Чудовища, скрывающиеся на страницах

      На книжных полках моего дяди всегда стояло множество странных фолиантов. Он собирал их всю сознательную и долгую жизнь, но именно её, такой долгой, не хватило ему, чтобы прочитать каждую книгу. Помню как мне, тогда ещё любознательному ребёнку, он запрещал приближаться к шкафам, казавшимися снизу большими разноцветными гигантами, пугая меня чудовищами, скрывающимися на страницах, и пихая мне в руки давно заученного «Детского Ануада». Теперь-то я понимаю, что он просто беспокоился за библиотеку, не зная как отвадить моё любопытство. Под старость дядя впал в безумие и уже не мог позаботиться о себе. То он что-то неразборчиво шептал – видимо из глубин его памяти вырывались знакомые заклинания или термины, то он говорил с кем-то невидимым, иногда переходя на незнакомый язык.       Я переехал к нему из далёкого Вэйреста в Имперский город, в особняк, находившийся в Эльфийских садах и взял управление хозяйством в свои руки. Это было прекрасное и тихое место у подножия Башни Белого Золота, которая виднелась из-за юго-восточных ворот. Я гостил здесь будучи десятилетним ребёнком, но до сих пор меня завораживал шпиль этого невообразимого айледского сооружения, окрашенный алыми лучами заката. Когда дядя отдыхал, а мои дела были сделаны, я использовал это свободное время, чтобы прогуляться в тиши и спокойствие по Зелёной Императорской Тропе.       За долгие годы, проведённые в Университете Волшебства, дяде удалось скопить хорошее состояние, которое теперь обеспечивало его старость. Если бы не затемнённый разум, думаю, он бы и по сей день преподавал или проводил бы время за исследованиями. Ещё стажёром Гильдии магов дядя начал собирать свою библиотеку, поглощая одну книгу за другой, жадно впитывая знания, пока однажды его разум не выдержал и не распался на отдельные кусочки из прочитанных текстов. И до сих пор у него осталась привычка брать какой-нибудь том и погружаться в чтение, но он не мог концентрироваться и просто засыпал в кресле.       Дядя никогда не рассказывал, как собирал все эти труды древних, порой безымянных учёных, за которыми я продолжал ухаживать. Теперь у меня не было такого соблазна как в детстве, и я просто поддерживал чистоту на полках. Среди биографий известных личностей, учебников, томов заклинаний и даэдрических трактатов «Путеводители» Оттус, «Похититель целомудрия» и даже «Маленькая грубая песня» смотрелись слишком вычурно. Но, похоже, дядю такое разнообразие устраивало.       Многие книги были написаны задолго до третей эры и нуждались в реставрации, они то и дело грозили рассыпаться в руках, а на некоторых остались кусочки липкой чёрной смолы. Я заметил, что дядя уже начал этим заниматься, так как недавно мне пришло письмо из «Первого издания» о том, что переплёты готовы. Нужно было забрать их и внести оставшуюся часть денег.       Вернувшись домой, я распаковал стопку связанных свежих книг, от которых пахло новыми чернилами и бумагой. Это были несколько томов «Ядовитой песни», и «Гномы» некоего Колсельмо, о котором я раннее ничего не слышал. Предстояло расставить их по алфавиту – именно так, с педантичностью настоящего учёного у дяди стояли книги.       Закончив, я отошёл назад и почувствовал удовлетворение от заполненных пустот в шкафу, а затем провёл пальцем по твёрдым корешкам, заметив, что не хватает ещё одной. Я обернулся и увидел, что дядя вновь уснул в кресле, оставленный сиделкой, которая меня подменяла. Книга упала с его коленей.       Я тихо подошёл и поднял с пола тяжёлый том с хтоническим чудищем на обложке, опять испачкав пальцы в смоле. В этот миг я почувствовал будто мою душу щекотнуло что-то мерзкое. Книга запульсировала у меня в руках, а в комнате потемнело, и все звуки исчезли в этой ритмичной пульсации. Я открыл её, чтобы посмотреть название, но как только мои глаза увидели первые слова, а разум ещё не осознал смысла написанного, я почувствовал толчок и следом пронзительную боль в груди, с удивлением обнаружив как из книги в меня впились острые щупальца. Я пытался кричать, но не мог даже вздохнуть, и дёргался в агонии, подвешенный над полом. – Ещё одна душа для тебя, Хермеус Мора! В обмен на годы его жизни.       Щупальца вошли ещё глубже, высасывая жизнь. Перед глазами начали проноситься сцены из прошлого, а я давился всхлипами, чувствуя нестерпимую боль и пытаясь высвободиться. Последнее, что я увидел прежде чем отключиться от боли и нехватки воздуха – это глаза моего дяди, заполненные бездной.