Пол в полусне слепо шарит рукой по одеялу рядом с собой. Не найдя там Джона, он крайне разочарованно вздыхает. Вот же какой! Встал раньше него, где это видано! Дождался бы хоть, что ли…
Вообще, Пол молит всех богов, чтобы Джон еще не ушел ― а то Джейн приедет только завтра с утра, у него с Ленноном есть аж еще целый день на игнорирование всего мира и создание своего, маленького и уютного. Наивно до смешного, но об этом они подумают завтра.
Маккартни вздыхает еще раз, осознавая вдруг, что в голове вертится какой-то мотивчик… Надо срочно подобрать!
Как ужаленный, он вскакивает с кровати и несется к фортепиано. Отчего такая прыть ― сами понимаете, а вдруг, это ему в голову пришла самая лучшая мелодия в мире? А что было бы, если б Моцарт однажды не сразу сел за рояль, чтобы наиграть ну, скажем, «Турецкий марш»? А Бетховен ― «Лунную сонату»?..
Он мычит эту самую мелодию, хмурится, пока пальцы изящно пробегают по октаве.
― И тебе доброе утро, ― укоризненно раздается над его ухом.
Джон Леннон (все-таки не ушел!) стоит в дверном проеме, щурясь от луча солнца, неудобно бьющего в глаз. Зрелище он из себя представляет ничего такое, хоть и сонное: волосы слегка растрепаны, небольшая щетина, длинная рубашка не первой свежести и ― заметив следующее, Пол расплывается в ухмылке ― одно только нижнее белье, никаких штанов.
― В общем, мне тут мотив пришел в голову… может, я вчера по радио услышал, не знаю. Из этого может что-то получиться думаю, ― задумчиво подносит указательный палец к губам Пол.
О, думается Леннону,
это так в духе Макки: чуть встал ― и сразу за фортепиано, не позавтракал, не умылся, не проснулся даже окончательно…
― Сыграешь? ― спрашивает Джон полушепотом, подходя ближе, невесомо проходясь пальцами по шее Маккартни. Тот прерывисто втягивает воздух ― Леннон опять совращает. А Полу терпеть такое сложно.
Крайне сложно.
― Сыграю, когда ты перестанешь лапать мою шею и поцелуешь меня нормально, ― все-таки не остается в долгу брюнет.
Джон притворно закатывает глаза, но все же нагибается к сидящему на стуле Полу и целует, нежно и аккуратно. Невозможно описать, насколько сильно Пол любит и ценит такие моменты, которые случаются ой как редко. Вообще то, что они могут сегодня вот так весь день пробыть у Пола в полном одиночестве ― это настолько единичный случай, что даже становится тоскливо на душе.
Но, как уже было сказано ― об этом они подумают завтра. Или послезавтра. Или в шестьдесят четыре года.
Пол, не разрывая поцелуя, вслепую пытается наигрывать мелодию и ― ничего себе! ― даже получается. Но Джон все же отрывается от его губ, чтобы, наверное, внимательнее вслушаться в сочиненное соавтором. Маккартни все же возвращает взгляд на клавиатуру и доигрывает.
― А слова?
― Не придумал пока что.
― Идеи?
― Не знаю, честно… ― Маккартни начал перебирать какой-то аккорд. ― Что-то спокойное, домашнее… или грустное. Кстати, а что там с завтраком? Я есть хочу.
― Единственное, что я нашел в твоем холодильнике ― молоко и яйца. Могу сообразить что-нибудь типа болтушки, ― задумчиво протянул Джон, отходя от Пола и шлепая босыми ногами по направлению к кухне.
― О! Болтушка! Яичница-болтушка… ― тянет по слогам Пол, вновь наигрывая тот самый мотивчик. ― Смотри-ка, получается!
― Так, еще раз, я не услышал! ― снова высовывается с кухни Джон.
― Вот, смотри… ― Пол опять начинает напевать и медленно наигрывать одну и ту же мелодию.
«Scrambled eggs…
Scramble-scramble-scramble-scrambled eggs…
Scrambled eggs, ah scrambled eggs, ah eggs…
Oh eggs, ah eggs
Woah, scrambled eggs»
Маккартни играется со словосочетанием еще пару тактов, а потом берет финальный аккорд.
