***
Духота огромного зала сменилась свежестью травы. Девушка после своего неожиданного предложения сразу же утащила Мидориму в карету, которая остановилась через полчаса езды где-то на окраине города. Вокруг простиралось травянистое поле с небольшими деревьями. Вдалеке виднелись огоньки окон ближайшей деревни. Незнакомка подбежала к краю небольшого холма и вдохнула всей грудью вечерний воздух. На фоне луны она развернулась, слегка придерживая цветастую шляпку, и улыбнулась поражённому парню. — Как насчёт того, чтобы снять это душное жабо, Мидорима-сан? — кокетливо дёрнув удавку на его шее, прошелестела незнакомка. Сама она скинула туфли, как только ступила на травяное полотно. Эта девушка каким-то образом развязывала руки вечно отстранённому Мидориме и заставляла дышать полной грудью. Для него она казалась той самой свободой, которой не существовало в их обществе, скованном тугим корсетом. И, улыбнувшись, он стянул жабо, обнажив шею и часть груди. — Так-то лучше, — засмеялась она. Её улыбка переворачивала что-то в холодном рассудке Мидоримы, и он хотел сделать нечто абсурдное. Такое же, как и их мир. — Миледи, потанцуете со мной? Если она и удивилась, то виду не подала, сразу же вложив ладонь в чужую руку. И вновь они закружились в задорном ритме под музыку, царившую только в их головах. Лихие повороты и лёгкий ветер украсили лица танцующих румянцем и выбившимися прядями из уложенных причёсок. Наслаждение партнёром подарило блеск глазам. — Вы прекрасная пара для танца, — улыбнулся Мидорима, заставив девушку замереть на месте. Не каждая представительница другого пола могла выдержать темп, который задавал парень с целью поскорее избавиться от назойливой компании. — А Вы беспощадный. Ха, бедные девушки, которые прежде с Вами танцевали, — рассмеялась она, становясь лишь прекраснее. Выбитые локоны ни капли не волновали её. — Ваша причёска слегка испортилась, — Мидорима приблизился, заправляя прядь за покрасневшее ухо. — Благодарю, но это уже ни к чему. Ваш танец любой шедевр парикмахерского дела испортит, — вновь рассмеялась она и, немного покопавшись, вынула множество железок из волос, а затем сняла каркас, на котором держалась вся причёска. Чёрные, короткие, примерно чуть ниже линии челюсти, волосы свободно распались. — Что скажете? Прекрасна? — усмехнулась девушка, лукаво глядя на Мидориму. — Не то слово. В который раз убеждаюсь, что современные стандарты красоты ужасно глупые, — грузно выдыхает парень, пытаясь вместе с воздухом вытолкнуть из груди затапливающее его восхищение. — Не скажу, что полностью согласна. Мода… своеобразна. Я, например, чувствую себя увереннее в огромных юбках, оборках и высоких причёсках. А Вас же душат эти парики, многослойные одежды и жабо, — улыбается она. — Уверенность Вам к лицу, несомненно. Однако, я бы желал увидеть Вас без многочисленной белизны и мушек на лице, а также в свободной и комфортной для тела одежде, — нервно поправив моноколь, признался Мидорима. — Какое двусмысленное предложение, — захихикала она, не прикрывая губы ни веером, ни рукой. Открыто делясь своим весельем. — Я не это имел в виду. Ничего неприличного! — Ах, я знаю. Но подшучивать над Вами столь весело, что я не могу остановиться. Даже плохо становится от смеха из-за корсета, — держась за живот, смеялась девушка. — Так… могу я надеяться, что Вы одарите меня визитом в моём имении? — неловко вернулся к беспокоящей его теме Мидорима. — Если только Вы приготовите для меня удобную одежду, — подарила ему вновь открытую улыбку девушка.***
— Шинтаро, ты всё утро носишься по дому! Ну, сколько можно! — устало крикнула на сына женщина с высоко собранными зелёными волосами, сидя на удобной позолоченной софе. — Вы не понимаете, мама. У меня сегодня гость, я должен быть готов, — не отрываясь от составленного списка, пробормотал Мидорима. — Я всё понимаю, но ты уже третий раз сверяешься. Всё там сделано, успокойся и выпей с мамой чай, — женщина махнула рукой прислуге. — Не могу. Мне ещё столько нужно сделать. Не выдержав упрямства старшего сына, женщина замахнулась веером и бросила, попав прямо в широкую спину. — Ай! За что, мама? — Не игнорируй женщину, которая тебя рожала. Садись и выпей чай, желательно с чем-нибудь покрепче, чтобы устаканить свою психику, — приказала она, показывая, что в её арсенале ещё один веер есть. — Гостья прибыла, — раздался голос одного из слуг, и след Мидоримы простыл из гостиной. — Эти неблагодарные дети… — выдохнула женщина и смирилась.***
