Она не придет?

Она не придет…? Правда не придет? Не захочет увидеть его в последний раз? Не попытается остановить от этой глупой ошибки? Она ведь тоже считает это ошибкой, по-другому и быть не может… Она даже не захочет с ним попрощаться? Хотя бы еще раз в жизни пересечься взглядами, хотя бы еще раз в жизни услышать, как он произносит ее имя, еще раз услышать от него слова любви… Ей… ей правда это не нужно…? Неужели это важно лишь для него? — Пожалуйста… — шепчут искусанные уста Чонгука, пока парень продолжает взглядом полным надежды исследовать здание аэропорта в поисках девушки, без которой, как кажется не только ему, но каждой клеточке в его теле, каждой молекуле, каждому атому кажется, он не сможет жить… Без нее он ничто… Парень и без того высокий, но даже со своим ростом привстает на носочки, надеясь, что просто не заметил ее пока что среди множества людей, наполнивших огромный холл аэропорта Инчхон. Он ломает свои дорогие кроссовки, дизайнерские, названные когда-то счастливыми, те, что хранил для особого случая и надевал всего трижды в жизни: на какое-то очень важное для него мероприятие, быть может, это было прослушивание или олимпиада, конкурс талантов или что-то еще, он не помнит, что именно; на их первое свидание и сегодня. Сегодня Чонгук надел их в третий раз, не считая примерки в магазине. Он всегда был бережен с этой парой, они ему нравились, потому что красивые. Этого было достаточно для того, чтобы он их купил только для того, чтобы сдувать с них пылинки и бояться сломать носки. Лишь одно неверное движение и пара испорчена навсегда… ничто не исправит уродливого залома идеально белой кожи. Но сейчас Чонгуку плевать на заломы, на все плевать, ему бы только стать чуточку выше и заметить ее в толпе… наконец-то, ее увидеть… Но ее нет, нет нигде, сколько бы он ее ни высматривал, сколько бы времени ни прошло с того момента, как он обернулся впервые. Ее нет, она все еще не пришла попрощаться с ним. А он все еще ждет, все еще надеется на то, что она придет… Непременно придет, прибежит в его объятия, расплачется в его руках и поцелует с любовью губы… Произнесет его имя так, как умеет только она, чтобы до дрожи в теле, до остановки сердца… Она придет, точно придет и скажет, как сильно любит, пообещает больше никого не любить. Никого и никогда… Она скажет, что ее сердце принадлежит ему на веки, что до самой смерти своей она будет любить его и помнить. И каждую ночь будет молиться о случайной встрече… ведь другая просто невозможна. Ее нет, нигде нет, с какой бы силой он ни сжимал собственный паспорт и вложенный в него билет на самолет, что разлучит их, быть может, навсегда… его это пугает, если по правде. Чонгук ничего не боится в своей жизни, кроме глупых микроволновок и того, что больше никогда ее не увидит. Что между ними и правда повиснет пропасть под названьем «навсегда». — Ну же, приди… пожалуйста, приди… — умоляет Чонгук, не теряя надежды хотя бы увидеть ее. Ему хватит даже этого, хотя он привык быть жадным… Не нужны долгие объятия и сладкие поцелуи, не нужны слова любви и обещания быть верной его сердцу всегда… Ему ничего не нужно, кроме взгляда ее глаз, ничего… но даже его он все еще не получил, а регистрацию на его самолет объявляют снова, добавляя такое ненужное «заканчивается». — Чонгук, нам пора, — на плечо парня опускается ладонь Намджуна, а Гук не обращает на это прикосновение никакого внимания, продолжая выглядывать любимую, — Мы не можем больше ждать. — Еще немного, хён, — просит Чон, не глядя на друга. — Всего несколько минут, ладно? Она придет… — Она не придет, Чонгук. Если бы она хотела, она была бы здесь уже очень давно. Тебе стоит перестать надеяться. — Нет! Она придет, я знаю. Всего пять минут, Намджун, пожалуйста. Дай мне еще пять минут… — Две минуты, Гук. Регистрация на