Сон в красной комнате

Просите, и дано будет вам; ищите и найдёте; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. ©

Октябрь тогда выдался наисквернейший. Утром тихий холодный дождь стучал по крышам и оконным стёклам, это был один из тех дождей, которые вызывают кроткую осеннюю тоску. Стучал он недолго, успокаивался, и иногда ему на смену приходил лёгкий и рассеянный солнечный свет. Солнце то показывалось из-за туч, то пряталось за ними, а ветер нёс их так быстро, что порою было даже страшно взглянуть на небо, ибо там происходила настоящая жизнь, в которую, казалось, вот-вот засосёт и тебя, словно в воронку. Октябрьский ветер был таким холодным, что приходилось плотнее кутаться в пальто, поднимать воротник и натягивать перчатки. Не успеешь проснуться, как в окна уже глядят томные петербургские сумерки. Прекрасное время для самоубийц. Почти каждый день в бурлящих по ночам водах Невы находили трупы. И печально было смотреть, как жёлтый лист срывается с ветки дерева и летит на землю, прямо кому-то под ноги. А ведь Петербург осенью особенно чарующ. По крайней мере, так говорят поэты и музыканты, которых и без того меланхоличный город завлекает в свои октябрьские сети. Чарующ, страшен, опасен… Прекрасен. Нева покрыта серебристой вуалью, и её синие воды грустно шумят, зовут, пленят. Первыми зажигаются огни питейных заведений на Лиговке — так уж повелось. И запах свежей сдобы с корицей и курагой разносится по улице, словно клич. Обязательно появятся покупатели — ну кто же устоит перед таким ароматом? А булочку с корицей да маком, ещё бы запить кофе с молоком и сахаром — просто сам Бог велел. Осенью, знаете ли, изысков совсем не хочется. В общем, в тот октябрь жизнь продолжилась. Для всех, кроме Анны Валентиновны Нарышкиной и самоубийц, имена которых в этой истории не стоит называть. Труп представленной женщины лежал на холодном железном столе, а стоящие подле него Эраст Фандорин, Иван Бриллинг и Яков Щегловский, просто смотрели, не в силах отвести взгляды. А посмотреть там было на что. Некто не просто всадил нож в сердце несчастной или выстрелил ей в лоб. Куда там! Такая гибель покажется избавлением, если не счастьем, когда узнаешь, что сотворили с бедной Нарышкиной. Негодяй расчленил её труп: ноги, руки и голова были отделены от туловища, груди отсутствовали, на лице лезвием была «нарисована» улыбка. Но убийце, видимо, оказалось этого мало. Он вырезал мозг, почки, печень, желудок и кишечник госпожи Нарышкиной. И вес её тела составлял всего двадцать килограмм. Первые двое помощников Щегловского, увидав труп, рухнули в обморок. Вместе, по команде, как оловянные солдатики. Тотчас после обнаружения трупа послали за статским советником Фандориным и начальником сыскной полиции Иваном Бриллингом. Когда в городе, да ещё и в столице, произошло столь кровавое и ужасающее своей бессмысленной жестокостью убийство, работать должны проверенные, самые лучшие профессионалы своего дела! Личное распоряжение Великого князя. — Предполагаю, что она умерла в мучениях. То есть, злодей не усыпил её, а потом проделал все эти… манипуляции, — Щегловский за свои двадцать лет в судебной экспертизе повидал немало, но такого… — П-поподробнее? — спросил Фандорин, не сводя взгляда с трупа. — Видите, как перекошен её рот? И лоб сморщен. Боюсь, госпожу Нарышкину мучили, вероятно, некоторые из ранений были нанесены прижизненно, — сказал Щегловский, прикладывая платок ко рту. Его лицо было влажным — как тут не взволнуешься? Труп был обнаружен в одном из обычных двориков Петербурга. Убийца не хотел особенно прятать его, равно как и подбрасывать под чей-то порог, но оставил так, чтобы его непременно нашли. — Полный отчёт не позднее завтрашнего утра, — быстро сказал Бриллинг в своей привычной манере. Он морщился так, словно у него болел зуб. — Да-да, конечно, — торопливо ответил Яков Эдуардович, только и ждущий того, чтобы эти двое покинули сие гиблое место. Тогда он сможет накрыть труп тканью и уйти пить чай. — К десяти всё будет готово… — Глядите-ка, — Фандорин медленно наклонился к покойнице и внимательно посмотрел на ногти её правой руки. — Под ногтевыми пластинами золотистые крупицы, похожие на