Троица

Тринити обещала. Тринити умерла. Есть ли какой-то смысл быть ему здесь тогда? Есть ли какой-то смысл слушать за стенкой речь, как же его, беднягу, нужно теперь беречь, как же он будет дальше жизнь продолжать свою, если не может даже больше идти в строю, если теперь калека, раненый бедный зверь, чей поводырь отныне сложен из всех потерь. Морфеус непреклонен, Морфеус что стена: даже вглядевшись в бездну, он не признает дна, он не отступит в вере в избранного бойца, пусть даже тот повержен, только прошла война. Даже совет уверен: Нео нельзя бросать, он не чужак им всё же, чтобы так предавать… Нео не хочет слушать их голоса извне, всё, что ему осталось, есть только в голове, заперто на подкорке, спрятано в жестах рук, всё, что ему осталось, стоит его заслуг: если ты не способен чувства свои спасти, как же ты можешь после свет остальным нести? Тринити б рассмеялась. Тринити б солгала? Так-то уже неважно: Тринити умерла. В матрице было б проще: Нео там, будто бог, мог бы создать реальность, где бы её сберёг, где бы она проснулась с ним в середине дня (всё от того, что в окнах шумная детвора скопом, тревожа лужи, гонит куда-то мяч), Тринити б не спросила, снова ли Нео зряч; Тринити б улыбалась с каждых его причуд, Нео – обычный Нео – вовсе не так уж крут, были бы просто люди, сотни таких вокруг, их не заметишь даже, не натолкнувшись вдруг, были бы просто вместе, маленькая семья, та, для которой надо только она сама, были бы просто, были живы и влюблены, больше бы не платили ни за кого взаймы. Может быть, как-то утром, кофе залив водой, Нео её попросит стать для него женой в горестях и печалях, в радостях до конца, в мире, где всё возможно, как не найти кольца? Тринити б согласилась? Тринити б ожила, если бы эта сила всё в нём не сожрала? Нео не знает, что же делать ему теперь: в матрицу не откроешь только желанием дверь, не проберёшься строчкой, не проскользнёшь, как код. Если он не прорвётся, Нео и сам умрёт.