рейс заканчивается. Чонгуку плевать, если по правде. Ему сейчас совсем не до самолета, не до переезда в другую страну на, черт знает, сколько времени, возможно, даже на это ненавистное ему навсегда. Ему ничего не интересно, ничего не нужно, кроме того, чтобы она пришла. — Пожалуйста… — вновь шепчут его губы, а взгляд сканирует людей вокруг снова, — пожалуйста… Она не приходит даже две минуты спустя. Даже три минуты и после того, как Намджун снова подгоняет Гука к стойке регистрации, ее все еще нет… А парень все еще ждет, он все еще надеется, вот только, кажется, очень зря. — Она не придет, да? — Чонгук смотрит на друга разбито, а тому очень жаль. Он не хочет врать и понапрасну обнадеживать Чона, но и ранить его еще больше не может, тяжко вздыхая, когда младший качает головой, вновь окинув прохожих взглядом. — Не придет… — Может быть, что-то случилось? — Джун правда надеется, что у нее была причина разбить сердце Чонгука. Он надеется, что она хотела прийти, пыталась, что виноваты в таком их разрыве обстоятельства, не она. Чонгук не заслужил такого прощания… — Это больше не важно… Парень крепче сжимает паспорт, разворачиваясь вокруг своей оси на пятках дизайнерских кроссовок со сломанными носками, и направляется медленным шагом в сторону стойки регистрации вслед за Джуном. Чонгуку больно. Потому что она не пришла. Кажется, только он придавал столько значения времени, что они провели вместе, только для него так много значили их прикосновения, разговоры, только он искренне любил… Он даже пытался сбежать, пытался все разрушить и остаться с ней, только чтобы не расставаться с любимой… А она даже не пришла, чтобы с ним попрощаться. Неужели он правда для нее ничего не значил? Когда она сказала ему это, он не поверил, думал, что она просто хотела его оттолкнуть, хотела, чтобы Гук уехал в другую страну, отпустив ее, чтобы не жертвовал своим будущим и не шел против семьи… Он думал, она соврала ради того, чтобы ему было проще уехать. Думал, ее слезы значили, что ей больно говорить все это, думал, она просто пытается его обмануть, чтобы забыть ее было проще… Он ошибался? Чонгук помнит тот момент, отчетливо помнит каждую секунду их расставания. Помнит, как прижал ее к себе, помнит, как в дрожащие губы впился поцелуем горьким и соленым от слез, что текли по ее щекам, что текли по его… Он помнит момент, когда она перестала вырываться и сильно сжала его в своих руках, помнит, как шептала слова о любви во время их последней ночи, помнит слова, которые шептал ей он… Она просила забыть ее и быть счастливым, просила ни о чем не жалеть… она о многом просила его той ночью, а он просил только об одном. Он просил ее прийти…. Чонгук продолжает оглядываться, медленно переставляя ноги, он не может перестать надеяться на то, что она выполнит его просьбу, в ответ на которую не дала обещания. Она не придет…? Парень проходит первый барьер на пути к самолету, медленно снимает куртку, укладывая ее на магнитную ленту аппарата, намеренного просветить его вещи, и бросает взгляд в сторону холла, но вынужден вновь столкнуться с разочарованием. Она не пришла. Телефон, ключи, мелочь, ремень… он ничего не забыл выложить? Вроде бы нет, но все равно арка, под которой он проходит, пищит, так что его просят занять очередь других таких же пропищавших, чтобы его осмотрели и ощупали. Чону все равно, парень просто смотрит угрюмо в ответ на качающего головой раздраженного Намджуна, который продолжает нервно поглядывать на часы. — Иди, я не потеряюсь. И он уходит вперед, прихватив свой рюкзак, что-то говорит о том, чтобы Гук поторопился, а Чон молча кивает и отводит взгляд. Он не собирается чувствовать себя виноватым, даже если виноват. Сейчас его наполняют совершенно иные чувства. Потому что она не придет… Девушка в разорванных джинсах, с разодранными