В этот день на девушке красовалась причёска чуть пониже той, что украшала её голову в прошлый раз, однако юбка казалась объёмнее. Это подтвердилось в тот момент, когда она еле пролезла в дверной проём спальни Мидоримы. Сам же хозяин дома поглубже в шкаф запихал надоевшие парики и жабо, предпочтя песочные штаны свободного кроя и белую рубашку с треугольным вырезом на груди. — Я думал, что сегодня у нас встреча менее официальная нежели в прошлый раз, — пытаясь подвести диалог к нужной ему теме, произнёс парень. — Я рассчитывала на Вас в вопросе выбора одежды для меня. Этот наряд так, по улице пройтись до Вашего дома, — не менее очаровательно улыбнулась девушка. — Я всё приготовил. Могу я быть столь дерзок, чтобы просить при личном общении переходить на «ты»? — потирая покрасневшую шею, задал вопрос Мидорима. — Конечно, мне только в радость. Слуг нигде видно не было, поэтому девушка прошла в ванную комнату, где уже лежал приготовленный для неё комплект одежды — такая же рубашка, как у хозяина дома, и свободные штаны серого оттенка. — Надеюсь, так я тебе не разонравлюсь, — улыбнулась гостья, выходя из ванной. С головы были сняты все ненужные железки и прочие украшения, поэтому волосы, слегка волнистые, свободно покрывали уши. — Так намного лучше, — улыбнулся Мидорима, рассматривая чужое лицо без капли косметики. Мушки также остались в ванной и не скрывали пару нагноений на коже. — И тебя… не смущает, что я парень? — неловко спросил он. — Я похож на идиота? Думаешь, меня так легко одурачат пара юбок и белила на лице? Я с самого начала знал, что ты не девушка, — хмыкнул Мидорима, роясь в своем столе. — Думаю, тогда я могу представиться? Такао Казунари, — немного опешив, гость упал на кровать. Мидорима улыбнулся себе под нос и достал небольшой пузырёк с зелёной жидкостью. — Не бойся, это безопасно. Твоей коже станет легче, — сев рядом с Такао, Мидорима открыл бутылёк и, плеснув на руку немного, обработал раны на чужом лице. — Что это? — завороженно смотря на полностью домашнего парня, спросил гость. — Отвар из трав, собственный рецепт, — хмыкнули в ответ. — Так ты… занимаешься алхимией? Сердце Мидоримы пропустило удар. За такое могли и сжечь, поэтому мало кто знал о пристрастии парня к науке. — Это так круто! — восторженно подался вперёд Такао. Воздух вновь проник в лёгкие, успокоенный чужими эмоциями. — Если будешь чаще умывать лицо водой, а затем этим отваром, то совсем скоро у тебя будет гладкая кожа без каких-либо ранений, — серьезно, как доктор, сказал Мидорима. — Ты такой ответственный и заботливый, — хихикнул Такао, а затем приблизился к его уху и прошептал, — это так горячо. Я бы сделал тебя своим прямо сейчас, Шин-чан. Мидорима замер, обескураженный горячим дыханием. И, кажется, забыл, как дышать. — Выдыхай, Шин-чан. Я пошутил, — отстранившись, улыбнулся Такао. — Спасибо за заботу. — Было бы за что, — буркнул он, отводя взгляд. — Хочешь, покажу свою библиотеку? — С радостью!***
Ездить в поместье семьи Мидоримы стало своеобразной традицией для них обоих. Так же, как и приезжать при параде, а уже в комнате хозяина переодеваться в его домашние вещи. Такао явно привязался к Мидориме, всем своим видом стремясь к нему навстречу. Они частенько пробирались в библиотеку, где Шин читал что-нибудь вслух, а Казу, закинув ноги ему на бёдра, наслаждался глубоким голосом и лицезрением чужого лица. По вечерам они, сбежав через чёрный ход, отправлялись гулять босиком по травяным полянам, обсуждая любимые стихи/привычки/отношения с аристократами. — Матушка моя требует, чтобы я, наконец, одумался. Перестал зажимать себя корсетом, носить юбки и остепенился, — в один из дней пожаловался Такао. На нём весь вечер не было лица. — А почему тебе так нравится носить всю эту громоздкую одежду? — Мы столько времени общаемся, а ты спрашиваешь только