// 손을 맞대 make a wish

      не сказать, что уен действительно не хочет.       просто он устал.       и не сказать, что у сана с этим проблемы. конечно, нет. он умеет принимать отказы.       да, сан немного жадный, когда дело касается уена, да, он немного собственник, и ему всегда мало. но сан может потерпеть. не вопрос.       подумаешь, уен сияет во всей этой любви, что ему дарят сегодня, наслаждается вниманием и цветет от того, как время и мысли окружающих посвящены ему и ему одному. подумаешь, что уену разрешено быть упрямее и язвительнее обычного, открыто флиртовать с окружающими, принимая подарки, потому что все простится, стоит ему нахмуриться и напомнить, что это его день. и подумаешь, уен липнет к сану с поводом и без, касается двусмысленно — всегда полунамеки, полутона, — и от его дурацкой естественной игривости у сана кружится голова: настолько он это любит.       сан хочет этого уена себе: сияющего, милого, улыбающегося глазами, закидывающего на сана руки и выдыхающего где-то у его шеи так горячо, что это сразу отдается у сана в штанах.       он ужасно, почти до зубного скрежета хочет этого уена, но раз тот сказал нет, то сану придется принять это, как есть.       сан может потерпеть. не проблема. он не будет дуться, когда ему не дают.       — не могу поверить, что ты дуешься, когда тебе не дают, — говорит уен, плюхаясь спиной на кровать в их спальне.       — ничего я не дуюсь, — бубнит сан, сидя на той же кровати и усердно притворяясь, что читает что-то в телефоне, хотя его голова перегружена так, что буквы давно не имеют никакого смысла.       — дурак, — вздыхает уен. — у тебя на лице все написано.       сан не виноват.       просто он представлял сегодняшний вечер иначе. возможно, интимнее. возможно, горячее. возможно, с уеном под ним и его выебанной в ноль красотой, от мысли о которой в висках начинает стучать.       он смотрит на уена: тот правда выглядит уставшим, неподвижно лежит рядом, раскинув в стороны руки, и разглядывает потолок, медленно моргая. несмотря на то, что свет в комнате хоть и теплый, но тусклый, сан видит, как чуть подняты уголки его рта, и думает том, как много любви уен получил сегодня от людей, которых сам тоже любит, и эта мысль странно греет его изнутри.       — сан, — уен устраивается головой на подушках чуть удобнее.       — м?       — сан-а.       — что?       — поцелуй меня.       сан, конечно, повинуется. сегодня работа такая — исполнять все желания. сегодня, вчера, завтра. он ни капли не против.       сан убирает телефон, наваливается на уена, ладонями сминает мягкие щеки, пока руки парня обвивают его крепче и цепляются за спину.       это теплые, нежные поцелуи. он отрывается от губ уена, пятерней прочесывает его волосы, от чего уен расслабляется еще больше, а после трется о его нос своим, улыбаясь, и уен, хоть и устало, улыбается в ответ.       — еще, — просит уен, разморенный и податливый, с блестящими глазами. сан гладит его скулы большими пальцами, закрывает глаза — такой очевидно влюбленный — и целует снова.       это приятно, привычно. они целовались тысячи раз, но в этом почти тривиальном уже занятии все еще есть какой-то трепет: это будто часть их большого маленького секрета, который они никому не расскажут.       — еще.       не то чтобы уену вообще нужно просить — это просто игра: уену — говорить, сану — делать. игра, которую последний скоро меняет в свою сторону: от мягких поцелуев — к жарким, глубоким, как уен это любит, от рук, невинно устроенных у того на шее, — к ладоням под футболкой.       — сан, — может, уен и пытается остановить его, но его расцветающая кошачья улыбка перечит его же словам. — сан, эй...       — сними её, — у сана низкий голос, тот самый, что он плохо контролирует, когда они вот так вместе, выдыхают друг другу в рот и отчаянно пытаются остаться в здравом уме. он задирает ткань и гладит уена — очерченные мышцы на животе, сокращающиеся в так его выдохам.       — тогда раздевайся тоже, — требует уен, мило дуя губы, и сан делает это так, будто он на соревнованиях, буквально на скорость, бросает их футболки куда-то на пол и в секунду льнет к уену обратно, языком тут же в рот. уен теперь чувствует чужую горячую кожу собственной, а бедро сана ощутимо давит на его пах с одной конкретной целью.       