Чуя - забытый бог

      Сон. Кто-то говорит, что сон — брат смерти. Чушь собачья. Во сне я обрёл покой. Я мог заново проживать лучшие годы моего правления. Моё правление… Как кричали люди, когда я появлялся в их поселениях! Как они плакали, когда я разрушал их жилища; как вопили, когда я убивал их родных; как они умоляли, стоя на коленях, чтобы я оставил их в покое. Я веселился на славу! После меня ни одна деревня не оставалась целой. Меня знали и боялись. Помню, как я приходил полюбоваться деяниями своего хорошего друга — Кагуцути-ноками (бог огня). Мы стояли с ним, смотрели на горящую деревню и улыбались. Огонь пожирал дома, люди сгорали заживо, крики и плач доносились со всех сторон. Но стоило прийти проклятому Дзидзо (бог защиты) и Милосердной Каннон (бог сострадания), веселье заканчивалось. Мы с Дзидзо дрались не на жизнь, а на смерть, пока Каннон помогала людям. Мы превосходили числом, но всегда проигрывали. Иногда после нашего визита к людям приходил кто-то из семи богов счастья и помогал, чем мог. Эти добряки умели вселять позитив и надежду, люди словно забывали, что они остались без крова и близких. Вся наша работа была насмарку, стоило кучке правильных богов вмешаться. Страдания и ужас в людских глазах блекли, на их место приходило счастье и гармония.       Так называемые хорошие боги всё чаще и чаще стали рушить мои планы: я приходил в деревню, а они уже были там на страже; если мне и удавалось натворить делов, совсем скоро приходили они, даже не дав мне насладиться хорошо выполненной работой. Они гасили меня снова и снова, вера в меня угасала с каждым днём всё сильнее. Арахабаки, бог разрушения и войны, скатился на дно. Я ослаб настолько, что меня смогли запечатать в одном из моих же храмов. Ещё какое-то время в эти самые храмы приходили люди: кто-то из страха молился на мой вечный сон и покой, кто-то поклонялся мне как Великому Богу Разрушений. Я ещё был в сознании и слышал все их слова, но потом мои храмы начали разрушать так же, как я разрушал всё живое на планете. И я начал видеть эти чудесные сны. Они переплетались, один переходил в другой; я снова побывал на поле боя, снова громил всё вокруг, уничтожал урожай и дома, ходил с людьми на войны и устраивал там настоящее месиво. Моё тело продолжало лежать в столь же хорошей форме, но использовать его я уже не мог, да и не надо было. Я прекрасно проводил время в своих снах. И я бы с радостью продолжил это делать, если бы гнусные людишки не потревожили мой покой. Голова гудела от долгого сна, а тело вовсе не хотело слушаться. Пролежней, на удивление, нет, но холодно безумно: то ли из-за того, что кровь по телу не бежит, то ли из-за этих каменных развалин, которые окружали парня. — Где это я? — вслух произнёс рыжеволосый, кое-как встав на ноги. — Правильно выбирай слова, Чуя, — голос в голове звучал с нотками обиды. — Ой, прости. Так где мы? — Наверное, там же, где ты уснул. Не узнаешь местность? — За всё время сна я выучил наизусть твои земли, а вот местность моего мира позабыл от слова совсем. Да и что я могу узнать в этих обломках?       Мальчик поднял руки в воздух и потянулся, что аж спина хрустнула. Разбудить тело поможет только небольшая зарядка, да и продолжать дрожать от холода хотелось меньше всего. Под руководством бога в голове Чуя с лёгкостью выполнил ряд упражнений, хотя раньше это отняло бы много сил. После перемещения в тело худощавого парня сила Арахабаки — а точнее то, что от неё осталось — передалось сосуду. Хотя не только сила: агрессия, вспыльчивость, гибкость, выносливость, навыки боя — всё, что осталось в боге, теперь принадлежит несовершеннолетнему рыжику. И пойми теперь, повезло ему или наоборот. — Куда теперь? — Накахара встряхнул головой, пытаясь не обращать внимания на тяжесть и боль. — На поверхность. Я хочу посмотреть, как изменился этот жалкий мир, да и подпитывать тебя жизненной энергией я больше не смогу. — Хорошо, только не устраивай истерику как обычно.       