сейчас? — рассмеялся Такао, и Мидорима улыбнулся в ответ, чувствуя облегчение, что смог поднять ему настроение. — Воспринимал это, как что-то естественное, — пожал он плечами. — Парень в женских вещах — это явно не то, что должно восприниматься, как должное, — он рассмеялся ещё сильнее, заваливаясь на постеленный на земле плед. — Возможно, так и есть. Но ты, Такао, это ты. Если тебе нравится так ходить, то я буду спокойно к этому относиться и поддерживать тебя. И не позволю никому задеть твоих чувств. Такао вздрогнул, чувствуя, как от этих слов расползаются мурашки по позвоночнику. Он глянул на парня и не смог оторваться. Изумрудные волосы и глаза меняли свой цвет на более тёмный под светом луны, делая его ещё глубже. Ещё интимнее. — Если ты будешь говорить такие слова, то я могу и влюбиться, Шин-чан. Что ты будешь потом делать с влюблённым в тебя парнем-трансвеститом? — попытался шуткой разрядить атмосферу Такао. — Уж будь добр, влюбись, наконец. Мидорима навис над опешившим парнем. Звёздное небо, смешанное с тёмной зеленью, отражалось в серых глазах, а чёрные вихры разметались по пледу. — Ты знаешь, что выглядишь словно самое прекрасное существо этого мира? — выдохнул Мидорима, легко погладив гладкую, почти зажившую щёку. Ответить что-то было тяжело. Все саркастические словечки и игривый нрав испарились под тяжестью испытываемых чувств, распиравших грудную клетку. Очень хотелось дышать. Желательно Мидоримой. К чёрту воздух. — Думал, что такие вечера и чувства бывают только в книгах, — улыбнулся Шинтаро, обводя кончиками пальцев брови, щёки и губы парня, теряющегося в эмоциях. Хотелось ехидно заметить в ответ, что такому серьёзному парню не пристало читать романы, но Такао был поглощён атмосферой, человеком напротив и каждым произнесённым словом. — Пожалуй, нам нужно возвращаться, но… позволишь украсть небольшой поцелуй? — не спеша отстраняться, спросил Мидорима, краснея кончиками ушей. Такао, задыхаясь от чувств, мог только кивнуть в ответ. Нежный поцелуй в щёку оказался будоражащим и разочаровывающим, но вечер не испортил.***
— Куда ты, Шинтаро? — устало спросила матушка у нервно собирающегося сына. — У меня плохое предчувствие. Такао не появлялся уже три дня. Явно что-то случилось. Я еду к нему, — затараторил парень. На удивление, родители Мидоримы благосклонно отнеслись к парню, любившему женскую одежду. Они видели, как расцветает их вечно-холодный сын рядом с ним, поэтому толерантно закрывали глаза на некоторую ненормальность всего происходящего. У матушки парня вообще получилось на раз-два поладить с прытким юношей, особенно хорошо они сошлись в обсуждении готовки и шитья. Поделившись парой секретиков и сплетней, этот неординарный дуэт стал подружками. — Хорошо, но будь осторожен. Не гони кучера, а то он скоро начнёт заикаться от твоего приказного тона. Не дослушав женщину, Мидорима вылетел из дома и в два счёта запрыгнул в карету, подгоняя несчастного мужчину, управляющего лошадьми. Из-за пылкого энтузиазма пассажира они добрались до небольшого, ветхого поместья за полчаса. Краем глаза парень отметил потрёпанность здания, в которое никогда не входил, и решительно двинулся к входной двери. — Добрый день, я бы хотел увидеть Такао Казунари, — вежливо улыбнулся Мидорима открывшему ему дверь худому и бледному мужчине. На вид ему было не больше двадцати. — Прошу прощения, но это невозможно. Без заранее отправленного оповещения Вы не имеете права вторгаться в поместье, — безжизненным голосом отчеканил давно заученную фразу он. Мидорима хотел возразить, но в глубине здания послышался женский крик. Настолько страшный, что у парня всё внутри похолодело. И это стало двигателем. Он схватил дворецкого за лацканы и притянул к себе. — Если ты сейчас же не проводишь меня к Казу, то я клянусь, убью тебя на месте, — прорычал он. То ли эффект произвела интонация, то ли глаза, наполненные яростной решительностью, но факт оставался фактом — это подействовало, и парень послушно повёл гостя к дальней комнате на этаже. Само поместье выглядело скорее, как дом-призрак нежели жилое здание. Даже внутри мало где виднелся ремонт — оторванные обои с некогда золотым принтом, разбитая