***
Чонгук заходит в уютную квартиру Юнги как к себе домой. Запах любимых специй, слова любимой песни и крепкие объятия ожидают его здесь каждый раз. Даже мама не всегда так радушно встречает его, когда он приезжает в гости. В доме Юнги Чонгук чувствует себя как в коконе доброты и тепла, здесь никто его не обидит, не повысит голос, не предаст. Поэтому он так любит приходить сюда после неудачных свиданий. Наверное. — Кто на этот раз разбил тебе сердце, Чонгукки? — Юнги заботливо накладывает Чонгуку все, что у него есть в холодильнике и побольше, на что так и хочется сказать «мам, я же не съем столько». Но Чонгук съест, поэтому лишь благодарно кивает, активно призывая подложить еще. — Даже не хочу произносить его имя, — Чонгук невнятно бурчит, жуя острую лапшу. Обида отступила, а на смену пришел гнев и негодование, как на смену грибному дождику пришёл ливень, постукивающий по окнам. Кажется, его сердце разбивали столько раз, что оно больше просто не сможет влюбиться. Но лучше не зарекаться, это он знает наверняка. — Нет, но почему так все время получается? Неужели только я хочу найти своего соулмейта? — Чонгук грозно топает ножкой в тёплых тапочках с мордочкой носорога и начинает изливать душу. А Юнги внимательно слушает, как великого поэта, не перебивая и изредка кивая, внимая каждому слову и жесту. Слушает о том, как все хорошо начиналось, какие красивые слова какой-то человек писал Чонгуку, задаривал комплиментами, но оказался очередным мудаком с совершенно другими намерениями (и любовь до гроба туда не входила). Юнги возмущается вместе с Чонгуком, воодушевленно соглашается, поддакивает, пока в душе скребется нечто с длинными, острыми когтями, оставляя глубокие раны, которые он никому не покажет. — Может, тебе удалить эти приложения для знакомств? — Юнги смотрит с щенячьей преданностью, находит руку Чонгука и кладет на неё свою, несильно сжимая. Их кольца соприкасаются, звеня, как крохотный колокольчик. В глазах Юнги проскальзывает что-то, но Чонгук воспринимает это как опьянение, блики от лампочки, свое плохое зрение, которое он никак не проверит. Юнги пытается сказать что-то ещё, что-то очень важное, но Чонгук отвечает быстрее, выпаливая неразборчиво. — Да, ты прав, — Чонгук одергивает руку, понятия не имея, почему так краснеет и теряется. Всего лишь на мгновение Юнги выглядит таким, каким действительно чувствует себя — подавленным, разбитым, и Чонгук это замечает, не понимая (или игнорируя?), почему он так резко поменялся в лице. — У тебя все в порядке? — Конечно, — Юнги снова приподнимает уголки губ, улыбается и быстро находит пути отступления. Не в этот раз, он еще не готов. — Сыграем в приставку? Я всю неделю тренировался, чтобы тебя обыграть. — Вызов принят, — Чонгук зачем-то подмигивает ему, сам не понимает, что это было, и нелепо, как в старых комедиях, убегает включать приставку, прислоняя холодную банку колы к заалевшей щеке. И они играют весь вечер на мягком диване, как делают каждые выходные. Чонгук почти забывает о том жалком подобии свидания, много шутит и смеётся с неуклюжего Юнги, который раз за разом поддаётся, потому что не хочет расстраивать его. Знает ведь, что Чонгук слишком азартный, а Юнги***
Ли Соджун. Выглядит обаятельно, пишет красивые слова, много шутит и флиртует. По описанию точно такой же, как и все предыдущие ухажеры, но есть в нем что-то, какая-то искорка, изюминка, конфетка, что угодно, но это что-то даёт Чонгуку огромную надежду. Чонгук ничего не говорит Юнги, когда идёт на первое свидание с Соджуном — наверное, ему просто стыдно признаться, что он так и не удалил тиндер, пусть и знает, что Юнги никогда не ругает его, что бы он ни натворил. В душе Чонгук уверен, что, если эта встреча окажется провальной, он просто придёт к Юнги, свалится в его объятия и ничто вокруг не будет важным. Но свидание оказывается просто волшебным. (По сравнению с десятком предыдущих). — Он такой чуткий, добрый, милый. А знал бы ты как он целуется! — Чонгук восторженно делится впечатлениями с сидящим напротив Юнги, натягивающим улыбку, как тонкую струну на гитару. — Думаю, ещё пару