Оголяя чувства

- Мистер Менталист, чем еще вам помочь? – Суйка вертится вокруг болтолога, и Ген искренне не может понять, отчего девчушка прикипела к нему, а не к Сенку. Кажется, первое время она чуть ли не хвостиком бегала за ним, а теперь не может отлепиться от парня, словно банный лист. Гену, конечно, льстило такое внимание, но все же порой напрягало. Она буквально не давала ему продохнуть. - Суйка-чан, принеси мне вот те пустые колбы, пожалуйста. Сенку-чан сказал, что они нам могут понадобиться. – Ген натягивает улыбку, чувствуя, как руки от тяжелой непривычной работы начинают мелко подрагивать. Он правда умаялся вникать в науку, к которой раньше относился, мягко говоря, равнодушно. И пару занятий, что он прогулял в школе, сейчас бы очень пригодились для облегчения поставленной Сенку задачи. Ген бросает короткий взгляд на улицу, где Сенку с Хромом возились с новым прибором, в которое Асагири уже попросту не хотел вникать. Недавно в деревню пробрался новый последователь Цукасы, и Ген предпочел бы сосредоточиться на противнике, нежели на науке, в которой не столь силен. - Ой, я…не могу…достать… - Суйка приподнялась на носках, цепляясь за край стола. Стеклянная посуда оказалась слишком далеко, и маленькие детские ручки попросту до нее не доставали. Зато смогли уцепиться за бумаги, на которых стояли какие-то жидкости. Пальцы машинально сжались на листах, стройные ноги не выдержали долгого напряжения, и Суйка потянула все на себя. - Суйка-чан, осторожно! Менталист старается оттолкнуть девчушку мягко, но она ударяется о ножку стола, зато не оказывается облита какими-то растворами. Ген замирает, задерживает дыхание и прислушивается к собственному телу – кажется, ничего не болит, да и запаха от субстанций никаких нет. Вроде, это просто пробирки с водой. Из груди вырывается облегченный вздох, и парень смотрит на девочку. Арбузная корка должна была защитить ее от удара по голове, правда, взгляд все равно цепляется за рану на локтях и ладонях, но это лучше, чем если бы произошло что-то серьезное. Девочка сняла шлем и слабо улыбнулась. - Суйка-чан, ты в порядке? – И Ген резко выгибается в спине, чувствуя, как белую кожу неожиданно обдает прохладный ветерок, а после она начинает гореть также быстро, словно ее облили кипятком. Он моментально оборачивается – плотной накидки и кофты, скрывающейся под ней, нет. Осталась выразительная дыра, и странный белый порошок, смешавшись с водой, покрыл спину. Он пузырится, разъедая верхний слой кожи, образуя огромную кровавую рану. Ген тотчас же встает, скидывая вещи и пытаясь вытереть жидкость, но вода, продолжавшая стекать по спине, словно пролагала путь для дальнейших ожогов. Ген выразительно посмотрел на Суйку, и, судя по испугу на ее лице, он выглядел достаточно устрашающе. Она в тот же миг выбегает на улицу. За Сенку. Быстрее. Как можно быстрее. Ученый только собирался уходить в лес за травами – они с Хромом договорились собрать все необходимое для создания заживляющих мазей – как в спину врезается что-то очень сильно и тянет так, что ткань предупреждающе трескается под чужими пальцами. - Суйка? – Сенку хмурится, хочет отругать мелкую, но видит в глазах ужас. Такой, какой раньше не видел. – Что случилось, Суйка? Он трясет девочку за плечи, заглядывает в блестящие от слез глаза и пытается хоть догадаться, что произошло, но Суйка не может больше пошевелиться, лишь все продолжает дергать край его одежды и что-то шептать. Ишигами наклоняется, вслушивается настолько внимательно, насколько может, и удается выхватить лишь одно – Ген. - Что с Геном? Но ответа и не приходится вытаскивать из Суйки клещами, в лаборатории раздается оглушающий крик. Болезненный, хриплый, мучительный. Сенку не помнит, как сорвался с места, как оказался в лаборатории перед Геном, как завис, увидев его всего в ожогах. Химических ожогах. Глубоких. Кровавых. Но помнил, как застыл. Впервые в жизни