* * *
Золото. Солнце. Листья. Ветер. — В Лориэне нет ветра, — Арагорн говорит задумчиво, спокойно, поглаживая указательным пальцем грудь — там мерцает сквозь ткань светлый кулон. Но он ошибается. Боромир ясно видит это: холодные синие глаза владычицы Галадриэль пронзают насквозь, и будто ледяной ветер на миг врывается в сознание. Боромир успевает кинуть взгляд на своих спутников: истерзанная тетивой ладонь судорожно обхватывает лук, хмурые карие глаза воинственно сверкают над ржавой бородой, хоббиты незаметно жмутся друг к другу, а Арагорн, сын Араторна, давно потерявший всякое право на престол, стоит прямо, гордый разворот плеч, рука на мече… Они тоже чувствуют ветер. Они все. Золотое кольцо призывно блестит, гнилой теплый запах щекочет ноздри; щеку царапает горячее лезвие. С востока — всегда с востока — грязным буруном нахлынула орочья армия, и теперь погребает под собой травы Пеленнорских полей, сносит головы и проливает реки крови, и все в ней, в горячей, красно-бурой, зловонной крови… Свистящий шепот пробивается в ухо вместе с надсадным стоном: — Все сгорит в огне, Его огне. Останови пожар. Протяни руки и наполни их водой, возьми кольцо! Бери, не медли: пламя пожрет все! Оно пожрет… —… твою душу, Боромир, сын Дэнетора. Не прячь ее от моих глаз. Я видела Свет Вечных Древ и ступала по белым пескам Бессмертных земель, я видела, как тьма сменялась светом… Иди за мной. Я покажу тебе… Смотри! — ледяной порыв ветра сдувает гнилостный запах и все тепло, и остается только холодный женский голос. — Смотри, не отводи глаз… Лавина орков превращается в бурные волны. Волны эти несут легкие суденышки мимо темных, заросших берегов — туда, где будто светится древний город. Там катит черные воды Андуин, непокорно разбиваясь о древние белые стены, безмолвно оберегающие цитадель. Перед входом в сердце Гондора возвышается Белое Древо — зеленое Белое Древо. С башни победно трубит серебряный рог, приветствуя его, Боромира, правителя города… — Не этого ли ты желаешь? Оставайся здесь, Боромир, сын Дэнетора. Не ввязывайся в поход, после которого тебя могут и не дождаться. Встань на стражу своего города, а Хранители справятся сами — или сгинут по пути. Сгинут по пути… Сгинут по пути… С Кольцом сгинут по пути… — Это гнусная ложь! Если Кольцо попадет в руки врага, от Минас-Тирита и камня не останется. Я буду сторожем и хранителем, услежу за Кольцом до самого Гондора, а дальше… — А дальше? — А дальше… — я найду способ убедить их, что Кольцо можно использовать, или использую сам, у меня еще есть время, — хочет сказать Боромир, но не произносит ни слова. Но невидимый голос становится холоднее зимней стужи: — Никто не знает, что будет тогда. Оставайся, сын Дэнетора. Если же нет… Синее небо над Минас-Тиритом дрожит, и мнится свист черной стрелы, кровавое марево перед глазами и скрипучий стон Белого Древа, объятого пламенем пожара. — Может, будет и так… — Все лучше заведомой лжи! — но Боромир не уверен, слишком ярок желаемый образ. И не только он это знает. Голос умолкает. Исчезает великий город, остаются только пронзительные синие глаза. Колдунья улыбается тепло и мягко, обещает отдых и успокоение; лица путников разглаживаются и светлеют. — И действительно: в Лориэне нет ветра, — удивленно шепчет Фродо. Он больше не цепляется за одежду, пытаясь запахнуться поплотнее. Его глаза тусклые, как у того, кто только что подписал себе смертный приговор, но в них больше нет неуверенности и усталости. Боромир мерзнет: ветер легко проникает сквозь плотную ткань. От холода неспокойно. — В Лотлориэне не найдет покоя лишь тот, у кого грязно на душе, — Арагорн говорит это негромко, мягко и внимательно смотрит на Боромира. — И в Лориэне нет ветра. В Лориэне нет ветра и нет дня и ночи, только сон сменяется явью, а явь — сном. Сон беспокойный: белые стены стираются в пыль, пламя пожара охватывает поля и отражается в черной воде. И тишина — но звонкая, надрывная, будто вой и проклятия просто потонули в ней. Потом восстает из пепла темный лес, кривые ветви тянутся к небу, заслоняя его… Бывает и так: волнуется желто-зеленая степь, небо расстилается от края до края, синее и слепящее. И там, впереди, город, величественнее которого не сыскать во всем Средиземье. Древо королей усыпано белым цветом, торговки снуют меж прилавков и призывают покупателей. Вот кто-то чистит от дорожной грязи башмаки… — Не этого ли ты жаждешь, Боромир, сын Дэнетора? — этот вопрос каждое пробуждение растворяется в шорохе листвы и сводит с ума. Медленно, неотвратимо… — Оставайся. А ветер все продолжает гулять среди деревьев. Не теплый — свежий, холодный. Он пронзает душу не хуже ножа, не хуже синих глаз Владычицы, заставляя бредить во сне и наяву, и все же он заглушает Зов Кольца. Тревожное сердце