коленями и сбитыми костяшками пальцев, влетела в здание аэропорта и упала, сбитая с ног, куда-то спешащим, прохожим. Обеспокоенное: «Вы в порядке?» остается без ответа, она лишь невнятно кивает головой, поднявшись, и пытается заправить за ухо растрепанные из-за бега волосы, в добавок ко всему еще и липкие от крови, сочащейся из тонкой ранки где-то в волосистой части головы. «Боже, вам нужно в больницу!» — вскрикивает кто-то, а она даже не смотрит в сторону этого человека, стараясь осмотреть всех и каждого в холле на наличие одного единственного человека, которого не было нигде. — Нет, пожалуйста… — она плачет, плачет не от боли, которая пронзает щиколотку, когда вес тела переносится на нее. Кажется, девушка повредила ее, когда упала только что. Только этого ей не хватало. Чонгука нет, нигде нет, сколько бы она его ни выглядывала, а диспетчер объявляет на весь аэропорт окончание регистрации на рейс. Его рейс. — Пожалуйста, пожалуйста… Она ненавидит себя, ненавидит пробки в Сеуле, ненавидит пьяного водителя, врезавшегося в ее такси, ненавидит слишком ответственных полицейских, которые не отпускали ее, требуя дождаться скорой помощи, и не верящих, что она в порядке, ненавидит эту самую скорую помощь, из которой сбежать ей удалось лишь чудом. Никто не хотел слышать о том, что она опаздывает, никто не хотел знать о том, как успеть в аэропорт для нее важно. — Вы серьезно пострадали… — говорили ей снова и снова, — Вам нужно в больницу, а не в аэропорт. — Вы не понимаете! — Я понимаю, что ничего не может быть важнее жизни. — сказал ей молодой сержант полиции. — Это намного важнее моей жизни… — плакала она, умоляя, но даже отчаяние ее голоса не смогло ей помочь. Она упала не один раз от машины скорой по пути до такси, которые, как на зло, не останавливались, так что какую-то часть пусти ей пришлось просто бежать в надежде, что остановится хоть кто-нибудь. Телефон так не вовремя разрядился, а ведь Чонгук больше месяца говорил, что ей пора купить новый, что его бесит, когда она пропадает из сети и он не может с ней связаться, говорил. Ей давно следовало купить новый телефон, она должна была послушать Чонгука… тогда, она смогла бы ему сейчас дозвониться, она могла бы сказать, что любит… что ей жаль. Хотя бы по телефону сказать о своих чувствах. Сказать о том, что она никогда его не забудет, о том, что всегда будет его любить. Его нигде нет, нигде, куда бы она ни смотрела. Прохожие продолжают коситься на грязную девушку с распатланными волосами и разорванной одеждой, на девушку, по щеке которой течет кровь, а она продолжает плакать и с надеждой крутиться вокруг своей оси, высматривая любимого. Она надеялась еще хотя бы раз увидеть его… хотя бы раз пересечься взглядами, хотя бы прошептать его имя напоследок и увидеть движение губ, произносящих ее собственное… — Чонгук! Чонгук, где ты?! — она кричала так громко, насколько это было возможно ее дрожащим от рыданий голосом. — Гук! — она вопила это имя так громко, словно от этого зависела ее жизнь и даже больше, заливалась слезами, из-за которых мир вокруг расплывался, и звала Чонгука по имени, надеясь, что он услышит. Надеясь на то, что он придет. Словно даже если он слышит, он захочет ее увидеть… — Я все испортила… — вытирая нос рукавом толстовки, девушка пыталась успокоиться и собраться с силами, чтобы прокричать самое красивое имя еще хотя бы раз до того, как полицейские, спешащие подобраться к ней, как к нарушительнице порядка, выставят ее отсюда, лишив последующей возможности войти. — Пожалуйста, Гук…! Пожалуйста! Она полна отчаяния, отчаяния и непреодолимого желания, потребности обернуть время вспять и все исправить. Хотя бы на несколько минут перемотать время назад, чтобы иметь возможность увидеть хотя бы его затылок и задники кроссовок, что он когда-то