Чуя обошел обломки раза три, но так и не смог найти какой-либо намек на выход. Арахабаки, задолбавшийся смотреть на бездействующего парня, криком указал ему на «выход», а точнее на одну из множества развалин. — Здесь одни руины! — наорал в ответ Чуя. — Пустоголовый мальчишка, а сила тебе на что? Устрой погром и разнеси всё к чертям! Указанное мной место ближе всего к свету. Поторапливайся, иначе мы задохнёмся здесь. — Харе ныть, ты бог или кто? — Я бог, который выбрал бездарный сосуд.       Слова задели Накахару: одним взмахом руки он превратил большие развалины в мелкие камушки, что посыпались к его ногам, а бледное лицо озарил солнечный свет. — Блять! — Чуя закрыл глаза предплечьем. — Чертово солнце, раньше оно не так ярко светило. — Это потому что за все тысячи лет, пока я спал, люди довели планету до плачевного состояния. Вот что бывает, когда не наказываешь их должным образом! — Да успокойся ты, анти-Мать-Тереза. Твои крики слышу только я.       Один рывок — и Чуя уже на поверхности, а точнее стоит на грудах когда-то старого дома. Причина развалин и пробуждения Бога разрушений прямо перед ним: огромный храм из белого камня, а точнее его крыша виднелась из-под земли. — Это же мой храм! — кричал Арахабаки. — Единственный уцелевший храм Бога разрушений и войны! — Что ж ты так вопишь, а? — Чуя хотел было приблизиться к храму, но резко отлетел подальше от него. — Чуя, а ну вернись! Я хочу увидеть, что осталось от моего храма. Сейчас же! — Нет! Там много взрослых, и они, кажется, уже начали исследовать твой храм. Увидят меня — и нам крышка. — Бога Арахабаки никогда не пугали люди, чтоб ты знал. — Чую Накахару тоже, но мне проблемы не нужны. Тем более храм ты и во снах видел. Разве тебя не интересуют изменения мира и его люди? — Плевал я на этих людей, вернись к храму сейчас же! — Вот и прекрасно, — бросил парень, уходя подальше от храма под громкие вопли бога.       Вам, наверное, интересно: почему же такой великий бог Арахабаки выбрал на место сосуда худощавого, низкорослого и миловидного Накахару? На самом деле, Бог выбрал для перерождения непростого парнишку — Чуя с детства очень увлекался древними мифами, легендами и богами. Ещё будучи шкетом, он перерыл все ближайшие библиотеки, понабрался информации с книг и слитков, вызубрил все легенды о каждом боге. Он знал, кто кем является, кому поклонялись, а кого боялись. Накахара помнил все деяния богов, и Арахабаки являлся его кумиром — бог разрушения, могучий правитель и сильнейший воин. Это было необычно, ведь сам Чуя на тот момент рос добрым и позитивным мальцом. Его лучшими друзьями были книги, он посвящал им всё свое свободное время. Он сам не знал, почему такой плохой бог нравится ему больше всех. Нравится и всё тут. Чу-чу даже совершал разные обряды и поклонения этому богу, надеясь, что он услышит зов маленького поклонника. Однажды семилетний Накахара в процессе медитации смог поймать контакт с Арахабаки, попав в один из промежутков его бесконечного сна. Спящий бог был добр с мальчиком, что поразило Чую. Он прямо признался богу, что ожидал крика и проклятий из-за вмешательства, но никак не доброжелательный тон, на что Арахабаки рассмеялся.«Я уже давно ни с кем не общался, а новость, что в современном мире меня ещё кто-то помнит, греет даже моё чёрствое сердце».С того момента мальчик часто общался с богом посредством медитации, узнавал правду о годах его правления и подробности о самом боге. Школьник был опьянён поступающей информацией, и вскоре Арахабаки предложил парню так же окунуться в сон, где они смогут непрерывно дискуссировать и даже побывать в его мире. Без колебаний Накахара согласился на предложение и поинтересовался, что для этого требуется. Парень ожидал услышать разного рода ритуалы или обряды, на самом же деле оказалось, что ему надо всего лишь уснуть вблизи одного из храмов Арахабаки. Благо, один таковой нашелся в городе мальчика, и Чуя незамедлительно