пудру. Да, пудра она и есть. — Ну, хотела прихорошиться, а в этот момент в комнату влез убийца, — пожал плечами Щегловский. — На лице косметики нет. Ни следа, — столь же нерасторопно прокомментировал Эраст Петрович. На это Яков Эдуардович не нашёл, что ответить. Сморгнув, статский советник выпрямился и, развернувшись на пятках, направился к выходу, держа спину идеально прямо, как и положено человеку его «высоты». Бриллинг изогнул бровь, глянув на Щегловского, словно говоря ему что-то без слов, и направился следом за Фандориным. — Что д-думаете? — спросил Эраст Петрович, когда они вышли в сиротливые октябрьские сумерки, серебристые и густые. — Что этот случай войдёт в историю российской криминалистики. Лично я не могу припомнить ни одного столь же жестокого инцидента, — сказал Бриллинг, глядя на блёклый свет загорающегося уличного фонаря. Тот всегда сперва исчезал, затем появлялся, и так несколько раз, пока не загорится окончательно. — Мы имеем дело либо с п-психопатом, либо с хорошо п-продуманным душегубом, — задумчиво сказал Фандорин, опираясь на трость и шагая вдоль приунывших домов. — Верно. — З-зачем ему понадобились внутренности — остаётся пока только лишь догадываться. — Возможно, для какого-нибудь ритуала. Или поедания. Фандорин слегка поморщился и искоса посмотрел на начальника сыскной полиции. — Ну что же вы так на меня смотрите? — ухмыльнулся Бриллинг, ловко поймав его взгляд. — Случай, прямо скажу, престранный. — Заметили, что убийца оставил труп не в публичном месте, не напоказ? — натягивая чёрные кожаные перчатки, спросил начальник сыскной полиции. — Да, это наводит на размышления… — И на какие же? — Он не действовал на потеху публики, это был не вызов правосудию, — задумчиво сказал Фандорин. — Это вы очень деликатно подметили. С вами трудно не согласиться. Они остановились. Теперь их петербургские пути расходились. Ветер принёс одинокий жёлтый листок, что упал на голову Бриллингу и разлёгся в его русых волосах. Эраст Петрович смотрел на это, чуть склонив голову набок. — Завтра в десять утра на моём столе будут окончательные результаты вскрытия. Во сколько вы приедете? — в своей излюбленной торопливой манере спросил Иван. — В десять и п-приеду. Обоих удивляло, как же они будут вместе вести расследование? Такие разные. Меланхоличный Фандорин и энергичный Бриллинг были словно две крайности, но навредит это или поможет их совместному расследованию? — Всего доброго, Фандорин, — торопливо сказал Иван и, склонив голову в знак почтения, начал переходить дорогу. — И вам. Проводив начальника сыскной полиции взглядом, Эраст Петрович пошёл домой. Он жил одинокой холостяцкой жизнью в не очень большом, но комфортном особняке на Английской набережной. Туман в тот день стоял ну просто британский. Фандорин то и дело оборачивался, поскольку слышал шаги за своей спиной. Человек в синем плаще и накинутом на голову капюшоне неотрывно следовал за ним, наблюдая. Он преследовал статского советника почти до его дома, а потом исчез, растворился в туманной манне. Эраст Петрович понимал, что это вызов. Игра началась. Поэтому мужчина ничуть не удивился, когда ближе к ночи в его дверь постучались. Отворив, Фандорин не увидел никого и ничего, кроме лондонского тумана, густого, как хорошее петербургское мороженое, и тёмно-синего акварельного неба, давящего на город. На крыльце лежал чёрный конверт, статский советник подобрал его и закрыл дверь. Пройдя в гостиную, Эраст Петрович взял с кофейного столика десертный нож и вскрыл послание. Оно было составлено из газетных букв — всё, как полагается. «Вы — два круглых идиота, ежели полагаете, что сможете меня поймать. Это не в вашей власти. Вы только зря потратите время. Но мне хочется поиграть с вами в игру. Завтра в книжном салоне «Самовар» на бульваре Эрлера вы сможете найти послание, оставленное для вас. Если вы отгадаете мой ребус, я, так и быть, намекну, кто будет следующей жертвой. Или вы с вашим дружком слишком глупы, чтобы отыскать его?». Фандорин отложил письмо на фортепиано и, оперевшись на него локтями, вплёл пальцы правой руки в тёмные волосы, левой в те мгновения перебирая чётки. Вызов, он был прав. Да ещё такой дерзкий…