Андроиды не забывают

— Ты не был на церемонии. Холодный ноябрьский ветер бьёт в лицо пригоршней колючего снега, заставляя щурить сразу заслезившиеся глаза и гореть щёки. Ричард одёргивает ворот пальто, поднимая его повыше, и всматривается в человеческий силуэт на фоне серой мути. Даниэль на самом краю крыши оборачивается. Прямой, гордый — совсем не такой, как в их последнюю встречу, даже в этой своей драной парке, найденной, судя по виду, в бомжатнике — уже и не поймёшь, какого она была цвета: синяя, чёрная, серая? — Что я там забыл? — отзывается он небрежно, лишь слегка повышая голос и едва ли ожидая ответа. Но Ричард всё равно отвечает. Зря он что ли поднимался на последний этаж после лифта по технической узкой лестнице, оскальзываясь на ступенях? — Отпраздновать своё возвращение на эту сторону баррикад, например. Андроид фыркает и ветер бросает его смешок в лицо Ричарда вместе с очередной порцией колючего снега. — Я видел материалы дела, — продолжает Перкинс, перекрикивая новый порыв воздуха, хотя от холода у него уже дерёт горло. — Неплохо сработано. Для бывшей домохозяйки. Уверен, что не занимался этим раньше? — Ты пришёл извиниться или ради оскорблений, что-то я не пойму? — поводит бровью андроид, — второго мне хватило и в прошлую нашу встречу, спасибо. Перкинс поджимает губы. Он плохо помнит тот вечер в баре месяц с лишним назад, где в ту пору работал ПиЭл. В планах федерала были лишь наблюдение и сбор информации, но то ли коктейль слишком сильно ударил в голову, то ли он был попросту слишком зол... Но он высказал всё, что крутилось у него на языке — и вскрыл чужие раны. Позже он сожалел об этом — о собственной несдержанности. Но извиняться? Перед андроидом? Перед убийцей? Ричард скорее бы сжевал собственный галстук. — Кому легче от чужих извинений, — дёргает плечом он и переступает с ноги на ногу — холод пробирается сквозь подошвы ботинок, ледяной язык ветра облизывает покрывшиеся мурашками бёдра под задубевшей тканью брюк. — Ты прав, — неожиданно легко соглашается Даниэль, делая шаг к Ричарду, чтобы не повышать голос. — Извинениями разбитое не склеить. Только сейчас, вблизи, Перкинс замечает грубый и какой-то неуместный шов спайки, начинающийся под ухом андроида и уходящий по шее вниз, под ворот куртки. Первая мысль остро ударяет в висок изнутри: "Это из-за меня?" Ричард встряхивает головой, отбрасывая её прочь — абсурд. Он читал отчёт. И не имел ни малейшего отношения к тому, во что вляпался этот... Даниэль стоит лишь в шаге. Ричард поднимает руку и трогает ворот его обтёртой куртки, отводя в сторону, чтобы разглядеть, где заканчивается шрам. ПиЭл стоит на удивление неподвижно, будто просчитав действия человека, и смотрит на него — сверху вниз — стеклянными, серыми в тусклом свете начинающихся сумерек, глазами. — Тебя что, пытались обезглавить? — Какое тебе до этого дело? — Блядь, ты можешь нормально отвечать? — огрызается Ричард. Терпение покидало его вместе с теплом. — Зачем вы пришли сюда, мистер Перкинс? — Я задал вопрос первым. Даниэль, как ему показалось, закатил глаза, а всё остальное происходит слишком быстро, чтобы успеть зафиксировать реальность. Шаг, рывок, жёсткая хватка пластиковых пальцев... Ужас холодной волной окатывает затылок, когда Ричард понимает, что пятки его ботинок больше не касаются крыши и только руки андроида, ухватившие его за грудки, удерживают его от свободного падения с высоты тридцать девятого этажа. И впрямь, зачем он пришёл?.. Потому что группа Аллена вчера обезвредила террористическую группировку по наводке безымянного информатора? Потому что он лично должен был присутствовать на открытии выставки, где мог состояться теракт? Потому что Маркус строго конфиденциально предоставил ему данные о заключенной сделке? Потому что он знал, как пережитое меняет людей, стирая их волю к жизни?.. Даниэль не был человеком. — Андроиды ничего не забывают. Я уже говорил об этом, агент. — Хочешь мне отомстить? — вцепившись в запястья ПиЭл, спрашивает Перкинс, судорожно выдыхая. Даниэль бескровно улыбается, и от его вида по лопаткам бегут мурашки. — Не так. Пластиковые губы врезаются в приоткрытый рот, обжигая таким холодом, что кажется, будто он прилипает, нелепо, как в детстве, к металлическим прутьям ограды. В животе что-то проваливается, обмирает. Обветренная кожа губ трескается и солоноватый привкус заполняет рот. Даниэль слизывает кровь, пробуя чужой адреналин на вкус. У Ричарда темнеет перед глазами. Он не сразу осознает, когда его оттаскивают от края крыши — легко, как котёнка. Как лязгает металлическая дверь под натиском ветра. Его бьёт дрожь, когда он понимает, что на чердаке он остался один, и только внизу, под лестницей, истончается полоска света и гудит, отъезжая, лифт.