направился туда, сбежав из дома. Накахара был настолько опьянён желанием сблизиться с богом, что наплевал на окружающий его мир. Неблагополучная семья, как думал он, и глазом не моргнёт, если тот исчезнет. Он жил богом, и теперь терять такой шанс не намерен. Арахабаки порекомендовал Накахаре спрятаться где-нибудь под завалами или в подвале забытого дома, чтобы никто не потревожил его сон. Выбрав подходящее место, мальчик уснул крепким сном, а бог подпитывал тело жизненной энергией. За время сна (почти восемь лет) Чуя успел позабыть о настоящем и полностью пропитаться древним миром, где когда-то правил Арахабаки. Бог показывал приближённому свои хоромы, брал его с собой на войну, учил тому, что знал сам. У бога не было детей, и Чуя заменил ему сына. Тренировки превратили худощавого мальца в неплохого война, и уже в тринадцатилетнем возрасте парень впервые побывал на битве как боец, а не наблюдатель «с папиного коня». Тело мальчика в настоящем тоже менялось: спящий Чу-чу рос, набирал массу в соответствии с телом во снах, обретал новые привычки и инстинкты. Если так подумать, не передайся сила Арахабаки в юношу, он и так был бы достаточно силён и в меру агрессивен, но нельзя сказать, что бог ничего не изменил. Без силы бога в венах парень был уязвим и имел свои пределы. Сейчас же пределов почти нет, и это с одной стороны хорошо, с другой — плохо.       Тем временем подросток блуждал по улицам когда-то родного города, заходил в тупики, с проклятиями ходил по этому грёбанному лабиринту и то и дело сталкивался с прохожими. Во снах Арахабаки перед приближенным бога расступались, отходя чуть ли не на метр, и инстинкт «отойти в сторону, чтобы не врезаться в человека» напрочь исчез. И самым худшим оказались не крики взрослых «Смотри куда прешь!» и даже не пара словленных подзатыльников, а забинтованный одногодка, что так же столкнулся с Чуей на очередном повороте. — Чёрт, — Чуя и не думал извиняться: ему хотелось быстрее свалить отсюда, но оценивающий взгляд карих глаз заставил остановиться. Высокий парнишка в чёрных одеяниях с интересом осматривал Чую, что в рыжей голове отозвалось плохим знаком. — С тобой всё в порядке, дружок? — парень поправил плечо плаща и потянулся отряхнуть куртку Чуи, но тот резко поддался назад: на голове кареглазого была каска, как у тех мужчин у храма. Неужто ребёнка притащили на раскопки? — Не трогай меня, и никакой я тебе не дружок, — бросил Чуя, нахмурив брови. Он даже не пытался скрыть свою агрессию. — Чего ты стоишь? Вмажь ему и уходи! — Да замолчи ты! — рявкнул парень вслух, обернувшись через левое плечо.       Стоящий в каске с интересом наклонился в бок, заглядывая за спину рыжеволосого, но никого там не увидел. — Ты это с кем? — спросил он, тут же поймав ещё один агрессивный взгляд. — Не твоё дело, и вообще, я тороплюсь.       Чуя повернулся и сделал буквально два шага вперёд, как его окликнул уже бесящий голос: — Хэй, метр с кепкой, к твоему сведению, там тупик, — в голосе слышна явная усмешка. «Вот ты и попался». — И без тебя знаю! — Чу-чу развернулся и начал уходить, но надоедливый шатен поймал его за руку и притянул к себе: — Тогда чего так уверено туда пошел? — довольная улыбка сияла на лице, и у Накахары возникло сильное желание выбить ему пару передних зубов. — Неужто заблудился? — Не заблудился я! Просто кое-кому надо меньше мозги людям пудрить.       