седьмой грех

Когда-то давно люди, до чего глупые создания, уверовали в господа. Уверовали, построили ему храмы, стали покланяться, и у каждого этот бог свой. У кого-то он живет на небе, у кого-то на горе, у кого-то их много, у кого-то один. Они спорят и воюют, ругаются и убивают друг друга, пытаясь выказать себя правыми. Но все они ошибаются. Если бы бог и был, то он уже давно б разгневался на них, послал бы им непреодолимые муки и страдания, аномалии и катаклизмы, изничтожил бы их, ибо надоели ему все эти дебаты, хотя это даже дебатами не назовешь. Не для того он создавал людей, что бы они друг другу глотки резали, не для того что бы выясняли они кто он и какой. Да и для чего неизвестно. И жалеет теперь бог о содеянном, и смотрит на все это с бесконечной горестью в глазах, и не знает он, что делать ему с созданиями им же, на свою же голову, сотворенными. Запутался господь, закручинился и уже не только нижнее царство, но и свое - небесное распустил. Отбились от рук ангелы. Носятся по всему небу, занимаются чем попало. Пьют, танцуют, грешат, и сами волей-неволей в преисподнею отправляются. Соблазняют их демоны, отлавливают и за собой утаскивают. Предлагают разное, то чего на небе им не найти, то чего ангелы в жизни своей бесконечной не видели никогда и ловят в свои путы. Демоны красноречивы, обаятельны и все до чертиков красивы. Хоть и вылезли из ада, а огонь в кострах его ничуть их не опалил, кожа у всех смугловатая, волосы черные, как сажа и глаза, так и заставляют на углях танцевать. Так, не припомню уже летом это было или зимой, вечером или утром, дождь ли был или яркое солнце на земле, ангел, имени того уже никто не помнит, от скуки спустился в царство земное и нашел старинный, заброшенный, поросший пылью и паутиной театр, зашел в него и увидел сцену, та была деревянная, но не одна дощечка на ней не перекошена, как новая сцена стоит и якобы зовет ангела ступить на себя, и босой ногой почувствовать лак на ее поверхности, еще не до конца стертый под подошвой бывавших на ней раньше людей. Красные палантины тихо шелестят от порывов ветра и словно шепчут имя того ангела, что стоит и смотрит, как завороженный. Ангел, на горе свое поддается искушению и ступает на старинную сцену и тут же чувствует он и лак под босыми ногами, и рукой по бархатному палантину проводит, и шепчет тот палантин имя его, и овладевает ангелом пьянящее желание, и пускается ангел в пляс, и от куда раб божий знает такие движения, и танец у ангела словно песня из всего тела идет, из души вырывается, и душа телом говорит, и душа телом показывает тайные желания ангела. Танцевал ангел так красиво, да так изыскано, что заметили его шестеро демонов. Поднялись демоны на землю, вошли демоны в театр и сели на кресла, что в зале того театра стояли и смотрели демоны, как ангел в агонии желаний своих тайных бьется. Смотрели демоны и ухмылялись, смотрели и придумывали как же соблазнить его, да затащить в царство свое огненное, царство свое темное, свет в котором лишь от костров под котлами грешными. Думали демоны, да придумали. Каждый решил его с собой позвать, за кем пойдет ангел, тому он и принадлежать будет. На том и порешали слуги дьявольские. Поднялся первый демон на сцену к ангелу, и молвит, голос его точно вой в скалах на все пространство разносится и кажется стены от него шатнулись. Молвил демон тот: - Здравствуй, посланник божий. – демон поклонился и черные волосы его упали на лицо, - Имя мне алчность. Позволь сделать подарок тебе? Мы с братьями увидели, как танцуешь ты дивно и не смогли удержаться от того, чтобы и дальше лицезреть сие прекрасное явление. Позволь же одарить тебя? Демон протянул руку и вложил в нее руку ангела. Тут посыпались золотые монеты, и рука второго тяжелела под ними. Когда золотой дождь прекратился ангел поднес руку ближе к себе и стал рассматривать монеты, вертя их в разные стороны. Тут бросил он их на пол и шаг на назад сделал. Ангел хоть и молод, но не глуп. Подарки от алчности ничего хорошего за собой не несут. Бросил он монеты и прогнал алчность со сцены, а у самого в душе что-то зазвенело, будто не об пол ударились те монеты, а душа его звенела ими перебирая в руках своих чернеющих. Ушла алчность поникнув, и села на место свое еще не остывшее. Тут на сцену к ангелу вышел второй демон. Представился он чревоугодием. - Я позволю отведать тебе такие блюда, каких никогда ты и не видывал. – обещало ему чревоугодие, - я дам тебе жизнь без голода и страданий. Если только изволишь ты принять дары мои, - тянет чревоугодие яблоко в руке, красное, соком налитое и запах плода этого по всей сцене пленяющим туманом разносится. Ангела дурман охватывает и сквозь прикрытые веки видит он как яблоко к губам его приближается и чувствует, как рот открывается и вкусит он сейчас подарок демона, но вовремя сознание возвращается в голову его и отталкивает ангел от себя соблазн и прогоняет со сцены второго демона. А у самого внутри хрустит что-то, словно душа его все же вкусила, упавшее из рук чревоугодия, яблоко, облизывая черные свои губы. Поднялся на сцену и третий демон, тяжело перебирая ногами и медленно волоча за собой черные крылья. Представился демон ленью и лег демон