свиданий, и я предложу ему стать моим соулмейтом. Юнги с трудом слышит, что после этого говорит Чонгук. Мешает треск его сердца. Буквально за секунду (или те года, что они знакомы?) потерял все, что было ему дорого. Но разве Юнги может запретить Чонгуку чувства к кому-то? Если он будет счастлив — это все, что имеет значение. — Каким ты хочешь, чтобы был твой соулмейт, хен? — Чонгук берет его руку в свою и смотрит на черное кольцо со сверкающими камешками на безымянном пальце, блесточки так завораживают. Аккуратно водит по ним пальцем, сравнивая со своим темно-бирюзовым кольцом с маленькими алыми камнями в виде ромбиков. — Ну, — Юнги нервно сглатывает, признаться сейчас было бы красиво, но слишком нечестно. — искренним, добрым, любящим? — говорит что-то банальное, но Чонгук не возражает. А Юнги до трясучки хочется добавить: «с большими как луна глазами, чарующим голосом, (который, он мечтает, будет будить его по утрам), обожающим острые блюда поливать еще более острым соусом и смеяться над своим хеном сто часов подряд», но вслух лишь спрашивает: — А твой? — А своего я, кажется, уже нашел, — Чонгук пожимает плечами, отпуская руку Юнги и улыбаясь, словно яркий лучик. — Это замечательно, Чонгук. Я рад за тебя, — окрыленный Чонгук благодарит и продолжает протыкать сердце Юнги острым кинжалом из лестных слов восхищения Соджуном, наверняка, честно заслужившим их. Юнги не в курсе, и как бы эгоистично это ни было, он не хочет быть в курсе. Ему достаточно лишь искренней улыбки Чонгука в качестве доказательств. Доказательств того, что он проиграл, так и не вступив в игру.***
Соджун впервые приходит в гости к Чонгуку, приносит клубничные пирожные, улыбается своей манящей улыбкой, играет бровями и всеми возможными тактильными способами флиртует с Чонгуком: от щекотки до поцелуев. — Налей, пожалуйста, ещё, — Соджун мягко вытирает крем с уголков губ Чонгука, который завороженно наблюдает за его действиями, словно в трансе. Чонгук идёт на кухню, чтобы долить ему чая и возвращается к Соджуну, жадно откусывающему большое пирожное и с ехидной ухмылкой слизывающего крем с пухлых губ. Это их пятое свидание и Чонгук хочет предложить ему стать его соулмейтом. Конечно, он посоветовался с Юнги, который отказался с ним знакомиться (Чонгук все еще игнорирует почему), но сказал, что уважает любой его выбор. Правда, что-то мешает Чонгуку, душит слова ещё до того, как они будут произнесены. Чонгук уверен, что это страх, который ему нужно переступить, чтобы стать счастливым. И он обещает сделать это сегодня же. Сейчас же. — Знаешь, Соджунни, — Чонгук допивает свой чай, слегка удивляясь странному привкусу, но смотрит на свои кольца и тянется, чтобы снять одно. — мне кажется, что мы очень хорошо друг другу подходим. У нас столько общего, но при этом мы многому можем научиться друг у друга. Я л- Звонит телефон, и Чонгук посылает тысячи проклятий звонящему. Он идёт к телефону, который лежит на столе возле телевизора, но не доходит. В ушах звенит, гудит, шумит, все звуки слишком громкие и бьют в виски, в глазах предметы расплывается, превращаясь в однородную массу, а ноги просто отказываются продолжать движение, словно разучившись. И он с грохотом падает на пол, теряя сознание. Темнота с удовольствием забирает в свои объятия, не давая прийти в себя ещё несколько часов. А просыпается Чонгук в неудобной позе на диване, с жуткой тошнотой и наспех написанной запиской: «спасибо за все, советую меня не искать, хх». Чонгук, шатаясь, встает, ходит по комнате, присматривается и понимает, что Соджун его обчистил, забрав дорогие вещи. Это что же такое получается? Все было ради гребаных денег и снова никакой любви, привязанности, уважения? Ему снова чертовски не повезло? (Повезло только в том, что его не убили. И на этом спасибо.) Сердце Чонгука чувствует себя так же, как и голова — до адской боли разбито.***