Злой паренёк вырвал руку, чем сильнее удивил юного археолога: ещё никто до рыжика не мог вырваться из мертвой хватки самого Осаму Дазая. Ну теперь ему точно нельзя упустить этого коротышку! — А знаешь что? — забинтованная рука легла на узкие плечи. — Я тебе помогу! — Не нужна мне твоя помощь, мумия ходячая, — Чуя попытался оттолкнуть Осаму, но тот первый отстранился от него. — Судя по всему, ты совсем не разбираешься в этой местности. Как ты сюда вообще попал? — Не твоё собачье дело, — продолжал огрызаться Чуя. — Что ты ко мне пристал? — Да так, интересный ты. Я вот что подумал…       Шатен захлопнулся, и Чуя был бы рад этому, если не мужчина в какой-то форме и с такой же каской на голове — правда, ему она была по размеру и не падала на глаза, как кареглазому, но всё же они были идентичны. — Дазай-сан, — Чуя скорчил рожу от первого же слова: неужто к этому бинтованному ублюдку кто-то относится с уважением? — мы проложили проход в храм, можете идти. — Прекрасно! — всплеснул руками шатен и глянул на удивлённые голубые глаза. — Хочешь пойти со мной? — Конечно да! — крикнул в голове рыжика Арахабаки. — Ещё чего! — а вот гордость Накахары была сильнее. Будь Арахабаки рядом, а не в голове парня, на рыжей макушке появилась бы шишка. — Ты чего вытворяешь? Это прекрасная возможность увидеть храм изнутри! — Да мне плевать! Я с ним никуда не пойду! — вслух зарычал Чуя, снова поймав взгляд карих глаз на себе. Чёрт. — Вижу, у тебя не все дома. Точнее, наоборот, кто-то лишний. В прочем, не важно. Так ты идешь или нет?       Дазай понял, что незнакомцу нужен был именно храм, и хотел, чтобы тот переступил через свою гордость. Ему нравилось смотреть, как люди это делают. Как агрессивные и гордые принимали его руку помощи, ломаясь изнутри. Чуя это просёк по его довольно наглой улыбке и только агрессивнее настроился. Бог в голове продолжал нудить, чтобы тот согласился на предложение, но он не понимает, как парню сложно это сделать. — Будь по-твоему, — в итоге вздохнул Накахара, — но не жалуйся, если твои помощники найдут тебя в одной из камер. — Камер? — удивился паренёк, состроив глупую гримасу. — Там есть камеры? — В любом храме есть камеры для пленных. И кто тебя только учил? — Меня учил один врач, а его работа не заключается в камерах пыток. Ах, да, я не представился, — подросток в черном плаще протянул руку. — Меня зовут Осаму Дазай. — Накахара Чуя. И убери свою лапу, я тебе не приятель.       Короткие ноги бодро направились к храму, да так, что забинтованный выскочка еле успевал за ним, несмотря на разницу в росте. Видимо, парнишка в зелёной куртке был заинтересован в храме сильнее, чем кто-либо. — Не беги ты так, в любом случае бригада не пропустит тебя внутрь без моего согласия. — Э? — рыжик обернулся, не замедляя шаг. — Это не ваш храм, чтобы не впускать туда меня. — Со всем, что вылезло из-под земли, занимаются археологи. Простым жителям нельзя туда заходить. — Археологи такие же простые жители, как и все остальные. Не впускать других в храм — полнейшая глупость. — Ты знаком с правилами? Каждая профессия имеет свои полномочия, которые и выделяют их от других. — Хочешь, расскажу секрет? — Чуя резко остановился и повернулся к позади идущей мумии. — Плевал я на все ваши правила.       Шатен продолжал хлопать глазками, когда гордый собой Накахара развернулся и продолжил путь. И кто поставил этого придурка на роль главного? Не впускать сосуд хозяина храма в его же владения! А ничего, что этот сосуд может весь храм превратить в руины? — Не знаю, чем вызван твой интерес, — Осаму сравнялся с коротышкой, который явно не был этому рад, — но давай договоримся всё провести тихо? Я помогу тебе пройти в храм, но не поднимай шума, а то это плохо обернётся. — Единственным, для кого это может плохо обернуться, будешь ты. — Чуя, если из-за твоей грубости мы не попадём в храм, я самолично сверну тебе голову. — Ладно-ладно, — парень почесал рыжую макушку, второй раз за час пересиливая желание сделать по-своему. — Мне просто надо молчать? — Хотя бы так. Остальное, пожалуй, я налажу сам.       «Наладчик хренов», — подумал про себя Чуя, от чего Арахабаки залился хохотом. Бога всегда веселила брань из уст псевдо-сына, это как маленький рыжий котёнок с ножом в руках: страшно мило.       