больше не жаждет обладать этой страшной безделушкой, лишь боится того, чего хотело раньше. Как мог он только помыслить о предательстве, как мог желать сорвать с хрупкой шеи простое кольцо, пусть и полное волшебной силы? Ветер не дает ответа. Только спрашивает. А скоро не только ветер становится Боромиру попутчиком. Меж двух подобных ясеням мэллорнов, стоящих гордо — подобно королям древности, — кружится тонкая женская фигурка. При каждом повороте, каждом изгибе рук волнами разбегаются белые ткани; босые ступни скользят по мокрой от росы траве, а ветер вторит тихому смеху. Зачарованный, Боромир шагает вперед: — Отчего так радостно прекрасной деве? Он спрашивает это каждую встречу и получает все то же: зеленые — травяного оттенка — глаза с любопытством осматривают человека, а звонкий голос сначала удивленно, а потом уже радостно щебечет что-то на непонятном языке. Еще миг — и, счастливо смеясь, дева исчезает в чаще. И ветер, подхватывающий звук, окружает радостью, а Боромир, улыбаясь про себя, опускает взгляд в зеленую траву, и видит в ней запавший в душу взгляд, и разворачивается к лагерю. Ветер идет по пятам. Ветер не умолкает ни на миг, душу изводит пожирающее родные земли пламя и солнечное небо, разлетающийся хлопьями пепел и зеленый ворс травы. Из жара в холод, из счастья в горе… Наступает время, когда все прорывается наружу. Боромир срывается с места и мчится к знакомой поляне. Светлая волшебница встречает теплым взглядом и застенчивой улыбкой, а Боромир хватает ее за предплечье. Прижать такую красоту к себе, прикоснуться мягко к золотой косе… И слушать, слушать ровное дыхание, и говорить, говорить, рассказывать о том, что тревожит, как когда-то матери, найти защиту… Но дева отбирает руку, знакомое любопытство сменяется испуганным недоумением, и через миг тонкий силуэт — как еще недавно — растворяется среди стволов. И ветер доносит отголосок отзвучавшего смеха — и смеется, смеется над жалким человеком. Трава, приминаемая тяжелыми шагами, распрямляется за его спиной и смеется, смеется… — Глупая девчонка! Ты не так все поняла, не так! А я… Безумец! Боромир не помнит, как вернулся в лагерь, как оцарапал руку о шершавый ствол. Взгляд цепляется за Арагорна, мечтательно смотрящего прямо перед собой, пальцы его сжимают ткань на груди. В этот миг Боромир ненавидит. Арагорна за его спокойствие, эльфов за их непостоянство и Владычицу Лориэна за страшные муки. Ярость трещит, как разгорающийся хворост, а холодный голос вновь просачивается в сознание: — Решай, сын Дэнетора, решай… Белое Древо в цвету. Пожар. Белое древо в цвету… Ярость не дает одуматься, усомниться, побуждает сделать шаг. Он останется, как пить дать останется… — Я… И Боромир вдруг видит ясно: Белое древо не зацветет без короля. Не будет в Гондоре мира, пока не займет трон законный правитель; не наместник, не князь — король. Боромир не хочет присягать тому, кто не стоял на защите земли столько лет, а сейчас появился из ниоткуда. Но важнее то, что он хочет: Лодки плывут по черному Андуину. Зеленеют Пеленнорские поля. Белое Древо в цвету. Боромир решительно шагает к Арагорну; тот поднимает удивленный взгляд. — Боромир? — Мой король, я пойду за тобой. А король пойдет с Фродо дальше. Таких слов назад не заберешь, выбора больше нет — и нет сомнения. Боромир не знает точно, когда исчез ветер. Просто холод больше не терзает одежду, трава умолкла. Есть только солнце, золото, листья. Время — замершее и умиротворенное. В Лориэне сны светлы и безмятежны. Синее небо, Белое Древо, законный король на престоле и счастливый, мирный город. Больше нет суеты жизни. Есть застывшее спокойное мгновение, оно длится день, неделю, может, месяц; оно не заканчивается даже тогда, когда ясно: вот сейчас Хранители погрузятся в лодки, сейчас покинут гостеприимный берег… Этот миг будто вечен. Под босыми ногами шуршит зеленый мох. На пенистых гребнях черного Андуина качает легкую лодку. Боромир задерживается на поросшем травой берегу. Золотой лист застыл на гибкой ветви, замер, слился со временем. Вокруг существует только «сейчас». Один шаг — и настанет «потом». Но… но это будет потом. Мягким ясным взглядом провожает Арагорн белогривую волну. Плечо гнома сжимают тонкие пальцы. Белым цветом осыпается древо у залитых солнцем стен, радостно гудит серебряное горло трубы. А во взгляде Владычицы вдруг отражается небо — синее-синее. Боромир дышит свободно. И делает шаг. Он сам не понимает, почему «потом» наступило так быстро.* * *
Золото. Листья. Солнце. Безветрие — миг тишины перед новой бурей. Первая же волна ударяет о борт лодки ледяными словами: — Выбор — лишь шаг к другому выбору. Не знать тебе свободы, сын Дэнетора. Решай… Вторая волна. И теплый ветер щекочет ухо: — …возьми кольцо, сын Гондора.