посуда кругом и грязные ковры создавали максимально неуютную атмосферу. Женский голос всё чаще срывался с высоких нот падая на низкие, угрожающие. Ещё более опасные. Мидорима заторопился к приоткрытой двери, рядом с которой стояла уставшая, бледная девушка — по форме прислуга. Она даже не попыталась его остановить, видимо, потеряв интерес вообще ко всему в этой жизни и лишь желая поскорее убрать остатки беспорядка и отдохнуть. Резко открыв дверь, Мидорима увидел ещё более ужасное помещение. Море осколков закрывало грязный ковёр. Балдахин над некогда богатой кроватью висел порезанными тряпками. И самое главное — Такао в порванной одежде, которую ему подарил Мидорима, сидел в осколках и по его рукам текла кровь. Алая, как та, что обливала сейчас сердце в груди Шинтаро. — Ты бесполезный придурок. Какого чёрта творишь?! Ты — источник всех моих бед. Пора, наконец, избавиться от тебя, неблагодарная ошибка, — женщина уже мало походила на человека. Она безумно металась по комнате, босыми ступнями давя осколки, царапала свои бледные руки отросшими ногтями и громко, срываясь, вопила. Темноволосое нечто, что подразумевалось, как мать Такао, бросилось вперёд на дрожащего парня, который даже не пытался остановить кровь, стекающую быстрыми ручейками. — Руки убрала, — сильно схватив сумасшедшую женщина за локоть, громко отчеканил Мидорима. — А ты ещё кто такой? — наконец, подняла на него свои безумные глаза женщина. Серые, как у Такао, но совсем иные. Мидорима не чувствовал ни капли симпатии к обладателю этих глаз. — Это неважно. Я забираю Казу, — едва сдерживая гнев, он оттолкнул её со своего пути и направился к парню. — То есть ты, сукин сын, нашёл себе богатенького идиота и решил бросить родную мать, обрекая на голодную смерть?! Ты оставишь меня совсем, как он! Не перенял его лицо, так забрал чёртов характер! Не смей уходить, — завопила с новой силой женщина, вновь бросаясь на них, но Мидориме надоел этот цирк, и он приложил больше сил, оттолкнув её, из-за чего она отлетела сильнее и, ударившись об шкаф, упала прямо в осколки. Взяв на руки доверчиво жмущийся комок, парень покинул поместье, сдерживая клокочущую ярость. Дрожащие на его шее руки никак не помогали успокоиться. Всю дорогу Такао провёл на чужих коленках, сопя и всхлипывая в сильную шею, пока большие ладони нежно гладили его по затылку, позволяя выплеснуть всю боль, что копилась долгие годы. — Мам, не тревожьте нас, — ответил по приезду домой на невысказанный вопрос Мидорима. Матушка, хоть и была обеспокоена, но послушала рассудительного сына и отступила. Самостоятельно переодев Такао в новые вещи, сшитые специально по его меркам, Мидорима нарыл в шкафу пару склянок и опустился на колени перед кроватью, на которой тот сидел. — Мои родители поженились по случайному залёту. Я никогда не был желанным ребёнком. Мама оказалась удачливой любовницей, а отец смирился с волею своей матушки, которая не могла стерпеть, что их кровинушка родится в грязной подворотне. Или ещё хуже — гулящая девка разболтает всему городу, какой её сын отвратительный человек, — тихим, сорванным от эмоционального напряжения голосом начал Такао, пока Мидорима аккуратно обрабатывал глубокие порезы. — Бабушка, наверное, была самым любящим человеком в этой странной семье. Её любовь выражалась в порке за незнание каких-то норм, но она единственная сидела со мной, когда я заболевал, — хмыкнул он, нежно поглаживая чужую руку, будто стараясь найти таким образом душевное равновесие. — Когда же её не стало, то всё покатилось по наклонной. Отец сразу же развёлся с матерью, которая не смогла выдержать этого шока и стала потихоньку опускаться до того состояния, которое ты видел. Сначала она просто кричала, затем этого казалось недостаточно, и её гнев оседал на моей коже в виде синяков, а после — порезов и шрамов, — Такао медленно сполз прямиком на коленки Мидоримы, обхватывая его за шею и утыкаясь в нагретое им же место. — В общем, вот так всё к этому и пришло. Единственное, что мне нравилось — одеваться в женское, веселиться и оттягивать тот момент, когда нужно было ехать домой, — сломанным голосом прошептал он, и Мидорима