в голове резко опустело, не было ни единой мысли, все мышцы будто парализовало. Сколько он так простоял? Секунду? Минуту? Час? Время для Сенку никогда еще не терялось настолько. - Сенку! – Хватка у Хрома сильная, и толчок в спину оказывается очень действенным. Ученый путается в собственных ногах, едва не падает перед раненным другом, который кусает губы до крови, чтобы не кричать вновь. Он бегло осматривает его, замечает разбитые колбы под собственными ладонями, и взгляд устремляется на стол – в посуде была только вода для будущих реакций. Она не могла вызвать такое. Над Геном вниз сыпется белая пыль. Сенку поднимает вишневые глаза наверх – на полке упала чаша с негашеной известью. - Стой, Хром! – Ученый перехватывает его руку и неотрывно смотрит на Гена, на то, как влажные и испачканные в порошке руки разъедают кожу. – Масло. Принеси масло. Быстрее! Сенку морщится, когда Ген весь сжимается в комочек, мычит и прячется за израненными руками. Он с силой впивается зубами в пока еще не пораженную кожу на предплечье и прокусывает до крови, потому что дико больно, потому что в глазах взрываются хлопушки, а голова идет кругом – Асагири почти не соображает. - Придурок! – Сенку бьет его по пальцам, заставляет убрать руки от лица и рта. – Лучше кричи. Если тебе попадет в ротовую полость… или глаза… или… Менталисту кажется, что он вот-вот упадет в обморок, и лишь из последних сил сосредотачивается на дрожащем голосе Сенку, на его неровном дыхании, на осторожных прикосновениях через сухую ткань, которой тот убирает остатки извести. Все тело разрывает на куски, и слезы – горячие и такие же обжигающие – быстро скатываются по бледным щекам. - Ген, все будет хорошо. Верь мне, слышишь? Ген слышит, но не может качнуть головой – от любого движения создается впечатление, что кожа натягивается, что она порвется, если он что-то сделает. Он ошалело смотрит на белые ожоги, на горелые куски плоти, на выступающую кровь и вдруг понимает, что перед глазами резко стало темно. - Эй, Сенку, - ученый оборачивается, смотрит на Кохаку тяжелым взглядом и пытается всем видом показать, что не сломлен. Что не сгорел внутри от страха вместе с Геном. – Как он? - Я обработал ожоги. Но, - он запинается, и девушка понимающе кивает. В отличие от самого Сенку она замечала, насколько особенной между этими двумя была химия, и прекрасно осознавала, что Ишигами это может подкосить. – Если бы не вода. – Он ловит ее непонимающий взгляд и пытается слабо улыбнуться, но сам чувствует, насколько жалко и неестественно это выглядит. – Вода увеличивает площадь поражения ожогов и делает их более опасными. Ген по-настоящему невезучий. - Через сколько он поправится? - Я не знаю. – Сенку разворачивается к Гену, внимательно смотрит на красные пятна на бинтах и присаживается рядом. – Может, неделю. Я попробую что-то придумать, чтобы его ожоги прошли быстрее. И менее болезненно. Кохаку прекрасно видит, как по-особенному и как-то совсем нежно Сенку касается замотанных пальцев, как осторожно переплетает их, и впервые смотрит на ученого с такой стороны – обычно холодный, беспристрастный ко всему, кроме науки, Ишигами сейчас был слишком открытым и уязвимым. Даже когда кто-то из них попадал в крайне трудную и опасную для жизни ситуацию, Сенку не был таким. Словно Ген мог оголить все его чувства. Кохаку неловко перемялась с ноги на ногу – она здесь лишняя, и хоть Сенку ничего ей не говорил, она чувствовала это. Каждой клеточкой тела. - Сенку, - она подождала, пока парень поднимет на нее взгляд, - Ген обязательно поправится. - Да, по-другому и быть не может. Она отвечает улыбкой и скрывается за дверью, практически бесшумно прикрывая ее. Сенку ведет кончиками пальцев по чужой щеке и понимает, что что-то не так. От того, как хмурится Ген, как цепко в полусне сжимает другую его руку, заставляет спокойное обычно сердце замирать. Это ненормально, странно, и Сенку садится