Но в душе хотелось рыдать
Пищание входной двери, хлопок магнита. Это место теперь навсегда закрыто для него. Навсегда. Он не вернётся. *** - Алина, я сегодня не приду на репетицию. Горло болит. Не знаю что завтра. Может быть, тоже дома останусь, - хриплым после долгой истерики голосом говорит Маракулин в трубку, отпрашиваясь. Он достаточно редко болел, чтобы ему верили, поэтому этот день он собирался провести один. В одиночестве, готовясь к последнему разу. Последней гвоздике. Никто не понимал почему именно эти цветы были любимыми у Игоря. Красные гвоздики. Символ памяти. Символ смерти. Но сейчас они внушали страх лучше чем маньяк, готовый тебя вот-вот убить. *** Минуты превращались в часы, которые длились, словно каждый равен суткам. Новый приступ кашля сопровождался новой порцией боли. Скрывать это при труппе было бы уже невозможно. Последние сутки самые трудные. А последний миг словно вспышка боли, которую ты нанёс своей паре. Говорят, что сердце сжимается так, что не выдерживает и разрывается, а цветы прорастают в тех местах самых тяжёлых ран. Самых болезненных и мучительных воспоминаний. Ты берёшь всю боль на себя, только разом и на долю секунды, перед самой смертью. Это страшно. Невыносимо страшно. Но это случится. Новый приступ кашля. Несколько гвоздик оказываются на полу, капли крови остаются на оголённой груди сидящего в углу комнаты. Слёзы текут по его щекам, их невозможно остановить. Они никогда уже не прекратятся, даже если будет нечем плакать. Это невыносимая боль. Но вполне оправданная. *** - Я не хочу смотреть на то, как ты с ней целуешься. Даже в щёку! Игорь, ты занятый человек! - Но тебе ведь можно всех целовать. И даже не стесняться и прямо в губы. - А тебе нельзя так делать! Ты мой! И больше ничей! Каждый скандал отдаётся неприятной болью в висках. Он вспоминает каждый раз, когда поднимал руку на Балалаева. Каждый раз, когда повышал голос. И каждый раз, когда тот просил не делать этого, извиняясь. Он не чувствовал тогда той вины, которую чувствовал сейчас. Которую некуда было деть. Вина искала выход, а его не было. И сердце, ищущее умиротворения, измученое стеблями цветов, о которых он всегда молчал. Год. Вот срок больного, который осознал, что он теперь просто друг, но продолжал любить. Вот срок больного, которому разбили сердце. И этот срок подходил завтра. Двадцать восьмого февраля, ровно в 14:15. *** На сегодня был объявлен выходной, в надежде, что Сашина хандра отступит. Без него было работать невыносимо. Скучно и грустно. Все актёры были не в настроении. Жена привычно утром ушла на работу, а Игорь остался один, чтобы выспаться. Вчера вечером никто не забирал почту. Никто не видел ключей, оставленных в ящике. Никто не видел и букета гвоздик, оставленного на балконе рядом с плюшевым медведем, которого Игорь подарил Саше на первую годовщину. Двадцать восьмого февраля, четыре года назад. Игорь встаёт только в одиннадцать утра, первым делом уходя на балкон. Привычка, от которой он давно хотел избавиться, но которая не отпускала его после расставания с Маракулиным. Он видит букет гвоздик, из которого торчит маленькая записка, и того самого белого медведя. Осознание больно бьёт сердце. Сегодня могло бы быть пять лет с момента, как они стали парой.. но сегодня ровно год с момента, как они расстались. В записке было только одно:Прощай, прощай навек
