Heirs

Когда-то в далёком-далёком (настолько далёком, что казалось, как будто это было в прошлой жизни) детстве Нала думала, что жизнь её будет не такой плохой (читай: ужаснейшей). Когда-то в детстве она, точно настоящий беспечный львёнок, готова была веселиться круглыми сутками, лезть в опасные приключения вместе со своим лучшим другом Симбой и кривить морду только от одного напоминания, что в будущем (светлом таком, что даже не верится) она будет замужем за него же. В подростковом возрасте она, хоть через дерзость этого не было видно, боялась сказать лишнее слово или сделать не тот шаг, обсуждала с подругами только ненависть к тирану-королю и гиенам, и думала, что если бы сейчас ей сообщили о помолвке с живым Симбой (если бы всего того ужаса никогда не было), то она бы завизжала на всю Саванну от счастья. Когда Нала стала совсем взрослой, она вступила в принудительный брак с самым ненавистным ею львом, родила нелюбимого львёнка и стала считать, что всё, что относилось к её далёкому прошлому — было её подростковой фантазией ночных грёз, не более. Было больно осознавать, что теперь она до конца жизни будет в браке со Шрамом, воспитывая его же наследника, из-за дурацкого шантажа. Ещё больнее было осознавать, что эту тяжёлую тягу жизни с ней разделят две её лучшие подруги; Тама и Кула. Они, конечно, не станут королевами, как Нала, но всё равно им, опять-таки из-за шантажа, придётся родить на свет (тихо ненавидимых всем Прайдом) львят. Тама долго не соглашалась на (поначалу) любезное предложение короля; постоянно дерзила и выкрикивала ему в морду нелицеприятные слова. Шраму пришлось с ней потрудится и изрядно поугрожать. Кула боялась сделать неверный шаг или сказать лишнее слово, будто от этого зависит её жизнь (можно было даже заметить, как она дрожит всем телом и как её голос слегка подрагивает с каждым словом). С ней было довольно просто, вот только иногда Шрама жутко раздражало то, что она шугалась от каждого резкого звука. А Нала… Нала была спокойна (по крайней мере на вид), она смирилась, приняла свою участь благоразумно — быть может, она, будучи королевой, сможет хоть как-то управлять Прайдом и Шрамом. С ней вообще никогда не возникало никаких проблем, и королевой она была вполне хорошей. И через четыре месяца после шантажа короля-тирана над тремя молодыми львицами на свет появилтсь четыре наследника… Близняшки Сири и Утуливу — обе с кремовой шерстью и чёлками разной формы, с чёрными кисточками хвоста и тёмно-зелёными глазами. Получили имена в соответствии своим характерам. Айтун — до чёртиков похож на своего отца не только скверным характером, но и внешностью (единственным отличием была на пять оттенков светлее шерсть и, если приглянуться, бирюзовый отлив зелёных глаз). И он, черт возьми, единственный львенок мужского пола. Самой последней на неделе родилась малышка Уру — львенок Кулы, который, на взгляд Шрама, имел внешнее сходство со своей давно умершей бабушкой. Потому и получила она своё имя в честь дочери Мохату. Все четверо с самого рождения росли в нелюбви не только всего Прайда, но и собственных матерей, которые единогласно считали их главной ошибкой своей жизни, и отца, которого жутко раздражало то, что (ох, какая несправедливость!) все его дочери родились сильными и стойкими самками, а сын жалким дохляком. «Ещё одно сходство», — в очередной раз мысленно отмечала Нала, потому что Шрам, как она знала из рассказов Сараби, тоже родился слабым и это, в свою очередь, жутко раздражало короля Ахади. И потому что… Айтун любит проводить время с гиенами. Она не любит своего сына равносильно тому, как ненавидит его отца. Она дарила ему лишь холод во взгляде и презрительность в словах. Она считает его маленьким демоном, порождением тьмы, испортившим её жизнь. Но когда Айтун так беззаботно общается с этими посланиками самой Шетани, а те только игриво пощелкивают клыками, Нале так и хочется в ту же секунду броситься к нему и загородить своим телом от опасности. Но она лишь каждый раз давала себе мысленную пощёчину и прикусывала нижнюю губу, отварачивая голову и возвращаясь обратно к разговору с сёстрами по несчастью. Наследники дьявола никогда особо не думали на тему того, почему так всё происходит. Почему они ещё ни разу не ощутили материнского тепла и отцовской любви. Почему отец всегда смотрел на них так внимательно, будто оценивал каждого по любому сделанному движению. Словно ожидая чего-то от них. Не думали, пока однажды, когда они доросли до подросткового возраста, отец не объявил о том, что прямо с этого дня будет поглядывать на каждого своего наследника, учить королевским обязанностям и выжидать того момента, когда один из них по-настоящему проявит себя. В одночасье они наконец поняли, почему всю жизнь львицы кидали на них косые взгляды и что всегда означал взгляд отца.  — Мы должны будем драться за трон, пап? — спросил однажды Айтун во время очередного урока, особо не слушая, о чём говорил отец и, похоже, не заметив, что перебил его.  — Не зови меня так, — ответил тот совершено спокойно и равнодушно (как и всегда), покачав головой, — ты ведь знаешь, что…  — Ты этого не любишь, — кивнул Айтун, склонив голову. — Прости, Шрам. Шрам только отвёл от него взгляд, а через минуту тишины, тихо прокашлявшись, ответил на вопрос сына:  — Да, Айтун. Вам придётся биться за него.  — Но разве другого решения, нет? — озадаченно спросил подросток. — Разве мы не можем просто разделить правление и царствовать вместе?  — Нет, нельзя, — только вновь покачал головой Шрам. — Так было всегда по одной простой причине: если править будут сразу несколько львов и это будет продолжаться по поколениям, то рано или поздно правлению придёт крах. Айтану оставалось только разочарованно вздохнуть и продолжать погружаться в свои мысли о скором будущем, пока отец продолжал преподавать ему какой-то новый урок. Жутко было представлять, как будет проходить битва между ним и сёстрами. И одновременно грустно было от того, что между ними с самой той речи Шрама произошёл разрыв. С печальной улыбкой каждый из них вспоминал, как они раньше были дружны; не разлей вода, как говорится. Они всегда прикрывали друг другу спины, стоя горой за каждого, всегда играли и находились вместе, будто весь мир с самого рождения настроен против них, и всегда готовы были выслушать друг друга и помочь, потому что чтобы ни случилось, они знали, как утешить, потому что сами находились в подобной ситуации. Но теперь всего этого нет и никогда уже не будет. И они прекрасно это понимали. Предстоящая битва разбила их сплоченную связь ещё за полтора года до этого момента. Грустно. Больно. Но терпимо. Лучше разойтись дорогами раньше, чем позже горевать. Они так и поступили, избегая друг друга (не получалось это только у Сири и Утуливу, близняшки всё-таки). Растили в себе ненависть к друг другу, хоть иногда меланхолия по старым временам побеждала, но они всегда её сжигали за тренировками. Жизнь не налаживалась. Прайд питал к ним всю такую же презрительность, матери и отец продолжали их не любить, и в какой-то момент эта нелюбовь передалась их детям. Даже не столь к друг другу, сколь к самому себе. Каждый из них вдруг начал осознавать, что здесь что-то не так. Что-то поломалось, и, похоже, очень давно. Поломался Прайд, поломалась жизнь, поломались они сами. Они как ошибка в программе, которой не должно было быть. Они — та самая «ошибка», о которой постоянно шёпотом болтали их матери. Они — «ошибка их жизни». И за это осознание они ненавидели себя ещё больше. Однажды они даже просто попросили у своих мам прощение. Быстро, просто и с оттенком глубокой печали. Сами Нала, Кула и Тама только непонимающе нахмурились, так и не поняв, что означало адресованное каждой из них «Прости». Но понимания и не нужно было. Наследникам от него бы ничуть не полегчало, как и от того, что они просто произнесли одно слово и в ту же минуту ушли. В конце концов они всё равно осознавали, что за их рождение нет прощения. Потому они просто смирились, каждый ожидая решающей битвы, которая, как они в тайне надеялись, должна была положить всему этому конец. Они не боялись, если кто-то из них умрёт. Скорее тихо каждый ожидая, что это будет именно он или она. Ожидая, что наконец уйдёт туда, где будет чувствовать только спокойствие, где наконец сможет услышать, что прощение принято и никто не злится. И первым таким «счастливчиком» в этой битве непосредственно стала Утуливу, которая сдалась быстро. Слишком быстро. Боль. Вина. Слёзы. Скорбь от потери. Всё это смешивалось в одну густую пустоту безэмоциональных глаз, когда каждый из них наблюдал, как жизнь медленно уходит от Утуливу, из шеи которой по вине своей же сестры-близняшки струились ручейки слёз. Битва остановилась лишь на пару мгновений, пока Шрам внезапно не выкрикнул «Дальше!». Никто не слышал беззвучных всхлипов Тамы и душераздирающего крика Кулы, дочь которой стала следующим «счастливчиком». «Надо же, — думал Айтун, оставшись биться один на один с Сири, — кто бы мог подумать, — один удар ей, два ему, — что им не всё равно на их же ошибку жизни». Каждый из них знал, на что они идут. Какой смертный приговор подписали ещё при первой секунде появления на этот белый свет. И они отлично знали… …что это ещё не конец.