Шатен не соврал: стоило подросткам приблизиться к желтой ленте, к ним пристала бригада археологов, но стоило Дазаю с каменным лицом поднять раскрытую ладонь, все расступились. Накахара вспомнил, как перед ним с Арахабаки так же расступались люди любых званий во снах бога. Первое время рыжика всегда сопровождал Бог разрушений, но когда приближённого начали узнавать все от мала до велика, присмотр наставника был излишним. Скорее всего, за пареньком в каске тоже стоит могучий наставник, который и является причиной его авторитета. Так думал Накахара, пробираясь через руины к сохранившемуся храму. — Врата мучений! — крикнул радостный Чуя, увидев знакомый камень вдалеке.       Осаму непонимающе глянул на рыжика, который начал пробираться вперёд. Отставать нельзя: видимо, парнишка знает много об этом храме, а это очень пригодится не только бригаде, но и самому Дазаю. Парень поспешил за ловким сверстником, попутно начав запись на диктофон. Не дай бог, он упустит хоть одно слово из уст этого хама. — Не спеши ты так: землетрясение может повториться. — Землетрясение? — а вот о недавнем событии коротышка не слышал. — Какое ещё землетрясение? — Перед тем, как эта постройка показалась из-под земли, началось сильное землетрясение. До этого здесь ничего такого не было.       Чуя подбежал к гигантским вратам и с глупой улыбкой принялся осматривать их. Во снах Арахабаки камень был белый-белый, а сейчас из-за времени он больше походил на бледно-коричневый, но знакомые узоры всё ещё украшали его. Дазай так же подошел к вратам и попытался толкнуть их всем телом, но тяжелые двери не поддавались. — Не пройти, — констатировал забинтованный, отряхивая плащ. — Видимо, на этом наши приключения закончились. — Ха, ещё чего! — усмехнулся рядом стоящий.       Полный уверенности Накахара очистил некоторую часть узоров от пыли, откашлялся от неё же и принялся поворачивать и зажимать определённые выступы. Дазай лишь наблюдал со стороны, как сверстник умело справляется с древним механизмом, будто уже не в первый раз открывает эти двери. Чуя с силой ударил кулаком по самому большому узору, и двери дрогнули. Не сказав ни слова, Осаму схватил довольного собой рыжика за руку и принялся убегать подальше от дверей. — Ты чего творишь?! — оскалился Чуя в попытке вырвать руку. — Зданию тысячи лет, есть большая вероятность, что оно частично обрушится. — Это не здание, а храм, придурок! — Накахара, этот житель прав, послушайся его, — пытался достучаться Арахабаки, но подопечный просто горел злостью.       Чуя пытался применить силу, но она предательски не срабатывала, и тогда в дело вошли приёмы, но и от них надоедливый шпала уворачивался с преспокойным лицом. — Да чтоб тебя Кагуцути-ноками поджег, сволочь! — выругался он, замахнувшись в последний раз. — Кагуцути-ноками? Бог огня, что ли? — Дазай немного удивился услышанному ругательству. Мало кто обращается к богу огня с такой просьбой. — Неужели ты хоть что-то о богах знаешь? Я искренне удивлён, — Чуя обернулся на столб пыли, исходящий от врат. — Видимо, там что-то действительно упало. — Нет, это всего лишь пыль от открытых дверей. Если бы там что-то обрушилось, мы бы услышали. — Шум врат может спокойно приглушить падающие колонны. — С чего ты взял, что там есть колонны? — Уж я-то точно знаю, что есть в этом храме.       Дерзкая ухмылка поставила точку в разговоре, и оба парня направились обратно к вратам. Дазай, как всегда, оказался прав: никаких упавших колонн или стен не было. Стоило дыму развеяться, как Накахара начал кружиться по большому пустому залу и звонко смеяться. Дазай был готов покрутить у виска пальцем: что ещё за чудик столкнулся с ним на дороге? А Накахара подошел к очередным вратам и толкнул их с ноги — очередной поток пыли, но парень и не думал отходить. — Представляю вашему вниманию храм бога разрушений! — воскликнул парнишка, уперев руки в бока.       