И стояла подпись Александра. Захотелось плакать. Он редко когда был так романтичен. Точнее только два раза в год. На годовщину и на день рождения Балалаева. Сегодня была годовщина. А мишка... Мишка резал без ножа. Как-то раз Игорь сказал, что если Саша захочет разорвать отношения, то пусть просто вернёт медведя. Что означало это сейчас? Игорь не понимал. Лишь поставил медвежонка на подоконник, где всегда стояла пепельница Александра, после чего пошёл на кухню. Только в двенадцать Балалаев решил забрать почту и удивился, увидев ключи. Он сразу понял, что Саша был в доме, но когда? По дате на письме стало понятно, что вчера, да и письмо принёс сам. А ключи? Зачем вернул ещё и ключи? Новая загадка. Но ответ был близок. Войдя в квартиру, Игорь распечатал конверт и достал из него лист бумаги, на котором аккуратным почерком Маракулина, на бумаге с пятнами крови и слёз, было написано следующее:"Надеюсь ты когда-нибудь простишь мне всю ту боль, что я причинил тебе. Те четыре года. Правда ли ты любил меня всё это время? Была ли твоя жена единственной девушкой на стороне? Но теперь это неважно. Игорь, ты читаешь это письмо, но боюсь, что это последнее, что ты узнаешь от меня. Я всё ещё люблю тебя, но я могу просто не успеть сказать тебе больше. Прими это как мою предсмертную записку, ведь возможно, что пока ты это читаешь, я уже мёртв. Ты не изменил бы это. Я бы всё равно умер, а если ещё жив, то всё равно умру. Я желаю тебе счастья, Игорь. И я счастлив, потому что у тебя есть любящая жена. Есть всё, чего не смог дать тебе я. Ты сам сказал, что я причинил тебе много боли, что ты боялся говорить. Боялся меня. А я любил. Просто я не умею по-другому. Не умею иначе. И это стало нашим главным конфликтом. Но эти гвоздики.. Эти гвоздики будут преследовать меня до последнего вздоха и даже после смерти. Настало моё время страдать, но это время неумолимо кончается. Стрелки часов скоро покажут ровно год с момента, как я узнал об измене. И эта минута станет мне последней. Прости меня, Игорь. За всё прости. И не держи зла. Ни на себя, ни на кого. В этом виноват только я, потому что тебе нужно было другое. Тебе нужна была ласка и доброта, а не грубость с моей стороны. В 14:15 ты найдёшь мой труп в моей квартире на полу. Я буду сидеть на полу у какой-нибудь стены, а моё лицо будет перекошено от боли. От всей той боли, что я причинил тебе. Прости меня Игорь. Прости меня и прощай. Я больше никогда не появлюсь в твоей жизни. Никогда не повторю своих ошибок. И буду лишь наблюдать со стороны за тобой. Оттуда, с небес. Ведь такая смерть считается святой."
Внизу так же стояла подпись Маракулина, а капли крови говорили больше чем слова. Игорь сам был на грани истерики, из-за чего просто не помнил как дрожащими руками вызывал такси, как одевался, боясь, что не успеет добраться до дома Саши в нужный срок. Он не помнил как у него потекли слёзы, когда он осознавал, что актёры жили далеко друг от друга, а в это время на дорогах всегда пробки. Он боялся, что Александр успеет умереть. Боялся этого больше всего. Но время неумолимо отсчитывало последние минуты его жизни. Оставалось всего пять минут, когда Балалаев открывал дверь своим ключём от квартиры Саши. Оставалось всего пять минут, когда слышал его громкий кашел. Оставалось всего пять минут, когда Игорь заходил в квартиру и, даже не разувшись, только скинув по пути пуховик, обнимал напуганного Маракулина, по щекам которого текли слёзы. - Прости, Саша... Господи, прости, я не хотел твоей смерти.. - шепчет Игорь, не беспокоясь о том, что одежда будет в крови. Желая лишь побыть рядом с этим человеком пару лишних минут. Пару лишних секунд, прежде чем его сердце остановится навсегда. Но этих секунд у них не было, а Маракулин тихо что-то прохрипел. Цветы мешали говорить, как скоро должны были помешать жить. Но страха перед смертью не было, - Боже... Прости меня, Саша... - повторяет Балалаев, чувствуя, как чужая рука медленно