И дом, и камин, и крепость

Ужинать рядом с Военным Врачом входит в привычку. Он чаще всего молчит, а если говорит, то только по делу. Днем у них особо нет времени на разговоры, вечером — сил. Анна рада, что не приходится перебарывать усталость и давить из себя слова. Они сидят в тишине на груде камней посреди зала, который скоро станет госпиталем. Здесь уже намечены перегородки и новые стены, сохнут основания для новых печей, которые построят на месте старых. Здесь тоже холодно, но не так сильно, как на улице. Как только заделают щели, как только высохнут печи, будет и вовсе тепло. Теплее, чем в главном зале Скайхолда, продуваемом всеми ветрами. Анна здесь уже две недели. Кажется. По крайней мере, она уже дважды приходила к Интенданту и получала жалование. Оба мешочка лежат в торбе под легкой курткой, так и не открытые. У нее нет времени ни тратить деньги, ни думать о том, на что их потратить. К концу второй недели раненых осталось трое: старый солдат, хворающий еще с того времени, как Инквизиция обосновалась в Скайхолде, маг-недоучка, который поджег себя собственным заклинанием, и от лечения магией ожоги становятся только хуже, и охотник, схлопотавший стрелу от разбойников. Это всего лишь редкое затишье, которое не продлится долго, но трое — не две дюжины, и времени на них уходит гораздо меньше. Когда Военный Врач присматривает за работами в новом госпитале, Анна занимается заготовками — теперь уже на свежем воздухе, рядом с палатками, потому что в том углу зала, который она облюбовала раньше, теперь стоят строительные леса, и лучше не путаться под ногами у тех, кто тоже работает. — Спасибо, — неожиданно говорит Военный Врач. — За то, что не жалуешься. Нытики здесь не задерживаются, но привыкать к новым людям всегда тяжело. — Понимаю, — коротко отвечает Анна. Военный Врач явно не напрашивается на благодарности — он вообще не особо любит лишние любезности. — Я достаточно тебе доверяю, — начинает Военный Врач медленно, бросив на Анну косой взгляд, — чтобы взять тебя с собой. Мать Жизель обещала присмотреть здесь за всем, пока нас не будет. — С собой, — глухо отзывается Анна. — В Западный Предел? Военный Врач кивает. По его лицу сложно сказать, как сам он относится к этой идее, но Анна сильно сомневается в том, что он в восторге. — У Инквизиции много магов, — осторожно говорит она. — Разве их не будет достаточно? Военный Врач тяжело вздыхает. Сейчас он выглядит так, будто вынужден объяснять одно и то же по сотне раз на дню. И все же, собравшись с мыслями, он поясняет: — Маги не занимаются лечением здесь не потому, что не хотят этого делать. Магия не всесильна, и в области лечения она ужасно устарела. Ею можно залатать раны, но она не вычистит из них инфекцию. Все это — наследие старых времен, когда жить долго было скорее наказанием, чем каким-то благом. Честно говоря, мало что изменилось, но сейчас мы хотя бы понимаем, что можем выиграть время и сделать Тедас лучше, если будем лечиться правильно. Люди стали больше полагаться на себя, а не на волю Создателя. Мне это нравится. Анна опускает взгляд и робко улыбается. Она уже привыкла к этому: Военный Врач часто говорит что-то, что граничит с богохульством, и если он упоминает Создателя, то скорее всего ради сарказма. И все же он молится вместе с умирающими, если они об этом просят. — Раньше лечением раненых в Инквизиции занимались сестры Церкви, — продолжает Военный Врач. — Но большая их часть погибла в Убежище. А те, кто остался, сейчас заняты тем, чтобы наладить связи. Что касается магов… крайне неразумно будет брать их туда, где, по слухам, нас ждет армия демонов. Мне нужен кто-то, кто справится и не рехнется от вида крови. Рассчитываю на тебя. Он не спрашивает «Могу ли я на тебя рассчитывать?», он говорит «Рассчитываю на тебя». В Инквизиции не принято спрашивать. Она принимает всех, кто готов выполнять ее приказы. А те, кто не готов, могут в любой момент выйти за ворота и больше никогда не возвращаться. Военный Врач уходит, по-видимому, посчитав разговор законченным. Дверь за ним закрывается со скрипом и шумом. Скайхолд бурлит, потому что все слишком заняты, чтобы спать. Пламя факелов дрожит от сквозняка и тускнеет с каждой минутой. Анна сидит и смотрит в