― Ну, как тебе? ― он откидывается на спинку стула и пытается сделать так, чтобы стул удержал равновесие. Иначе не видно в дверной проем Джона, хозяйничающего на кухне.
― Какой глубокий смысл! ― саркастично всплескивает руками Леннон, фыркая себе под нос. Сковородка на плите уже во всю шкворчит, а Джон между делом тихонько материт яйцо, не желающее разбиваться.
― А про что мне тогда, скажи на милость, петь?.. ― почти искренне изумляется Пол.
― Про то, например, какой я у тебя весь хороший… и как ты меня любишь… ― временами Джон мог превращаться в жадного до внимания маленького нытика.
― Ну ладно, ладно… Сейчас что-нибудь придумаю, ― снова склоняется над клавиатурой Пол, глуповато улыбаясь. Ну, а что? Иногда же можно позволять себе побыть кем-то совсем
другим. Не тем Полом Маккартни, что дни напролет торчит перед камерами и мило улыбается, не тем Полом, который всегда преувеличенно-мужественно ведет себя с девушками… иногда просто хочется побыть
Маккой. Хочется побыть наивным, сентиментальным, хочется…
любить Джона. Ему этого не позволяют ― понятно, кто и что именно, но в том числе, и он сам. Поэтому, наверное, надо брать все от их с Джоном любви ― ну, пока получается… Кто знает, что случится завтра?..
Пол ловит себя на том, что он, едва не падая со стула, уже с минуту влюбленным взглядом следит за ногами Джона. Ему они правда нравятся; особенно сейчас, когда их скрывает минимальное количество ткани. Трудно объяснить… ну и как тут объяснишь? То, что считаешь идеальным ― оно для тебя идеально просто так, без причины. Полу не хочется искать поводы.
Внезапно, в голове проскакивает просто идеальная мысль. Рука опускается на клавиши.
― Джонни, слушай!
«Scrambled eggs,
Oh my baby, how I love your legs…»
//Яичница-болтушка,
Малыш, как же я обожаю твои ножки//
Какое-то время на кухне молчат.
― Джон?
― Не называй меня «малышом», я тебя на два года старше, мелюзга здесь только ты! ― отплевывается ядом кухня, а шкворчание яиц на сковороде становится каким-то, что ли, угрожающим.
― Эй, ну я же любя… ― расстраивается Маккартни.
― И вообще,
че ты гонишь, ноги у меня уродские. Я и так-то жирный, ― теперь голос Леннона звучит жестоко по отношению к самому себе и как-то разочарованно.
― А вот и не жирный! ― возмущается Пол. ― Ты об этом можешь даже не думать, ты же всем нравишься. Ты же Леннон. Да и фигура у тебя ― самое оно. По крайней мере, мне очень нравится… ― эти слова он почти шепчет.
― Ну… ну ладно, раз уж ты так думаешь… ― несколько минут спустя тяжело вздыхает Джон. ― и все равно, текст хреновый, ― в голосе сквозит ехидная улыбочка.
Пол усмехается. К нему снова пришла отличная мысль.
«Oh my baby, how I love your legs…
Not as much as I love scrambled eggs.
Oh, we should eat some scrambled eggs»
//Малыш, как же я обожаю твои ножки…
Не так сильно, правда, как яичницу-болтушку.
О, нам стоит поесть яичницы//
― Маккартни, задолбал! ― Леннон появляется в дверном проеме. ― Если ты продолжишь воспевать какие-либо яйца, кроме моих, то последние ты не увидишь в ближайшее тысячелетие, понял?
― Уинстон, какие пошлости! ― драматично приложил руку ко лбу Пол.
― Пошлости будут после завтрака, сейчас сил нет, ― оскалился Джон, схватив Маккартни за руку. ― Вставай, а то я сейчас сдохну от голода.
― Все-таки, нужно будет придумать что-то другое для этой песни. Грустное.
― Угу, обязательно.
На всю квартиру стоял запах вусмерть подгоревшей яичницы.