Дазай шел следом за радостным подростком, которого будто привели в Диснейленд. По сравнению с прошлой комнатой, где не было ровным счетом ничего, во второй глаза разбегались: стены украшены разными картинами, на полу и потолке иероглифы и всякие закорючки, а посередине — огромная статуя на пьедестале. — Бога разрушений? — Дазай сел на корточки у пьедестала и протёр золотую табличку от пыли. — Арахабаки? — Именно так, мой тупоголовый спутник! — Накахара с гордостью смотрел на статую своего наставника, который вырастил из хилого книголюба настоящего воина. — Это великий Арахабаки, который вселял людям страх и наказывал их за грехи. Жестокий бог справедливости, ненавистник смеха и радости без причины, излишней доброты и жалости.       И Чую понесло: он расхаживал по огромному залу, рассказывал истории картин, где были изображены или войны, или жестокие наказания деревень и людей. Он поведал Дазаю истории войн, как Арахабаки в одиночку сражался против целой гвардии, как безжалостно вырубал целые войска, как за ним шли люди; истории, как Бог разрушений наведывался в деревни, где правили грешные и зажравшиеся люди, и спускал на них свою стаю огромных волков, похожих на оборотней; как вместе с богом огня они устраивали пожар в лесах, где насиловали детей и закапывали ни в чем неповинных крестьян; как он одним взмахом своего копья поднимал цунами на пляж, где людьми овладевали похоть и желание плотских утех; как он превращал в щепки стены домов, которые пропитались насилием и криками жильцов; как он жестоко пытал грешников в своем же храме, вырывал им ногти и капал на кожу воск, сдирал скальп и лил поверх ран неразбавленный спирт. Рыжие брови хмурились, когда Накахара рассказывал о конфликтах с богами защиты и милосердия, когда они выгоняли Арахабаки с деревень и помогали людям, когда они в наглую вламывались в его храмы и спасали пленных. — А здесь, — Чуя указал на большое красное пятно на полу у стены, — оставляли истекать кровью тех, кто получил по заслугам. Арахабаки никогда не мучила совесть, он оставлял их тут и жарким летом, когда на открытые раны садились мухи и прочая мошкара, и холодной зимой, когда конечности превращались в ледышки и колол мороз. Они молили убить их, стонали на весь храм, а Он лишь ехидно улыбался, — на лице рыжика появилась ухмылка, полностью совпадающая под описание.       Говорить о боге парнишка мог долго, вот только после долгого сна это было достаточно проблематично, и мальчик умолк, запрыгнув на одну из больших ступеней, ведущих к громадному трону. — Слышь, мумия в чёрном, у тебя есть что попить? — Чуя шумно глотнул, но горло требовало больше жидкости. — Мог бы и повежливее попросить, — Осаму залез в походную сумочку, которую ему вручил кто-то из археологов, и подкинул Чуе пластиковую бутылку воды. Выбирать не приходилось, и рыжик залпом опустошил половину. — А вон там, — Накахара обернулся, указывая на трон, — Он сидел и раздавал приказы. Его лицо всегда было либо хмурым, как пасмурное небо, либо довольным, будто он заставил покаяться в грехах всех землян. — Откуда ты так много знаешь о нем? Неужели такой, как ты, много читает? — В книгах и слитках я не мог найти ничего подобного. Там писали лишь общую информацию о богах и их храмах, но ни намека на их личную жизнь и интересах. Будто кто-то хотел отмазаться от работы и написал всё в общих чертах. «Да, боги были, они ели, пили, срали и правили. Конец». Аж тошно. — Тогда откуда такие знания? Не мог же ты лично присутствовать в его время, — Осаму глянул в хитрые голубые глаза. Ну нет, это уже фантастика! Но откуда тогда у этого коротышки столько информации? — Хочешь, покажу одну потайную комнату? — голубые глаза сверкнули, когда в рыжей голове появилась идея. — Чуя, это грех! Не смей использовать эту комнату для такого грешного занятия! — Конечно, хочу, — Осаму поднялся, за ним вскочил с места рыжеволосый.       Подойдя к стене, Чуя снова начал шарить по ней ладонями, пытаясь что-то нащупать. — Ну где же ты? — начал заводиться парень. — Накахара Чуя, я ещё раз повторяю, отбрось эту ужасную идею и выходи из храма! — Да помолчи ты! О, нашел!       