Доброта

Они мучают его, и он знает, что заслуживает это. Они сдирают с него повязки, наносят обжигающие мази на раны, ломают его кости. Он знает, что это наказание. Он терпит его. Он должен. Он не умоляет, потому что он не заслуживает и не получит милости. Он не говорит, что его уже мучили в Ангбанде, потому что это не важно. Это не было наказанием. У Моринготто не было права судить его, права наказывать его. Это его наказание. Его наказание за глупость, за слабость, за предательство. Он не говорит, что Финдекано уже забрал у него руку. Что такое одна рука в сравнении с сотнями погибших? Что такое его страдание в сравнении с их? Он спрашивает о братьях однажды, боясь, что их тоже мучают, готовый принять их часть наказания на себя. Ему говорят, что они в безопасности на том берегу озера, и он рад, что выбрали только его, что только он будет расплачиваться. Его дядя милосерден, он знает, что Майтимо скорее стерпит боль в десятки раз сильнее, чем позволит причинять ее его братьям. Ему оказали эту милость, и он не смеет надеяться на большее. Финдекано приходит к нему иногда, смотрит на него своими большими грустными глазами и просит его потерпеть. Финдекано слишком добр. Майтимо знает, что его боль не приносит Финдекано никакой радости. И все же он часто здесь, когда Майтимо мучают, потому что он тоже знает, что это справедливо. Он говорит об этом Майтимо. Он говорит, что это необходимо, что это нужно сделать, что он должен держаться, пока все не закончится. Майтимо не спрашивает, когда все закончится. Он боится ответа. Иногда у Финдекано бывают моменты слабости, и он держит Майтимо за руку, или дотрагивается до его лица, или гладит по волосам. Майтимо живет ради этих моментов, какими бы краткими они ни были. Прикосновения Финдекано так ласковы, так нежны, что Майтимо, не привыкший к ним, никогда не может сдержать слез. Они обжигают глаза, струятся по лицу, пока он рыдает, словно это жалкое извинение за то, кто он есть. Финдекано никогда не прикасается к нему долго. Он всегда убирает руку, и слезы у Майтимо начинают течь сильнее. Он хочет умолять Финдекано продолжать прикасаться к нему, хочет сказать, что готов стерпеть еще большую боль за всего одно прикосновение. Он никогда не делает так, потому что знает, что не заслуживает этого. Те крохи, что Финдекано дает ему, это уже доброта, которой он недостоин, но Финдекано слишком добр. Однажды боль слишком сильна. Они делают что-то с его плечом, возможно, пытаются сломать его, он не знает, потому что его тошнит от боли даже после того, как все содержимое его желудка оказывается в ведре. Финдекано здесь, и он не прикасается к нему, но он смотрит на него, и он добр, поэтому Майтимо – ничтожный трус – пытается договориться, пытается уменьшить боль. – Я не жег корабли, – хрипит он сорванным голосом. – Я не жег. Я пытался остановить его, но не мог. Пожалуйста. Пожалуйста, я не жег их. – Я знаю, Майтимо, – говорит Финдекано мягко. Майтимо откидывается на подушки, сгорая от стыда и унижения. Он знает. Ну конечно, он знает. Если бы он не знал, Майтимо не получил бы даже крохотных милостей: еды, которую он не может удержать внутри, воды, которая ранит его горло, прикосновений Финдекано, столь редких и недолгих. Он пытается быть лучше после этого, правда. Он пытается сносить заслуженное наказание достойно, но достоинства у него осталось так мало, что он даже не беспокоится, когда они раздевают его, и глазеют, и щупают его. Он снова задается вопросом, когда все закончится, если закончится. Он думает, что мог бы терпеть это бесконечно, если только Финдекано будет прикасаться к нему каждый раз, когда ему больно. Даже если это всего лишь мимолетное прикосновение. Даже если затем он будет поворачиваться и уходить прочь, как делает обычно. Он спрашивает себя, что он может предложить взамен, потому что его боли недостаточно. Теперь он знает это. Его боль всего лишь следствие его предательства. Он не может заплатить ей за прикосновение Финдекано. Он должен предложить большее, но у него нет ничего. Ничего, кроме себя самого. Примет ли его Финдекано? Он уже забрал у него руку, может быть, он согласится на что-то еще. – Ухо, – говорит он, начиная с малого, потому что он трус и потому что он все еще боится быть изувеченным, все еще боится боли. – Забери его, – говорит он. Финдекано должен будет прикоснуться к нему, чтобы забрать его. Майтимо – омерзительный манипулятор, но он и так знал это о себе. – Что? – спрашивает Финдекано. Этого недостаточно. Финдекано не дурак. Он уже забрал руку, с чего бы ему удовлетвориться ухом? Майтимо нужно продолжать торговаться. – Забери оба, – говорит он. Финдекано молча смотрит на него. – Глаз? – предлагает Майтимо дрожащим голосом. Несомненно, это лучше уха. Даже лучше руки. Ему трудно представить, как это больно, но он знает, что сможет выдержать. Финдекано приказывает остальным уйти. На лице у него отвращение. С чего ему вообще хотеть прикасаться к Майтимо после