поудобнее, аккуратно касается пульсирующей венки на шее, гладит чужую челюсть большим пальцем, уплывая вновь в свои мысли. Он уже примерно накидал, что можно сделать, чтобы Ген быстрее поправился. Но только не сейчас. В этот самый момент тело почему-то сопротивляется мозгу, отказывается вставать и идти разрабатывать лекарство. Оно хочет быть с болтологом. Всего на несколько минут, но лично убедиться, что с ним все в порядке, что его жизнь не под угрозой и что собственное сердце тоже может быть спокойно. Это все так нелогично. Подобные переживания не свойственны ему от слова совсем. Но он все еще тут. Перебирает чужие пряди, сжимает забинтованную руку и вслушивается в ровное сопение рядом. Первое, что видит Ген, войдя в лабораторию, новые ящики и шкафы, хорошо закрытые – настолько плотно, что ни одна песчинка не проскочит через щель, - и белый порошок в самом дальнем углу стола. Все тело пронизывает тупая боль. Кожа, мышцы, нервы – все запомнило то адское жжение, что Ген испытал. Он делает глубокий вдох. Еще один. Это всего лишь единичный случай. Все в порядке. - Что ты здесь делаешь? – Менталист вздрагивает, чуть не разрывая чертежи на мелкие куски. - Хочу посмотреть, чем ты занимаешься в этот раз. - Разве Кохаку не сказала тебе отдыхать? - Мне не настолько плохо, чтобы я валялся в кровати. – Ген говорит слишком мягко, и от такой заботы Сенку морщится, Асагири словно шестым чувством ощущает давящую на ученого вину. От этого становится лишь паршивее, и Ген видит это. Настолько отчетливо, что задумчиво хмыкает. - Как твои раны? - Сенку-чан, почаще бы тебе быть таким заботливым. Ген издевается, специально провоцирует Сенку на перепалку, дает понять, что между ними ничего не поменялось и можно вести себя так, будто ничего и не было. Но взгляд ученого цепляется за свежие бинты, и выглядывающий шрам от ожога заставляет пальцы зудеть. Это его вина, его неосторожность, и списать это на несчастный случай, злой рок или плохую удачу просто не получается. Просто не удается оставаться равнодушным, как и прежде. Сенку уже несколько дней пытается, но стоит глазам встретиться с Геном, все застывает. От Гена не ускользает, как хмурятся брови, как испещренные мозолями пальцы, что нежно прикасались к нему несколько ночей подряд, – о чем Сенку даже не догадывается – сжимаются в кулаки. Видеть Сенку таким – слабым и раненным – неприятно. - Послушай, Сенку-чан, - болтолог делает шаг навстречу, но не позволяет расстоянию исчезнуть совсем, - все в порядке. Раны заживут, как и многие другие. Это была не твоя вина. - А кто сказал, что я виню себя? – Сенку с вызовом смотрит в глаза напротив, привычно ухмыляется и молчит. Молчит, пока в груди поселяется черный клубок отвратительных чувств, пока горло не сжимается от застрявшего комка. Он неожиданно ощущает что-то теплое на щеках, вытирает соленые капли и растерянно смотрит на собственные ладони. - Меня трудно обмануть, Сенку-чан. Ген ласково и нежно, лишь кончиками пальцев вытирает слезы – горячие и соленые, полные сожалений и вины. Они кажутся такими тяжелыми и льются безостановочно. У Сенку такого никогда не было. Ни разу за столь длинную жизнь он не испытал столь сильный спектр эмоций, что вызвал у него Ген. Важен. Он ему очень важен – вот к чему пришел Сенку пару дней назад. И это открытие было таким серьезным и пугающим, что хотелось изобрести какой-то эликсир, волшебную таблетку, которая избавит его от мешающих науке чувств. Потому что из-за его неосторожности пострадал важный для него человек. Больно. Очень больно. - Сенку-чан, все хорошо. – Ген осторожно, не спеша и не принуждая, давая Ишигами право выбора, притягивает его к себе. Медленно гладит по спине, и ткань нового кимоно становится мокрой от чужих слез. Столь редких, и оттого столь ценных. - Прости. – Сенку несмело обнимает в ответ, теряется в изгибе шеи, и вина тяжелым грузом сдавливает сердце. – Прости.