Подросток надавил ладонью на еле заметное пятно, что являлось активацией механизма. Чуя отскочил от стены назад, снова начала подниматься пыль, а в стене потихоньку открывался проход с лестницей, ведущей вниз. Парни переглянулись и молча направились в проход. Арахабаки в юной голове продолжал вопить, что сие действия наказуемы, что он никогда не простит Чую, если тот совершит задуманное, но парню было плевать. В темном спуске Осаму несколько раз спотыкался, и вскоре Чуя решил взять его за руку: «Так будет надёжнее», — оправдал он своё действие. Дазай не был против, а путник всё больше доказывал, что знает это место лучше кого-либо. Иначе он не мог объяснить, почему этот коротышка так спокойно идет по скользкой, неровной, местами поломанной лестнице. Шаг рыжика замедлился, и перед подростками открылась маленькая комнатка с каменными стульями и таким же пьедесталом, напоминающим стол. Чуя подошел к большому камню и уселся на него, продолжая держать шпалу за руку. Сейчас они были одного роста, как и планировал парень. — Что это за место? — Осаму делал вид, что ничего не понимает, осматривая мрачную комнату. — Здесь Арахабаки отрубал людям лишние части тела: руки, которые только и умели, что воровать; языки, что разносили грязные слухи и ругательства; уши, что подслушивали чужие разговоры; носы, что нюхали чужое бельё. Всё, что совершило грех. — А что здесь делаем мы? — карие глаза встретились с искрой голубых напротив. — Совершаем грех.       Бледная рука дёрнула парня в плаще на себя, но приблизился окончательно он сам. Глаза закрылись, лица максимально близко, губы сплелись в вязком поцелуе. Шатен медленно отпустил руку сидящего напротив и коснулся пальцем его подбородка, чуть приподнимая. Шаловливые языки полезли изучить полость рта партнёра, и их ничто не останавливает. Поцелуй становится мокрым, кожа вокруг губ теперь влажная, чувствуется даже лёгкий ветерок, пришедший с прохода. Накахара обвил пояс мумии ногами, заставляя прижаться всем телом, а руки обхватили шею в объятиях. Сердце бешено бьётся, и он не понимает, слышатся только свои толчки или чужие тоже? — Чуя, прекрати сию минуту, иначе я обрушу на вас свой гнев! — Да замолчи ты, — с довольной улыбкой произносит Накахара между поцелуями.       Осаму даже не обратил внимание на слова коротышки, ведь знает: они адресованы не ему. Руки в бинтах расстегнули тёмно-зелёную куртку и полезли под красную футболку, гуляя по нежной коже. Местами чувствовались шрамы, которые Чуя заработал на войне, но Осаму не зацикливался на них, ведь у самого весь торс покрыт точно такими же. Подушечки холодных пальцев коснулись сосков, и Чуя непроизвольно вздрогнул: к его телу впервые прикасались не в лечебных целях, и ему это нравилось.       Вдруг всё затряслось, и подростки немедленно разорвали поцелуй, осматриваясь. Вмиг разрушилась лестница, за ней начали обрушиваться стены и потолок. Новое землетрясение. — Грешники должны быть наказаны! И я не посмотрю, что ты мне как сын, Чуя. — Чёртов папаша, — огрызнулся парень.       Умирать в собственном доме не хотелось, ещё и нести за собой одну бинтованную шпалу, которая, между прочим, классно целуется. Чуя обхватил торс Дазая одной рукой и, собрав всю оставшуюся силу Бога, взмыл в небо. Дазай даже не удивился происходящему, он лишь вцепился в летающую кучку брани руками, чтобы не упасть. Рыжик не без труда и ловкости пролетел через проход, но самое сложное оставалось впереди: громадные колонны падали и дробились, потолок сыпался, а из-за облака пыли ничего не было видно. Собрав волю в кулак, Чуя со всей возможной скоростью полетел в сторону выхода, пытаясь облетать все препятствия, падающие на голову в прямом смысле слова. На самом выходе над парнями отломился огромный кусок потолка, который, казалось бы, и станет их могилой. Осаму успел попрощаться с жизнью и подумать: «Ну наконец-то», но Чуя со всей силы швырнул парня в сторону, спасая от гибели, а сам сравнялся с землей.       