всего, что тот сделал? Майтимо не подумал об этом. Он думал только о себе и о том, как жаждет прикосновения Финдекано. Эгоистично и жестоко. – О чем ты говоришь, Руссандол? – спрашивает Финдекано. Майтимо вздрагивает, услышав собственное имя. Может быть, есть надежда? Финдекано так добр. – Глаз и оба уха, – говорит он. – Забери их. – Что? Почему? – неверяще выдыхает Финдекано. Этого недостаточно. Майтимо трясет. Что еще он хочет? Это не может быть его жалкое, отвратительное тело. Финдекано в любом случае может забрать его, когда захочет. Оно всегда принадлежало ему. Может быть, другая рука? Слезы обжигают глаза. Что он будет делать без обеих рук? То же, что делает сейчас, говорит он себе. Лежать здесь, и терпеть боль, и жаждать прикосновения Финдекано. И получать его. Получать единственное утешение ценой двух ушей, глаза и руки. Это достаточно честно. – Тогда забери также и мою руку, – говорит он. Глаза Финдекано широко раскрыты и полны слез. Майтимо не понимает почему. – Есть причина, по которой ты говоришь такие ужасные вещи, Руссандол? – спрашивает Финдекано, смахивая слезу. Сердце у Майтимо бьется так громко, что он с трудом слышит Финдекано, но он понимает. Финдекано пытается узнать, что Майтимо просит взамен. Он открывает рот, чтобы сказать ему, чтобы сказать ему, что он хочет прикосновения каждый раз, когда ему причиняют боль, а если он просит слишком многого, то в любое другое время, когда Финдекано не занят. Он хочет сказать это, но он слабак и трус, и он говорит совсем другое. – Ты можешь забрать то, что я назвал, если скажешь мне, когда наказание закончится. Он леденеет от ужаса. Дурак. Дурак. Почему он спросил об этом? Это не то, чего он хочет. Это противоположно тому, чего он хочет. Он не хочет слышать ответ, потому что что, если Финдекано скажет никогда, что, если он скажет, если скажет… – Какое наказание? – говорит он. Майтимо хочется ударить себя. Валар, почему он такой дурак? Он не заслуживает даже дышать. – Прости, мне не стоило называть это так, – говорит он, путаясь в словах. – Я знаю, что заслуживаю это. Это не наказание, это справедливость. – Руссандол, – произносит Финдекано, наклоняясь ближе к нему, – никто не наказывает тебя. – Я знаю, я знаю, прости. Это не наказание. Я заслуживаю, чтобы меня мучили, я заслуживаю этого. – Никто не мучает тебя, – говорит Финдекано, давясь всхлипом. Это неправда. Почему Финдекано насмехается над ним? – Нет, мучают, – отвечает Майтимо и резко замолкает, пораженный собственной глупостью. Как они дошли до этого? Почему он перечит Финдекано? Он лишится ушей, глаза и руки и не получит ничего взамен. – Ты имеешь в виду целителей? – спрашивает Финдекано спустя долгое время. Что еще может сделать Майтимо, кроме как кивнуть? – Они пытаются помочь тебе, Руссо, – говорит Финдекано. – Это не наказание. Они просто пытаются излечить тебя. – Это больно, – шепчет Майтимо. – О Руссо, я знаю, но они вовсе не стремятся мучить тебя. Твои раны столь многочисленны и ужасны, что даже настойки, которые они дают тебе, не могут облегчить боль. Прости, Руссо, я знаю, что это больно, я знаю. Скоро все закончится. Тебе станет лучше, обещаю. Голос у Финдекано теплый, и нежный, и такой, такой добрый. Майтимо хочет, чтобы он никогда не переставал говорить. А затем Финдекано берет его за руку, и все, кроме его прикосновения, даже боль, на какое-то райское мгновение перестает существовать. Слезы переполняют Майтимо, и он начинает рыдать и не в состоянии остановиться. Финдекано тут же отдергивает руку. – Прости, – говорит он. – Нет! – вскрикивает Майтимо и отшатывается, боясь, что его ударят за то, что он повысил голос, и все же снова повышает его: – Нет! Пожалуйста. Пожалуйста! Он не может сказать это, не может сказать, чего хочет, потому что что, если он скажет, и Финдекано никогда больше не прикоснется к нему, потому что будет знать, как сильно Майтимо хочет этого, а Майтимо не заслуживает получать то, чего хочет. Финдекано смотрит на него, на его покрасневшее, израненное, залитое слезами лицо и чудесным образом понимает. Он берет его руку своими и подносит ее к губам. – Прости, – шепчет он, покрывая поцелуями ладонь Майтимо, его пальцы и костяшки. – Я должен был догадаться. Должен был сообразить. Должен был понять это раньше. Я никому не позволю причинять тебе боль, только чтобы помучить тебя, Руссо. Я отрезал твою руку, потому что это был единственный способ освободить тебя, не в качестве платы или мести. Здесь ты в безопасности, Руссо. Никто здесь не желает мучить тебя. Ты исцелишься. Ты восстановишься. Боль уйдет. И я все время буду рядом. Обещаю тебе. Майтимо не может ничего сказать, потому что он дрожащий, захлебывающийся рыданиями глупец, потому что Финдекано держит его руку так нежно, потому что он так счастлив, что боится умереть от счастья. Но он слышит его и верит ему. Это было бы слишком жестоко для лжи, а если и есть что-то, что он знает точно, так это то, что Финдекано слишком добр.