Плечо Юнги ощущается как никогда мягким, удобным и впитывающим всю боль, все слезы. Даже его подушка не видела столько слез, сколько видел их Юнги. Чонгук плачет на его плече уже второй час, не проронив и слова, пытаясь выплакать абсолютно все чувства, мысли, амбиции, что были в нем. Он пришел к Юнги, заглянул в его грустные глаза своими, полными разочарования, и они друг друга поняли. — Л-люди ужасны, х-хен, — Чонгук заикается, нехотя отстраняется от плеча Юнги и смотрит потерянно, будто больше ничто не имеет смысла. — За что они так со мной? — сочувствие и поддержка Юнги — единственное лекарство, которое действительно помогает. Когда так плохо, что желание покончить с собой — единственная мысль в голове — Чонгук устало бредет к Юнги. Или настолько хорошо, что хочется обнять весь мир, подарить каждому по радуге и поцелую — Чонгук бежит к Юнги вприпрыжку. — Они тебя не заслуживают, — Юнги запутывается у Чонгука в волосах, накручивая пряди на пальцы, медленно гладит по сгорбленной спине, проходясь по выпирающим косточкам, говоря убаюкивающе, тихо, спокойно. В его глазах сожаление мешается с сочувствием и отблеском того, что Чонгук принял за блик от кухонной лампы. Но, кажется, сейчас он видит там то, что так долго и тщетно искал в ком-то еще. — Хен, пообещай мне, если ты будешь следующим, в кого я влюблюсь, то не разобьёшь мне сердце и будешь любить, — утирая ладонью мокрые щеки, просит Чонгук. Он так боялся симпатии к Юнги, так тщательно игнорировал ее, ходил с какими-то людьми на свидания, злился на них, жалел себя, пока влюблялся в совершенно другого. И только сейчас осознание этого накрывает волной с пятиэтажное здание, пока он смотрит на мокрую от своих слез футболку Юнги и его полные доброты, уважения и бескорыстной любви глаза. — Глупенький, — Юнги красиво улыбается, мягко сжимает его руку в своей, глядя в глаза нежно-нежно, отчего Чонгук невольно улыбается, хотя еще минуту назад убивался горем. Сказать можно только сейчас или никогда. И Юнги решается сейчас. — Ведь я уже люблю тебя. Сердце Чонгука трепещет, как металлоискатель, наткнувшись на сундук с сокровищами. Одну драгоценность он действительно нашел.***
Морской воздух такой свежий и очаровывающий. Песок теплый и приятный. А человек рядом счастливый и влюбленный. Как же вдохновляет эта спонтанная вылазка на дикий пляж, где только камни, ленивые чайки, неспокойное море и несколько засыпающих над удочкой рыбаков. Юнги, глубоко дыша и слабо улыбаясь, смотрит на волны, разрезающие валуны, бьющиеся о берег и возвращающиеся назад. А Чонгук, обнимая сзади, разглядывает профиль Юнги, как художник картину — внимательно, изучающе, с обожанием, боготворением. Выжидая, когда же он посмотрит на него в ответ. — Юнги-хен, — Чонгук забирается под объемную кофту и проводит по талии пальцами, как по клавишам, испытывая терпение. Юнги морщится, но не поворачивается, вредничает. — Хен! Когда он все-таки оборачивается, то улыбается той самой улыбкой, что убивает в Чонгуке человека, не верящего в любовь, и возрождает истинного, непоколебимого романтика, питающего такие нежные, но одновременно страстные чувства. Его хочется заобнимать как пушистые облака, парящие над ними. Его хочется слушать, как не надоедающую виниловую пластинку в винтажном проигрывателе. Его хочется… Морская соль на губах разбавляет сладость тягучего, карамельного поцелуя (соленая карамель, да, Чонгук такое любит) и, о, боже, больше ничьи поцелуи в мире, нет, во всей галактике не ощущаются так хорошо, так правильно, вкусно и безмятежно. Чонгуку просто надо было хотя бы раз поцеловать Юнги, а не бегать по свиданиям, которые в любом случае уже в усердно забытом ими прошлом. — Ммм? — Юнги спрашивает лениво, облизывая соленые губы и ожидая вопроса. — Ты будешь моим соулмейтом? — глаза Чонгука как никогда большие и воодушевленные, ни на одну его, даже самую безбашенную просьбу не посмеешь ответить отказом. Спрыгнуть со скалы в холодное море? Полететь на другой конец планеты первым же рейсом? Станцевать на экзамене в университете Чонгука перед комиссией? Да, да, да. (Последнее, наверное, все-таки нет). (Но только потому что Чонгука из-за этого отчислят). — Я уже твой соулмейт, Чонгукки, — Юнги прикрывает глаза и льнет губами к его, притягивая к себе за покрытую мурашками шею и прижимая настолько близко, насколько это возможно, чувствуя