Дазай шмякнулся на песок, который смягчил падение, и, немного прокатившись вперёд, остановился. От огромного храма Бога Арахабаки остались одни руины, его красоту удосужился увидеть только Осаму. С трудом поднявшись, подросток побежал в сторону огромного куска потолка, который так не вовремя обрушился над их головами. Чуя. Ему нужно найти этого коротышку, и он даже не знал, почему. Просто нужно и всё, это не объясняется!       После падения кусок покрылся глубокими трещинами, и юному археологу удалось разломать некоторые части и отбросить в сторону. Может, у этого паренька есть ещё козыри? Козыри от той силы, которую он использовал. Да, дар не новинка в их мире, но рыжик явно исключение из правил. Это не дар, нет. Это что-то присвоенное, и Осаму должен выяснить, что это.       Кусок ближе к левому краю дрогнул. Дазай немедленно подбежал к нему и, приподняв тяжелый камень, откинул его на другой. Под камнем лежал Чуя, корни волос его пропитались кровью, но она, видимо, уже остановилась. — Хорошо, что пришел. Я устал сдерживать эту громадину, — тихо усмехнулся парень, смотря на спасителя. — Откуда такая сила? И что это вообще было? Перед землетрясением меня должны были осведомить подчинённые! — Это было не обычное землетрясение. Как бы тебе сказать, — Чуя с трудом поднял туловище, приняв сидячее положение, повернулся на Осаму и глупо улыбнулся: — Нас хотел убить мой отец, сам Арахабаки. — Но ведь у Арахабаки не было детей, иначе возле его трона стоял бы ещё один поменьше.       И Чуя рассказал всё, что с ним произошло за последние десять лет. И про то, как он увлекался богом, и про их первое общение во время медитации семилетнего Накахары, и про то, как он перенёсся в сны Арахабаки. — Знаю, в это сложно поверить, — рыжик почесал затылок, с волос посыпался песок, — но это и есть правда. Кстати, до этого я не мог использовать силу, потому что в Бога Разрушений никто, кроме меня, не верил. Признайся, ты всё понял ещё в храме. — А я собирался это скрывать? Да, после твоих рассказов я начал думать о нем, как о личности. Но в богов я не верю. — Теперь веришь, — Чуя ловко поднялся, будто это не на него недавно упал кусок потолка. — Тебе не больно? — А? Не-а. Видимо, сила меня подлатала. Интересно, а что будет, если вся земля поверит в меня? — Не в тебя, а в твоего наставника. — Да какая разница? Всё равно он у меня вот тут, — парень постучал пальцем по своему виску, улыбнувшись.

***

— Чуя, да вставай же, иначе оба опоздаем!       В ответ тишина. С выражением лица «За что мне это наказание?» Осаму бросил в комок одеяла расчёску, и из-под него выглянул растрёпанный рыжик: — Ты войну затеваешь? Я же сейчас в ответную атаку пойду. — Знаю я все твои атаки, — шатен с довольной ухмылкой опустил ворот рубашки, демонстрируя след от укуса.       Нахмурившийся Накахара запустил снаряд обратно, вот только ходячая многоэтажка как всегда увернулась. — Сам виноват, на кой черт так сильно хлестать надо? — Ну извини, меня завели твои крики. — Вот же ублюдок!       Одеяло слетело, а рыжий зверь накинулся на кареглазую добычу, повалив на пол. Лицо Осаму светилось улыбкой, и Накахара, честно, ударил бы его, вот только рука предательски не поднималась на ебальник возлюбленного. — Почему мой парень именно ты? — Чу-чу грустно вздохнул, вставая с сожителя. — Я задаю себе этот же вопрос каждый раз, когда среди экспонатов с раскопок нахожу твои волосы. — Поговори мне ещё тут. Я однажды перепутал кусок твоих дряхлых бинтов с какой-то важной бумагой, и мне за это влетело! — Кто ж виноват, что помимо низкого роста у тебя ещё и плохое зрение? — То, что он твой парень, ещё не значит, что его нельзя убить. — Арахабаки, я и так еле держусь, чтобы его не прикончить, помолчи лучше. — Что там твой папочка говорит? — Осаму скрестил руки на груди, наигранно нахмурившись.       Чуя с улыбкой подошел к мумии и обнял за шею, с довольной улыбкой затягивая в поцелуй. — У меня есть только один папочка, и он не бог. — То есть, я не бог? — Разве что только мой.