они оба обожают это слишком сильно, с трудом представляют, как можно быть рядом иначе: не целоваться, не вылизываться, не исследовать руками тела друг друга, которые и так уже знают наизусть.       когда только губ недостаточно, сан, все с той же жадностью, движется дальше: поцелуями, языком по шее — от подбородка до выступающих ключиц, где хочется оставить несколько засосов, после — ниже по груди, ладонями ведя по чуть выступающим ребрам, и уен смеется, когда волосы сана щекочут его кожу.       сан останавливается у края джинс, и от его горячего дыхания там у уена мурашки. сан делает все только хуже, поднимая глаза — игривые, предвкушающие, и уен чувствует, как знакомое тянущее желание внизу его живота становится еще острее.       — я же сказал, я не хочу, — шипит уен, когда ладонь сана гладит его член через ткань. сан только фыркает.       — да тебе и делать ничего не придется, — сан поднимается на ладонях чмокнуть уена в лоб, и возвращается к его джинсам, быстро расстегивая их и без церемоний стягивая все остатки одежды.       — ну вот, никакой романтики.       — правда будешь жаловаться, когда я на полпути отсосать тебе?       — а будешь ли ты хорош? — уен выгибает бровь, раздвигает колени.       — мы только целовались, а у тебя уже стоит.       хочется запротестовать, но это глупо. у уена нет сил себя контролировать: его тело наслаждается всем, что сан с ним делает, отзывчиво поддается, и, получая ласку, требует только еще больше.       уен устраивается спиной на подушках, сан — лежит между его голых ног, ладонями скользит по ним, от коленей и выше, останавливается на бедрах.       это не самая типичная их позиция, уен находит себя между ног сана куда чаще, и их это устраивает. вместе с тем уен знает, что если он захочет, сан его вылижет всего с ног до головы, как котенка, и дважды просить не придется.       сейчас же — уен перед ним, открытый, уязвимый почти, ждущий следующего шага, что никак не наступает: сан изводит его, злит, как специально, облизывается, целует нежную кожу на внутренней стороне бедра и не прикасается к члену уена, пока тот не канючит вслух неразборчивыми гласными от накапливающегося напряжения.       уен тянется помочь себе сам, но сан останавливает его руку, целует пальцы, один за другим, улыбаясь, и, наконец, ладонью обхватывает его член.       — не закрывай глаза, — говорит сан, когда уен начинается проваливаться в странную, приторно сладкую негу от того, как приятным теплом растекается возбуждение по всему его телу. — смотри на меня.       мелкими поцелуями сан проходит по всей его длине, от основания до головки, и у уена мурашки: он странно чувствительный сегодня, и сану это точно нравится.       спустя будто тысячу лет, губы сана наконец накрывают его член, и у уена выбивает воздух из легких от осознания того, как сильно сан хочет иметь его у себя во рту — член уена почти сразу упирается в заднюю стенку его глотки.       сан старается, дает горлу привыкнуть, — раньше было сложнее, намного. не сказать, что уен такой большой, скорее сан не умел, не знал, как дать себе расслабиться, как действовать по ощущениям, чтобы было классно им обоим.       но он готов был учиться. с ним всегда так: будет упрямиться, не техникой брать, так энтузиазмом, желанием, которое у него бескрайнее, сделать уену приятно.       сану вообще ради удовольствия уена ничего не жалко. через голову прыгнет, тысячу километров пешком, наверное, пройдет. такой вот по уши втрескавшийся дурак.       уена это иногда бесит: да что с тобой, правда? не делай так, не относись ко мне так, будто дороже меня у тебя никого нет, не целуй меня так, не отсасывай так, будто ты в жизни ни о чем другом и не мечтал никогда.       сан снова поднимает глаза на него, двигая головой, мелкие стоны его горла вибрируют вокруг уена, и тот закусывает губу, чтобы не заныть, чтобы не кончить, как школьник, и пяти минут не продержавшись, но его ноги предательски дрожат, и сан гладит его, снова горячей ладонью по бедру, берет уена еще глубже так, что тот прячет лицо в сгибе локтя и почти плачет: сан изводит его, но сам словно не особо напрягается, да и вообще хотел бы быть вот так между уеновых ног всю ночь, и никакого другого счастья ему не надо.       — сан, я... — уен почти скулит, прогибается в пояснице, пальцами хватаясь за простыни, пока сан держит его, и в паху у уена горит так безумно, что он зажмуривается чуть ли не до боли в глазах.       — сан, я не...       его рука неуверенно скользит в волосы сану, но тот отталкивает ее и с мокрыми звуками, как в какой-то порнухе, работает еще усерднее, отсасывает сильнее, умело орудуя языком и буквально уже пытая. щеки сана впалые больше обычного, губы — ярко красные вокруг члена уена, а по его подбородку текут слюни. у сана наслаждающийся, довольный, полный какого-то отчаянного блядства взгляд: он хочет видеть, как уен кончит от его рта.       — сан-сан-сан-са... — не голосом, а воздухом, который прорывается через сжатые зубы и смешивается с высокими стонами. уен ни разу не сильный терпеть подобное, но когда он чувствует, что действительно на пределе, влажное тепло чужого рта исчезает.       уен уверен, что сейчас заревет. это просто нечестно.       он пытается приподняться на локтях, но выходит с трудом, тело едва слушается. с каких пор его так уносит от подобного, боже? ему почти стыдно.       уен наконец фокусирует взгляд, хотя картинка так и остается чуть размытой: его член с налитой головкой у сана в руке, смазкой текущий тому на пальцы, пока сан медленно, медленно двигает рукой по нему, языком собирает полупрозрачные капли и почти мурлычет от удовольствия.       дразнит.       — вкусный, — ухмыляется сан, а уен краснеет до невозможного и мечтает уже провалиться под землю.       сан же только улыбается его реакции — дурацкие ямочки на щеках — и берет его в рот снова, почти до основания. уен знает, что он терпит, это тяжело. сам же он ничего не отвечает, не уверен, как в принципе говорить: изо рта вырываются только невнятные и неприличные буквы вперемешку с именем сана, и уен почти задыхается на них.       он ни разу, ни разу не сильный терпеть это.       уен кончает с каким-то измученным, обреченным стоном, голову запрокидывает назад, что на шее видны выступающие вены. сан пальцами держит ноги уена так, что останутся характерные следы, ведет через этот оргазм, и, отрываясь от него наконец, мелко кашляет от горячей спермы у себя во рту.       странная ли вещь, но мучениям уена так и не видно конца: через едва приоткрытые глаза он видит, как кадык сана двигается в характерном движении, после чего тот облизывает свои губы, пальцы, член уена, пока гладит спадающее возбуждение, — ему нужно всё, что есть, всё до последний капли. уен закрывается от этой картинки ладонями и проклинает весь ебаный свет, на чем тот стоит.       — эй, — сан нависает над ним, бурчит что-то про то, как уен, действительно, похоже, устал (будто он стал бы врать), отдирает его руки от лица. — эй, все нормально?       уен только кивает, тянется весь к сану — немое «обними меня» — и прижимает того к себе. тяжесть знакомого веса успокаивает.       сан целует его везде, где может: плечо, изгиб шеи, то маленькое место за ухом. он гладит его руки, плечи, талию, бедра, что все еще иногда вздрагивают после рязрядки.       — поцелуй меня, — выдыхает уен шепотом. сан смотрит в его пьяные, разомлевшие глаза и, конечно, повинуется снова, улыбаясь.       и уен точно знает, что это за улыбка. нечто вполне очевидное. непрямое, но подразумевающееся.       сцеловывай себя с моих губ, тебе ведь нравится это? тебе нравится то, насколько я твой.       у уена буквально мутнеет и плывет в голове, когда он чувствует собственную сперму на языке.       — сан, давай я тебе...       — все нормально, не надо.       — но у тебя... — стоит так, что, наверно, больно. уену нравятся их глупые игры в тома и джерри, но он не настолько жестокий, чтобы заставлять сана терпеть это.       — правда, я окей. отдыхай.       — но я хочу тебя, — ноет уен.       твой член. очень.       в этом вся и проблема. причина, почему он не хотел и начинать ничего сегодня. стоить дать немного — всегда будет мало. они оба как звери в этом, всегда голодные, обреченные постоянно хотеть друг друга, целиком себе, целиком для себя.       — пойдем в душ, — говорит сан.       — ну сан…       он не дает ему продолжить, затыкает мокрым поцелуем, в котором и комфорт, и нежность, и какое-то обещание.       — пойдем, — повторяет сан, целует кончик его носа, — и ты сделаешь там все, что захочешь.       — все, что захочу? — уен растягивает губы в улыбке так, как только он это умеет, и смыкает руки у сана на шее.       — все, что захочешь.       уен много чего хочет.       везет, что сан всегда рядом, чтобы исполнять его желания.