считал счастливыми, и которые она больше таковыми не считает, ведь именно в них он ускользает от нее… ей почему-то кажется, что именно в этой обуви он решил проститься с Кореей, проститься с ней. Она полна отчаяния и кричит его имя, самое сладкое имя на свете, заливается слезами и кричит, наплевав на то, что подумают люди, и как скоро двое мужчин в форме выведут ее из здания аэропорта. Возможно, смеривающие ее осуждающими взглядами, прохожие считают девушку душевно больной или думают, что она серьезно пострадала, раз лицо и руки испачканы кровью… ее тело и правда кровоточит, но сильнее кровоточит сердце, разбивающееся снова и снова, когда на очередной ее крик не приходит ответа. Его нет… Он ушел… Она больше его не увидит… Больше никогда она не назовет его по имени. Больше никогда он не произнесет для нее слова любви. Их взгляды больше никогда не пересекутся, а руки не смогут прикоснуться друг к другу. Они обречены навечно застрять в прошлом, таком прекрасном и с каждым годом отдаляющимся от реальности, в которой им следовало бы жить, но в которой жить они не хотят. Ведь в этой реальности нет больше их… В ее мире больше никогда не будет его. В его мире ее больше никогда не будет… — Пожалуйста… — сломанный шепот с дрожащих губ, а плеча касается рука полицейского. Его голос зовет ее, обращаясь к ней «девушка», а она ничего не слышит, пустым взглядом глядя куда-то в толпу, словно надеется все еще, что из нее выйдет Чонгук и позовет ее по имени… — Девушка, Вы в порядке? Давайте выйдем на воздух, там Вам станет лучше, и пока мы вызовем скорую… Она ничего не отвечает, просто позволяет развернуть себя в сторону выхода из аэропорта, безразлично-стеклянным взглядом глядя куда-то вперед. Она опоздала. Он ушел… — Мирэ! Кан Мирэ! Ей кажется, он зовет ее по имени… Губы трогает легкая улыбка, со стороны она кажется безумной, совсем не сочетаясь с пустым взглядом наполненных слезами глаз. Мирэ кажется бледной, а с кровью на лице и странным его выражением выглядит для многих пугающе. Не исключено, что девушка, которая любила Чонгука всем сердцем и которую он любил, прямо в этот момент сошла с ума. В конце концов, ей все еще слышится его голос, а это ведь невозможно… — Мирэ! Поворота головы достаточно, чтобы ноги брюнетки приросли к полу, заставляя двух мужчин в полицейской форме вопросительно на нее посмотреть. Это он… ее Чонгук… он правда позвал ее по имени. Мирэ плачет сильнее, разворачиваясь к Чонгуку всем своим сотрясающимся от рыданий телом, не сдерживает ни единой слезинки, срываясь с места вопреки попыткам служащих полиции удержать ее на месте, вопреки боли, которая пронзает ее щиколотку при каждом новом шаге, вопреки здравому смыслу и логике… вопреки всему. Потому что ее Чонгук все еще здесь, он смотрит прямо на нее, облегченно и напугано, продолжает шептать ее имя, пока она добирается до растянутой разграничительной ленты, у которой он стоит. Чон ловит любимую, заключает ее в тесных объятиях вопреки недовольству и осуждению со стороны работников аэропорта, которые кричат им обоим что-то о том, что они не могут находиться друг к другу так близко; вопреки заинтересованным и осуждающим взглядам и возгласам простых прохожих, ведь ему плевать. Им плевать. Ему плевать, ведь она в его объятиях, плачет сильнее и шепчет лихорадочно его имя, сильнее сковывая своими руками. Ей плевать, потому что он целует ее волосы и шепчет на ушко слова любви, которые, думал, больше никогда не скажет… которые, она боялась, она не услышит боле. — Я люблю тебя, — шепчет она, заплаканная, совсем не красивая по стандартам красоты и моды, но для него самая прекрасная, как и всегда. — Я люблю тебя, Чонгук, я всегда… Никогда не смогу разлюбить. — Мирэ, что с тобой? Кровь… — Чонгук обеспокоенно осматривает ее лицо, не выпуская из своих рук, а