пустоту до тех пор, пока они не гаснут. В конце концов, даже один демон пугает ее до безумия. А целая армия звучит как испытание на храбрость. *** — Пусто, — неожиданно говорит Некто. — Там, где другим больно, у тебя — пусто. — Держи ровнее, — просит Анна, проигнорировав его слова. — Пожалуйста. Некто продолжает смотреть на нее бесцветными глазами, не обращая внимания на то, что ножницы режут хлопок совсем рядом с его пальцами. Несмотря на то, что он прикрывается полами своей странной шляпы, рассмотреть его лицо довольно просто — Некто очень высокий, и Анне приходится смотреть на него снизу вверх. Она не ошиблась: Некто выглядит совсем молодым. Юным. Его даже можно принять за наивного простачка — до тех пор, пока не посмотришь в глаза. Взгляд у Некто странный. Одновременно пустой, пронзительный и пугающий. Но иногда в нем проскальзывает почти детское любопытство. Анна уже успела уяснить, что Некто задает неудобные вопросы исключительно для того, чтобы понять, но никак не поставить в неловкое положение. И уж точно не для того, чтобы сделать больно. Скайхолд бурлит и живет. Просторный внутренний двор просто забит людьми, каждый из которых занят важным делом, но даже их гомон не может перебить ворчание, которое доносится из каморки Аптекаря: тот варит простые зелья для армии, потому что ни у кого другого нет на это времени. — Могу сделать так, чтобы больше не было страшно, — предлагает Некто, так и не дождавшись реакции на свой немой вопрос. — Помогу забыть. Они правда жутко кричат. Анна плохо представляет, как это работает, но знает, что работает: Некто мастерски стирает людям память. Солдаты из госпиталя, которых она аккуратно расспрашивала, помнят его, но очень размыто. Для них он просто «странный парень, который всюду таскается за Инквизитором». Однако Инквизитор уехал несколько дней назад, уже успел ввязаться во что-то, ради чего понадобилась целая армия, а Некто до сих пор здесь. Помогает. — Не нужно, — сухо говорит Анна. — Забыть плохие воспоминания не означает забыть, как бояться. Некто смотрит на нее, наклонив голову вбок. Его взгляд не особенно приятный, но вместе с этим он совершенно неосязаемый. Призрачный. — Варрик говорит, люди любят все усложнять, — помедлив, говорит Некто. — Думаю, он прав. Он часто говорит о людях, которых Анна не знает лично: они знакомы ей только по обрывкам разговоров. Ей кажется, что это вроде выражения привязанности: тех, кто ему больше всего симпатичен, Некто упоминает практически в каждом разговоре. «Варрик» — болезненно добрый, с огромной дырой в груди. Носит красное, потому что ненавидит красный, но есть вещи, которых он не хочет забывать. «Лелиане» всегда холодно, но она не хочет уходить. Она пьет горячее вино, чтобы согреться, но часто забывает добавлять туда мед. «Кассандра» очень мягкая внутри, и Некто описывает ее как чистый, искренний свет, заключенный в стальную броню. «Каллен» не спит, потому что не может выбраться из своих кошмаров. Его постоянно мучает головная боль, а еще — нестерпимая жажда, и Некто гадает, сколько нужно выпить воды, чтобы она прекратилась. Их много, но среди прочих есть ещё «он». Некто никогда не зовет его по имени, но всегда старается, пусть и чаще всего безуспешно, выделить интонациями, насколько «он» важен. Потому что там, где «он» появляется, людям становится лучше. Некто никогда не говорит о вере, но в «него» верит больше, чем иные — в Создателя. Анна разминает озябшие пальцы и принимается сворачивать полосы ткани. Некто начинает помогать ей, но, как и всегда, больше отвлекается на посторонних: чужие мысли и чувства занимают его, заполняют с головой. Он исчезает внезапно — он всегда исчезает внезапно, — пробормотав что-то про то, что нужен в другом месте, и Анна, покачав головой, полностью погружается в работу. Мелкие дела отвлекают ее от малодушных мыслей. Голос в голове напоминает: «Засмотревшись на красивое небо, можно не заметить, как на тебя летит дракон». Анна не была согласна с этим в детстве и отмахивается от этой мысли сейчас. Чтобы беззаботно проводить время в любой стране, нужно родиться слабоумным. Небо над Тедасом может быть чистым и красивым, но это не значит, что все хорошо. После полудня рядом с Анной появляются несколько