Еще вчера Чайльд придерживался четырех истин, но после произошедшего он уже не был уверен в собственном определении слова «истина». Парень уверен лишь в том, что все еще готов на все ради своей семьи, но отныне Люмин тоже является ее частью. И пока он способен защитить их, он будет двигаться по этому пути. Чайльд ни за что не признается, что, прежде чем сон сморил и его, он несколько часов любовался умиротворенным лицом Люмин. А если пытливый взор медовых глаз и заметил, что он не надел свою маску фатуи на следующий день, это так и осталось невысказанным. Даже вернувшаяся с очередной ночевки у Сян Лин Паймон, которая славилась умением заболтать любого, не стала ничего говорить. Она лишь посылала Люмин понимающие улыбки всякий раз, когда двое брались за руки.