Ненавистные

День был теплым. Хелен чувствовала это своей нежной кожей даже скрываясь под зонтиком. Длинное непышное платье, небольшая шляпка и трость-зонтик от солнца были обычными предметами гардероба мисс Адамс. Но, если одежду она могла менять хоть каждый день, то необычный аксессуар от яркого света был неизменным в любом образе девушки. Трость была подарком от отца. Хелена не видела, какого она была цвета, но могла почувствовать приятное дерево, ткань, запах дуба и треск работающих спиц. А внутри, на загнутой ручке, на шрифте Брайля были написаны слова, которые грели душу Адамс каждый раз, как она касалась своего необычного аксессуара. И о значении этих необычных точек знала только она и её отец. Прокладывая путь тростью по твердой каменной кладке, Хелена следовала за отцом и женихом. Скрип двери, шаги по деревянному полу. Шум колокольчиков оповестил персонал газетного издательства о прибытии хозяев. Знакомый гам стал резвее. Станки работали, отпечатывая на бумаге черными чернилами буквы; звенели печатные машинки, на которых работали журналисты; склянки с чернилами заправлялись в причудливые машины; а в это же время другие люди вставляли свежую бумагу в приёмный отсек. Работа кипит и Хелен это нравится. Шум для неё — жизнь. Если шума нет, то мир для девушки мёртв. — Кхм! Вот тут работают журналисты, — не спеша проходя по промышленному залу, кашлял и разъяснял Мистер Адамс. Разъяснял больше для Нортона, нежели Хелен. Слепая с детства была увлечена печатью, поэтому наизусть знала строение всех машин в помещении, начиная от печатных машинок, заканчивая целыми станками для печати. —Тут у нас работают редакторы....здесь печатают газеты...кхм. Хелен слышала, как недовольно фыркает и "ломает" пальцы Нортон Кэмпбелл. От этого она чувствовала злорадное наслаждение. Она знала здесь все намного лучше, чем он, и будет знать до своей самой смерти. Хелен мило улыбнулась, тихонько хихикнув. Хелен любит звуки, ведь они, буквально, весь её мир. Если бы жизнь забрала у неё ещё и слух, девушка была бы самой несчастной на свете. Поэтому большинство произведений Адамс были про звуки. Поэтому самые любимые стихотворения Адамсов, названные "Утро", "День", "Вечер" и "Тёмная Ночь", были напечатаны в газете, чем вызвали фурор среди людей. Но, к сожалению, не все звуки было приятно слышать. Стук в дверь. Хелена открыла глаза, отрываясь от сосредоточенного вслушивания, но перед ней всё еще было темно. Адамс сидела за письменным столом и подниматься ради такого гостья не хотелось. Его голос был, словно звук большой железной пружины, которую туго-туго натягивали и отпускали в полёт. Басистый бры~ынь и громкий ба~ах. Раздражало. — Хелен, можно войти? — раздался голос Нортона за дверью небольшого уютного кабинета. — Я занята, — резко ответила Адамс, начиная громко печатать на печатной машинке, будто показывая, что не врёт своему жениху. — Что ты там делаешь три дня подряд, что даже не можешь прогуляться с мужем? — Нортон ударил кулаком о дверь, но Хелен даже не вздрогнула. — Мы ещё не женаты, — громко отчеканила Адамс, повторно громко дзынкнув печатной машинкой. — И мой отец попросил меня написать стихи для субботней газеты, так что прошу не отвлекать меня. Голос Хелен звучал спокойно, но на самом деле ей было жутко страшно. Эти рассказы о мужчинах, которые измывались над своими женами так и лезли в голову к юной леди. Она боялась того, что случится после их свадьбы... Вдруг он- Тяжелые шаги удалялись от кабинета, а потом и вовсе пропали на втором этаже. Хелен вздохнула с облегчением. Еще одно место, где можно было скрыться от "злой пружины" был садом