на пол, и позвал за собой ангела. Ангел лег рядом с ленью и посмотрел в потолок старого театра. С его свисала потрескавшаяся побелка, и ничего красивого и интересного из себя не представляла. И тут показала лень на дыру в потолке, через которую небо было видно, ангелов дом и мечта людская, и свет проходил через ту дыру и падал свет на сцену словно божественное знамение, и часами бы ангел лежал так, позабыв с кем делит сцену. - Ты сможешь лежать так столько, сколько пожелаешь. – молвит лень, не поворачивая головы к ангелу, - Только прими дар от меня. – и закрывает глаза демон и тоже самое делает ангел. И понимает он, что даром лени будет сладкий сон, да столько спать он сможет, сколько захочет. Но вспоминает ангел с кем лежит он на полу и вскакивает ангел на ноги и прогоняет лень со сцены. Лень встает, не охотно и томно со сцены прочь уходит. Так же мучительно встает на почерневшие ноги душа ангела и стонет протяжно, желая снова погрузиться в покой. Дальше на сцену к ангелу поднялся гнев. От тела его исходил жар, да такой, что казалось пар валит от него клубами. Ангел немного испугался и попятился назад. Демон шел на него, склонив голову вперед и смотря из-подо лба. Он казался диким зверем, что сейчас прыгнет и порвет тело юного раба божьего. - Ты боишься меня? – спросил гнев, давя дружелюбную улыбку, - не стоит. Я, как и мои братья, пришел к тебе с дарами. Демон щелкнул пальцами и в руке его появился огонь. Он подошел к ангелу и поднес огонь к его волосам. Ангел отпрыгнул и руками стал бить по локону волос дабы сбить с него пламя. Волосы его, что были белыми, словно первый снег в декабре, стали копчено-черными. Он испуганными глазами смотрит на гнев, и правильно, ведь лишь безумцы гнева не боятся. - Только взгляни, а меня не опаляет. – демон поднес огонь к своим волосам, тот лишь нежно трепал их и никак не жег. – Твоя ангельская сущность тебе даже злиться на меня не позволяет. Демон сам сошел со сцены и сел подле братьев. А душа ангела металась внутри в агонии, перебирая черные волосы. За гневом пришло тщеславие. Оно ходило вокруг ангела и увешивало комплиментами. - Такой красивый. – тянуло тщеславие, - такой изысканный, - тщеславие вело пальцами по плечам ангела, обходя его со спины. – столь прекрасен, что любое существо, земное, небесное или даже то, что обитает в огненном царстве Сатаны, отдаст все лишь бы хоть на секунду стать таким же. Внутри у ангела, что-то замурлыкало от сладких речей тщеславия, и таял он под его руками и сердце его горело адским пламенем от осознания, что это о нем, что это он красивый, изысканный и прекрасный. Он буквально поддавался искушению демона. - Да, высшее существо, самое красивое создание этого и любых других миров – ангел млел, - это я. Ангела словно облили холодной водой северного океана. Эта похвала была не для него. Демон говорил о себе, что и можно было ожидать от тщеславия. - Эти речи могут быть и про тебя, если только примешь мой дар. – демон протягивает в руке зеркало. Ангел берет подарок и заглядывает в него. Он видит свое отражение и более ничего, во круг него слышаться аплодисменты, существа как земные, так и небесные и даже посланники преисподней склонились перед ним. Они все молятся на него, они ослеплены его красотой и им самим. Ангел тает в ликующих. Зеркало отлетает, со звоном разбиваясь. Из треснувшего стекла стелется черный, как и желания демонов, туман. Ангел почти соблазнился. Какого подарка можно ожидать от тщеславия, оно жадно до людских симпатий. Оно, не сводя глаз с ангела, спускается со сцены и пропускает на свое место последнего демона. А душа ангела злиться на него, она требует обратно зеркало, требует обратно аплодисментов и похвалы и у души чернеют уши. Последним демоном оказалась похоть. - Позволь одарить тебя? – вязкий голос похоти словно лентами связал ангела и тот не мог пошевелиться. Похоть медленно подошла к нему и тыльной стороной руки дотронулась до щеки ангела. На месте, которого коснулся демон, остался легкий ожог. - Как жаль, что я не могу прикоснуться к тебе. – прошептала похоть в самое ухо ангела, - но я так желаю этого. Прими мой дар. Похоть прильнула своими, опаленными адскими кострами, губами к девственно чистым губам ангела и в тот момент душа его, начиная от губ, полностью налилась черным, демоническим, словно самая черная материя, цветом. Когда похоть отпрянула ангел рухнул на сцену и забился в муках. Душа его была уже демонической, а вот тело принадлежало к рабам божьим. Он метался по сцене, бился в слезах, извивался под старым побеленным потолком. Он медленно умирал и возрождался снова. Его, до того белые, крылья теряли перья с каждым движением, на их месте вырастали новые - черные, словно ночь, словно самая глубокая в мире тьма. И только когда перья окончательно сменили друг друга, волосы стали сажено-черными, а глаза налились тем самым огнем адских грешных костров, муки его прекратились. Он полностью принял себя нового, себя настоящего. Бывший ангел встал, немного шатаясь и расправил свои новые, как смоль черные крылья. Тут слово взяла алчность, она встала и повернулась лицом к сидящим на первом ряду демонам: - Братья мои, с гордостью представляю вам – зависть!