Боль

Руки Лань Сичэня дрожали, словно после изнурительной работы или тренировки. Он держал в руках кнут, неосознанно сжимая его до побеления костяшек. Лань Хуань смотрел в пол, думал, что именно он должен сделать через несколько минут. И с каждой секундой размышлений мужчине казалось, что он просто не сможет. Что уронит орудие пытки на пол, не успев начать. Но больше некому. Выше Лань Ванцзи по статусу только Лань Сичэнь и Лань Цижэнь. Цзэу-цзюнь не мог позволить дяде исполнять наказание. Это было бы неправильно, с какой стороны ни посмотри. Лань Хуань взрослый мужчина и должен уметь держать эмоции в узде, дабы они не мешали ему в принятии важных решений. Только не получалось. Он слишком любил Ванцзи. Только сейчас Сичэнь осознал, что в какой-то степени всё ещё видел брата ребенком, которого нужно оберегать от любой боли. В последнее время все старания Лань Хуаня пошли в никуда. Дядя взял старшего племянника за запястье, будто останавливая. Цижэнь сейчас слишком хорошо видел эмоции Сичэня, ему хотелось поддержать. Но Лань Хуань высвободил руку и прикрыл глаза, отворачиваясь и говоря тихое "нет". Чем больше он задерживается — тем меньше вероятность, что сможет. Он и не был до конца уверен, что полностью решился. Лань Сичэнь подошел к стоящему на коленях брату, крепко держа кнут в руке. Хуань понимал, что теперь пути назад нет. Изо всех сил он пытался перестать жалеть. Цзэу-цзюнь замахнулся и ударил кнутом по спине Ванцзи. Раздался треск ткани, а тело Лань Чжаня слегка подалось вперед. Края дыры в ханьфу окрасились в красный, кровь заструилась по спине. Сичэнь старался бить не в полную силу, но он не мог просто погладить преступника по спине, затем отпустив его. Это не было бы наказанием. То, что Ванцзи преступник, всё ещё не укладывалось в голове, потому Сичэнь чувствовал, что избивает невиновного человека. Тот чудовищный эпизод, когда Лань Чжань ранил одного старейшину за другим, будто стерся из памяти. Остался только приговор, звенящий в ушах, впивающийся в сознание. Второй удар. Лань Сичэнь чувствовал, как рука перестает слушаться. След от кнута лег перекрестом на предыдущий. Хуань хотел бы иметь возможность остановиться, упасть в ноги и молить о прощении. Третий удар. Всё больше Цзэу-цзюнь думал о том, что избивает ребенка. О том, как этот ребенок потом не сможет разогнуть спину. О том, как будет ненавидеть старшего брата. Сичэнь бил и бил, чувствуя, как с каждым движением что-то будто разрушается в душе. Где-то на пятнадцатом ударе он всерьез испугался, что может убить Ванцзи. Одежда Лань Чжаня давно была разорвана в клочья, куски ткани лежали вокруг сидящего на коленях юноши. Кровь струилась по его спине зловещим водопадом. Как бы Сичэнь ни старался, он не мог ничего сделать с силой своих рук. Кнут рассекал кожу и мясо, похожий на змею, что раз за разом бросалась в атаку. Зрелище было ужасающим. Вокруг находилось очень много заклинателей, наблюдавших за процессом. И каждый ждал, когда же Лань Ванцзи умрет, потому что невозможно было, чтобы человек выдержал подобное. Тем не менее, Лань Чжань сидел с прямой спиной, смотря в пол перед собой, лицо его не выражало никаких эмоций. Ему казалось, что если родной брат и забьет его до смерти, как скотину, то стоит хотя бы принять свою судьбу достойно. Настолько, насколько это вообще возможно. Но уже на двадцатом ударе Ванцзи закричал. Боль стала оглушающей и почти лишающей чувств. Спина его была похожа на кровавое месиво и было удивительно, как Лань Чжань всё ещё способен сидеть. Сичэнь, услышав срывающийся голос младшего брата, практически выпустил кнут из рук. Его передернуло, по спине волнами струились жар и холод. Мужчине стало сложно дышать от осознания, что он делает своими собственными руками. Сичэнь уже готов был отменить наказание, правила, да что угодно, лишь бы остановить... Всё это. Уже под конец из горла Лань Ванцзи раздавались лишь хриплые стоны, он кашлял кровью, которой и так в нём осталось не так уж и много. После тридцать третьего удара Лань Чжань всё же упал на пол, уже неспособный держаться на коленях. Для него всё было как в тумане, звуки воспринимались словно через вату. Практически сразу кто-то подошел и пощупал пульс. Этот кто-то начал говорить, но Ванцзи уже потерял сознание. Сичэнь держался долго. Он проверил, жив ли младший брат, а затем поднял его на руки. Мгновенно одеяния Лань Сичэня пропитались кровью, но он обратит на это внимание лишь через несколько часов. А пока он донес Ванцзи до кровати и позвал лекаря. Получив указания, Лань Хуань вызвался лечить брата самостоятельно. Старший брат предельно аккуратно стирал кровь и обрабатывал раны. Нужна была огромная сила воли, дабы заставить себя собраться, чтобы руки не тряслись. Сичэнь чувствовал, как что-то внутри него каждый раз обрывается, когда он перевязывает очередную рану, словно его душа это струны циня. Он чувствовал на себе всё. Каждую рану, будто жестоко наказали и его тоже, разве что в десять раз сильнее. Лань Хуань боялся пошевелиться и лишний раз посмотреть на спину Ванцзи. Боль была снаружи, изнутри. Она поглощала Лань Сичэня, добираясь до самого сердца, похожая на яд. Наконец, боль достигла своей цели. Сичэнь плакал. Сичэнь рыдал, безумный. Где-то глубоко в сознании радуясь, что в комнате больше никого нет. Его трясло, будто в лихорадке, юноша задыхался и давился собственными слезами, напрасно пытаясь успокоиться. На лице у Сичэня остались багровые следы-полумесяцы от ногтей — настолько сильно он впивался ими в лоб и щеки, проливая, казалось, бесконечные слёзы. Он не мог поверить, что сделал это, всё ещё не мог. Сичэню казалось, что этого не было, просто не могло быть. Он действительно не мог... Невозможно. — Ванцзи... Пожалуйста, прости, Ванцзи, — шептал Лань Хуань, держа брата за руку. Выглядел старший словно мертвец, мертвенно-бледный и слабый. Младший брат лежал на кровати и спокойно спал и единственное, что ему нужно было сейчас — отдых. Он не слышал мольбы Лань Хуаня, не видел его слёз. Ванцзи никогда не услышит и не увидит что-то подобное, но он будет знать о том, насколько старший брат его любит. Даже после того, что Лань Хуань сделал. Ванцзи откроет глаза через двое суток и увидит родное лицо. Обеспокоенное, доброе. И Сичэнь будет улыбаться и утешать. И, наверное, именно тогда Лань Чжань и заметит, сколько же боли кроется за привычным выражением лица Лань Сичэня.