вздрогнул, осознав, почему тот так легко сбежал с ним с первого их бала. — Возможно, ты теперь будешь бояться меня или посчитаешь отвратительным, но больше всего на свете я боюсь потерять тебя. Потерять то, что ты мне дал, — всхлипнул Такао, сильнее сжав одежду на широкой спине, — семью, заботу, любовь. Никто никогда не уважал меня так, как ты. Никто не смотрел на меня так, как это делаешь ты. Я даже допустил мысль о том, что могу позволить себе быть счастливым, но… потом моя мать кинула в меня что-то. Кажется, это был подсвечник… хаха… и м-моя голова прояснилась, — рвано выдохнул он воздух, прижимаясь теснее, желая срастись кожей с Мидоримой, — я же грязный. Я нежеланный ребёнок. Я не должен вообще существовать, так, как же меня полюбит такой прекрасный человек, как ты? Еле сдерживаемый плач пролился горячими каплями на чужие плечи. — Стоило сразу тебе обо всём рассказать, чтобы прощание не было таким болезненным, но я… стал зависим от тебя. Я влюбился, как последний дурак. Теперь мне будет ещё больнее отказаться от твоих заботливых рук, глубокого взгляда и нежного сердца. Прости. Шептал он, срываясь на каждом слове. Сдерживаемый плач давно перестал быть таковым, и все солёные капли размазались по оголённой шее. — Кто сказал, что я собираюсь тебя так просто отпустить? — слегка охрипший голос прервал громкие всхлипы. — Я планирую оставить тебя рядом со мной, а затем состариться вместе. Мидорима прижал дрожащее тело ближе и неторопливо погладил тёмный затылок. — Я, кажется, уже прямо выражал то, что чувствую к тебе и не буду ни о чём жалеть. Я собираюсь заставить тебя стать счастливым и забыть всю ту ужасную жизнь, которая была раньше. Ты не «нежеланный ребёнок», а самое лучшее, что Бог, если таковой правда существует, мог дать этому прогнившему миру. И я готов даже помолиться за это. Дрожь чужого тела постепенно сходила на нет, успокоенная нежностью родного голоса. — Я обещаю, всё будет хорошо. Такие банальные слова почему-то заставили Такао с лёгкостью довериться этому необыкновенному парню, опередившему своё время.***
Яркое золото вновь слепило Мидориму. Тяжело поправив «любимое» жабо, он пытался утешить себя тем, что отбил своё право пойти без парика, который ужасно кололся и создавал такой ад наяву, что он собственноручно сжёг бы его, если бы матушка каждый раз не кидала в него веером. Какая-то очередная приставучая аристократка навязывала ему своё внимание, стараясь не уронить огромный корабль в волосах и заодно показать красивую грудь. Выглядело это достаточно нелепо. — Искренне прошу прощения, что прервал ваш увлекательный разговор, но мне хотелось бы украсть Вашего собеседника на один танец, — раздался знакомый голос, и Мидорима резко развернулся в направлении звука. — Конечно, — выдавила девушка, явно уставшая от безразличного собеседника. Такао нежно взял чужую ладонь в свою руку и повёл к другим танцующим, погружая их в разноцветное море юбок. Ритмичная мелодия окружала каждого присутствующего, заставляя весело скакать в огромных одеждах и умирать от жары. Посреди разгорячённых тел встали два человека, глядящих друг другу в глаза. — Прошу прощения, я загляделся на Ваши прекрасные глаза, — хихикнул Такао, повторяя фразу их первого знакомства. — Вы куда более прекрасны, — подыграл ему Мидорима, любуясь свободными волосами парня, его парадным костюмом, который он же и подарил на первый день рождения, праздновавшийся у них в поместье. Матушка тогда так громко рыдала, хвалясь всем, какие у неё красавцы-сыновья, что аж смутила улыбчивого и необычайно счастливого Такао. — Что ж, в этот раз мы явно выделяемся, — решительно схватив партнёра за талию, улыбнулся Казу и повёл его за собой в ритмичном танце. — Иногда приятно менять положение дел ради разнообразия, — приняв роль ведомого, с лёгкостью последовал за ним Мидорима. Громкий смех всё также давил на уши, а яркий свет рябил в глазах. Только партнёр скрашивал эту ужасную обстановку. — Шин-чан, тебе же всё осточертело, — тихонько, на самое ушко сказал Такао, — может, сбежим? — На ту самую поляну? — На ту самую поляну. — Тогда что мы всё ещё здесь делаем? — Ха-ха, Шин-чан, это то, что я люблю в тебе.