дома Адамсов. Свежесть цветов, пение птиц, звуки проезжающих мимо машин и велосипедистов успокаивали и умиротворяли. День становился ещё лучше, если Хелен удавалось застать возвращающегося с работы давнего друга, чей путь проходил мимо её дома. — Мистер Кресс, доброго утра, — стоя у ограды, услышала звук хлюпающих от грязи и сырости сапогов юная Адамс. — Возвращаетесь с работы? — Да... Вы правы, — вместо приветствия были неуверенные и тихие слова где-то сверху. Её друг был намного выше её самой, но Хелен не привыкать слышать голоса над головой. — А вы явно...полны энергии, мисс.. Адамс. Голос у мистера Кресса звучал иначе, чем у Нортона. Он был похож на неуверенное сипение камыша у реки. Такой голос успокаивал и придавал сил. — Да, вы правы, — улыбнулась Хелена. — Сегодня прекрасное настроение на написание стихов. — Вы... Наверное... Уже придумали что-то? — собеседник говорил с улыбкой на губах. В действиях Кресса Хелен слышала неуверенность, боязливость и скрытность. Будто он был не таким, как все, будто был не человеком вовсе. Но для Адамс внешность не имела значения. — Да, — девушка облокотилась о свой зонтик, мечтательно взглянув вверх, откуда она слышала голос собеседника. — "В поле журчит ручеек, прохладна земная вода. И ветра невинный поток разносит друзей голоса". — Так... Легко сочиняете. Великолепно, — похвала доброго друга была действеннее тысячи положительных рецензий критиков. Ради таких слушателей Хелен и готова писать стихи. Когда-нибудь она напишет стих и мистеру Крессу, чья жизнь полна лишь запаха сырой земли и керосина. "Звуки вызывают восхищение. Хелен вслушивается в каждый звук, пытаясь увидеть мир не глазами, а душой", — именно так оправдывал мистер Адамс то, что его дочь очень чувствительна. В ту ночь душу Хелен раздирало на куски. Бег служанок; громкий, встревоженный шёпот врача и гувернантки; и хриплое дыхание. Темнота вокруг душила, не давала вдохнуть и выдохнуть; из чужого горла вырывались хрипы, когда сама Хелен не могла — да и не смела — проронить и всхлип. Отец умирал. Хелен не могла поверить, что этот момент наступит так скоро. Слишком мало. Слишком мало времени они были вместе. Сколько слов они друг другу недоговорили? Сколько прогулок не догуляли. Хелен сползла на пол перед кроватью отца, мертвой хваткой вцепившись в его руку, будто, если отпустит, он и вправду уйдёт. Плевать на приличия благородной дамы! Умирающий сейчас человек — единственный человек, поверивший в неё! Единственный, кто боролся вместе с ней против бескрайней темноты, ведя её под руку в светлое будущее. — П-па-ап-па-а-, — руки похолодели от страха, а в горле будто ком застрял, не давая и вздохнуть без слёз. Приложив отцовскую руку к лицу, Хелен со страхом ожидала. Отец не отвечал, но рука еще была тепла. "Ответь! Прошу, скажи хоть слово!", — сил не хватало вымолвить. Мужская рука дрогнула, проводя большим пальцем по щеке дочери. — Поближе.. — ужасный хрип вырвался из горла, перерастая в нечеловеческий кашель. Хелен, поднявшись на дрожащих ногах, присела на краюшек кровати, все так же держа отцову ладонь. — П-па-а...— Хелена, стиснув зубы, чтобы ненароком не разрыдаться еще сильнее, промямлила. Нечеловеческий кашель продолжился, но вдруг утих, превратившись в хрип: — Я... — Хелен вздрогнула и придвинулась поближе, на секунду забыв о слезах. — Я... Люблю тебя... Доченька... Рука отца ослабела. Как и ослабела стойкая Хелен. Душа, разорванная на куски, заставляла кричать и захлебываться слезами. Последняя фраза отца — фраза, которую он повторял для неё из раза в раз. Та самая фраза, вырезанная на трости Хелен. "Я люблю тебя, Доченька".