она качает головой, отмахиваясь от его слов, и снова говорит ему о том, что ее сердце навсегда принадлежит ему. А он не слышит, ничего не слышит, поправляя ее волосы и после глядя на окрашенные кровью пальцы. — У тебя кровь! — Это не важно, все в порядке, правда… я в порядке. — Ты ранена! — Это не… — Тебе нужно в больницу! — Нет, послушай… — Чонгук! — голос Намджуна парень не перепутает ни с одним другим, но в сторону старшего Чон не смотрит, делает вид, что ничего не слышит. — Мирэ… Она не дает ему договорить, потому что этот шанс для них самый последний. Этот момент для них самый последний, и в этот момент она бы хотела заставить его почувствовать все то, чем она к нему переполнена. Узнать, что на самом деле она к нему чувствует. Узнать, что это намного больше, чем можно выразить словами или даже понять самому. Она целует его так, как никогда не целовала, ведь знает, что это их последний раз. Она плачет и целует его, говоря: «Я тебя любила», говоря: «Я все еще люблю», обещая: «Я всегда буду любить». Ему больно, очень больно потому, что они должны попрощаться. Больно потому, что этот поцелуй слишком горький, несмотря на то, как сладок. Ей тоже больно… — Я… — шепчет Гук, когда она разрывает поцелуй, но еще какое-то время не решается открыть глаза, словно пытается как можно лучше запомнить этот момент и ощущения, наполнившие ее сердце от прикосновения его губ. — Я не могу… — Ты должен. Ей больно говорить это, но она должна. У нее нет выбора. У него нет выбора. — Может быть, однажды… Чон Чонгук не согласен на это «может быть» и «однажды», он согласен на все, кроме этого. Согласен на все, если с ней. Регистрация объявлена завершенной, она просит его поторопиться, Намджун кричит что-то о том, что Гук должен прилететь следующим рейсом, а парень только качает головой, глядя на Кима, и по его взгляду старшему все становится слишком хорошо понятно. — Чонгук, такая возможность выпадает только раз в жизни, ты должен… — умоляет Мирэ, начиная жалеть, что пришла сегодня, ведь если бы не она, Гук бы не стал сомневаться и улетел за океан. — Будет другая. Возможность еще будет, и она будет более подходящей для меня, — совсем ничего не боясь, заверяет девушку Чонгук. — Но даже если нет, главное, я буду счастлив. — Гук… — ее взгляд умоляет его поехать, ведь ей совсем не хочется рушить его жизнь, хотя сердце знает, что никогда не сможет его отпустить и, в конце концов, разорвется от боли. Меньше всего ей хочется отобрать у него блестящее будущее, которого он достоин. Чонгук просто хочет быть счастливым и он готов пожертвовать этой возможностью и тысячей других таких же ценных или даже еще ценнее, чтобы быть рядом с той, без которой не представляет жизни. Даже если он останется совершенно один в этом городе, в целой стране, он сможет выжить вопреки всему, сможет быть счастливым, потому что она будет рядом. Он не будет одинок. — Нам нужно в больницу. Полицейские и работники аэропорта, наконец, могут вздохнуть спокойно, ведь парень в черной водолазке забирает свои вещи из корзинки, в которую те были сложены для осмотра, и спешит выйти за пределы ограничительной линии и, обняв любимую за плечи, пока та обвивает руками его талию, направляется на улицу. Она старается не хромать, чтобы он не заметил, потому что знает, что Гук будет переживать… а он все заметил уже давно, поэтому настаивает на том, чтобы они поехали в больницу. Мирэ не станет с ним спорить, ей кажется, что она никогда-никогда не поспорит с ним больше, а он ее никогда-никогда не отпустит. Они не попрощались сегодня и не попрощаются никогда. Она всю жизнь будет слушать, как он произносит ее имя, и так же трепетно будет произносит его. Они всю жизнь будут шептать друг другу слова любви, кричать о них будут столько, сколько им захочется… потому что она пришла.