Топи или псевдореминисценция

Утром Тихон ставит чайник на маленькой кухне в их домике на двоих; на столе витамины, сигареты, зажигалки, пустые бокалы, пепельница. Он выбрасывает окурки, моет её и ставит на подоконник, курят они в домике только вечером, утром и днём выходят на улицу. Тихон наливает себе кофе, растворяет в стаканчиках шипучий витамин С и кладет рядом по паре таблеточек глицина. Двигает их и смотрит на свои руки, будто видит впервые. Этими руками он трогал Ваню. Гладил. Эти самые пальцы вставлял в него и потом заменял их членом, ловил губами его вздохи и поцелуи, любил его так же, как готов любить и сейчас. Но существует одно негласное правило между ними - не говорить о том, что было ночью. Ваня с упорством маньяка, забивая на очевидное, каждое утро будто теряет память, и даже засосы на шее и синяки на бедрах ни о чем ему не напоминают. Это странно и больно, и, казалось бы, уже можно смириться и принять, ведь это происходит почти каждый день. Иван сам инициирует, категорически избегая разговоров на утро и делая вид, что ничего не было. Сегодня ночью Ваня впервые отсосал ему, стоя на коленях, вел себя, будто он на съёмках порнухи, задержал Тишу, когда он хотел отстраниться, и все проглотил, как послушная шлюшка. А сейчас он спустится весь мокрый после душа, завернутый в полотенце, и будет как ни в чем не бывало вещать по Феллини. Тихон будет смотреть на него, как голодный пес на куриную ножку, и пускать слюни до самого вечера, пока Ваня снова не включит режим "автопилот". Ваня с беззаботной улыбкой садится напротив, пьёт свои витаминки и просит добавить сливки в кофе. Его шея и плечи искусаны, на ключице огромный засос, и он не мог этого не заметить, рассматривая себя в зеркале как обычно по полчаса. - Чувак, камон, у тебя умер кто-то? - спрашивает и улыбается, как только он умеет. День обещает быть долгим.