объемных котелков с зельями и ящики с флаконами для них — Аптекарь считает ниже своего достоинства разливать все это самостоятельно. Анне все равно: работа есть работа. И она будет работой — что в Скайхолде, что где-либо еще. Даже в Западном Пределе. Закрытые ящики Анна ставит рядом с собой. Или солдаты, или рабочие, проходя мимо, грузят их в одну из стоящих неподалеку телег. Она чувствует себя немного странно, когда понимает, что сейчас Инквизиция действует как один шумный, но очень слаженный механизм, и никому не нужно просить о помощи, если она действительно требуется. Анна уже успела заметить — здесь вообще принято помогать, будто люди, оказавшиеся в Скайхолде, напрочь забывают о жадности или эгоизме. Едва познакомившись, они ведут себя так, будто знают друг друга уже пару десятков лет, и у Анны до сих пор не было времени на то, чтобы понять, почему. Кто-то говорит, что Скайхолд — магический замок, слишком древний, слишком прочный, слишком удобно расположен, но даже если в его стенах есть магия, вряд ли она влияет на тех, кто в нем живет. Разве что помогает чувствовать себя в безопасности. *** Она говорит: «Золото переоценено». Говорит: «Люди слишком любят все, что дорого блестит». Говорит: «В мире есть вещи намного лучше, сокровище. Оставь страсть к золоту этим варварским потомкам». И после долгого молчания неожиданно добавляет: «И никогда им не верь». Анна равнодушна к деньгам. Любовь ко всему, что можно за них купить, умерла много лет назад вместе со всем, что было ей дорого. Но ей нравится все золотистое: рассвет над Скайхолдом, осенняя листва, огненные отблески, восстанавливающее зелье — то, каким оно бывает, если посмотреть через бутыль на свет. Поэтому первое, что она замечает, — это глаза. Золотисто-янтарные, очень ясные, несмотря на изможденный вид, с глубоким, красивым рисунком радужки. Она замирает, когда встречается с ними взглядом, и даже забывает опустить голову, как делает это обычно, когда говорит с кем-то. Смотрит на намечающиеся морщинки в уголках глаз, на суровую складку между бровями, которая одномоментно разглаживается. Смотрит на волосы, которые как-то по-особенному блестят в оранжеватом закатном свете. — Да? То, как звучит голос Коммандера, Анна узнала гораздо раньше, чем то, как он выглядит. Этот голос заполняет собой внутренний двор Скайхолда практически каждое утро, когда тренируются солдаты: Коммандер умеет говорить так, чтобы его слышал каждый. А в последние дни, пока Скайхолд готовится к битве, Коммандер проводит с солдатами почти все время. Его видно издалека практически отовсюду, но Анна впервые находится так близко, и ей приходится задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо. — У госпиталя все готово, — произносит Анна, спохватившись. — Вы просили дать знать, как только мы закончим. Еще пару часов назад ей казалось, что подготовка будет бесконечной, что придется провести ночь без сна и доделывать что-то в дороге, но ящики неожиданно закончились, а то, что нужно было в них укладывать — и подавно. Военный Врач отправил ее отчитаться к Коммандеру, пробурчав, что иначе тот придет сам, и ушел на встречу с матерью Жизель, и в этот момент все стало реальным: они выдвигаются завтра утром. Будут в пути несколько дней. Разобьют лагерь на безопасном расстоянии от крепости стражей. И станут ждать. На третий день иррациональный, животный страх уже кажется притупившимся. Все, что будет вокруг — солнце, небо и песок, по-своему золотистый. Анна чувствует себя неловко за собственные мысли, которые были так пропитаны паникой, что Некто их услышал. В конце концов, между лагерем и армией демонов будет стоять Инквизиция. — Что-нибудь еще? Как и Военный Врач, Коммандер здесь явно не для вежливой болтовни. Но, прежде чем ответить, Анна смотрит на кружку, которая стоит в углу шаткого стола, заваленного бумагами. Коммандер — «Каллен» — это головная боль, жажда и кошмары, Некто говорит о них часто, но никогда не просит помочь. Знать о Коммандере больше, чем то, какого цвета у него глаза, или то, как звучит его голос, кажется Анне… неуместным. Она говорит: — Это все. И уходит, не переставая думать о том, что в Инквизиции все так или иначе получают помощь. Даже если не просят о ней.