поднимается к его голове, беря пальцами прядь волос и убирая её за ухо. Было невыносимо больно, что это случается последний раз. На кончиках пальцев тут же распускаются маленькие гвоздики красного цвета, заставляя побежать по руке струйки крови, к ладони, которая теперь лежала на щеке Игоря и также покрывалась маленькими цветами, что щекотали кожу актёра, - Саша, не умирай... - шепчет Балалаев, чувствуя как чужая кровь потекла по его лицу, смешиваясь со слезами и попадая на губы. Солёный привкус слёз и металлический привкус крови. Маракулин смотрит на часы. Четырнадцать четырнадцать. Он слегка отстраняет Игоря от себя, переводя умоляющий взгляд на его губы, приоткрывая свои. Последняя воля перед смертью. Последнее желание. Ощутить тёплые, мягкие губы на своих. И пусть они подарят невыносимую боль. Одновременно с этим они подарят счастье, о котором обычный человек может только мечтать. И он надеется, что от него не отвернутся, позволив поцеловать. И Игорь позволяет. Он понимает, насколько сейчас важен этот поцелуй для Саши, поэтому не медлит, мягко, с осторожностью касаясь чужих губ своими, сразу же ощущая, как мелкие цветы стали мешать насладиться этими губами в последний раз. Балалаев чувствует, как Александр сильнее раскрывает рот, на что углубляет поцелуй, впервые заставляя подчиняться Сашу, а не быть в подчинении у него. Но самому Маракулину невыносимо больно от касаний Игоря, слёзы ручьями текут по его щёкам, но он молчит. Молчит, не желая, чтобы в последние минуты жизни его друг знал, что причиняет боль, ведь для него это маленькая победа над его характером, которая стоит смерти. Которая заставляет молча молиться, надеясь, что всё окажется сном. Что он проснётся в постели рядом с живым Сашей и никогда того не отпустит под страхом его смерти. Под страхом причинить боль. Лучше терпеть, чем видеть чужие страдания. Лучше терпеть, чем ощущать, что на поцелуй, пропитанный кровью, перестали отвечать, лишь что-то громко прохрипев, от вспышки боли, которой было слишком много в их отношениях, а рука, лежавшая уже на затылке, камнем упала вниз. И хочется выть, срывая голос, лишь бы весь мир услышал насколько ему больно. Он разрывает поцелуй, видя счастливые глаза Саши, которые смотрели на часы, стараясь думать о том, что его целует родной человек, которого он чувствует последний раз. И это счастье в глазах приносит некое облегчение. Он ушел из жизни счастливым. В последнюю минуту жизни Игорь смог сделать его счастливым. Смог... Он продолжает обнимать уже бездыханное тело, наблюдая за тем, как на губах, на лице и теле прорастают гвоздики. Те места, где боль ощущалась сильнее всего, где болело дольше всего. А пол под ними покрывался кровью от этих ран. Игорь молча закрывает глаза Александра, кусая нижнюю губу и ощущая вкус крови. Своей и его. В руках оказывается телефон Маракулина, с которого Игорь звонит Алине. - Алин... Т-тут такое д-дело.. - он запинается, говорит тихо, но медленно, чтобы собеседница его поняла, - Я дома у Саши.. Ма.. Маралаева. И.. И.. И.. - истерика накрывает с головой, из-за чего мужчина не может сказать самого важного. Что Саша умер. Что Саша умер, проведя последние минуты жизни на его руках. Игорь бросает трубку, написав сообщение и отправив его трём людям. Кирюхину, Постоленко и Чевик, с просьбой прийти и помочь, ведь Саша больше никогда не придёт на репетицию. Больше никогда не выйдет на сцену. Никогда больше не улыбнётся и не скажет ни слова.Прощай! Прощай навек! И не забудь, и знай, и помни, Что во сне и наяву, Я всегда к тебе иду. Я всегда иду к тебе, любовь моя... И во сне, и наяву Я всегда к тебе иду... Я всегда иду к тебе...