Разбитое сердце Эдварда Нигмы

«Знаешь, кто разбил мое сердце?» «Кто, Эд? Я побеседую с этим ублюдком». Тишина. Иконка входящего сообщения не появляется на экране телефона ни спустя полчаса, ни спустя час. Джим набирает Нигме шесть раз, но слышит только унылые гудки. Приходится позвонить соседу, попросить проверить, все ли с ним в порядке. Сосед перезванивает через десять минут, и, перекрикивая телевизор, сообщает, что Эдвард открыл дверь и выглядел, как и должен выглядеть простуженный парень, разве что слегка дерганный, «короче, ну обычный твой мужик, я одолжил десять баксов для конспирации, возвращать не буду: плата за услугу». «Мне нужна подсказка для разгадки», — пишет Джим, одним ухом слушая новости в изложении Харви. Обычно он не просит поддаться — не хочет, чтобы Эд считал своего бойфренда несообразительным. Иногда думает над ответом несколько дней и, вспомнив, что он детектив, находит подсказки сам, анализируя, чем тот занят в последнее время. Но сейчас не тот случай. Наверное. Если он правильно понял по этой одинокой СМСке, Эд расстроен, а никто — буквально никто в целом Готэме — не должен огорчать его. Базовая потребность Джима: защитить Нигму, укутать в уютное одеяло заботы, посмотреть в глаза каждому чертовому обидчику, вопрошая о наличии у него совести, которая, скорее всего, отсутствует, раз он посмел причинить вред этому чудесному человеку. Сейчас нужно действовать быстро, нет времени на размышления. Хотя он все равно прокручивает в голове последние дни, надеясь найти ответ, ведь уверенности, что подсказка придет, совсем нет. Но она все-таки приходит в виде ММС с какой-то металлической штукой. По сути на нечеткой фотографии, кажется, сделанной с компьютерного экрана, просто уголок некоего предмета на черном фоне, который кажется знакомым, однако упорно не узнается. — Глупостью было бы обижаться на то, что ты меня не слушаешь, но знаешь, это обидно, я тебе тут душу открываю, Джим. — То, что ты отравился бургером, кардинально изменило твою жизнь? — Он поднимает на Харви взгляд и чуть по лбу себя не хлопает, увидев его значок. — Все-таки слушал, да, негодник? «Эд, это полицейский?» — Еще бы, изменило, Джимбо, меня, может, пытались отравить, убрать с горизонта, чтобы ты остался один по уши в этом дерьме. Я стал ценить каждую отведенную мне минуту… — С кем Эд общался в последнее время? — прерывает Джим поток сарказма. — Дай подумать. С тобой. И с тобой. А еще с тобой. И, разумеется, с тобой. — Вероятно, этого человека он знал какое-то время, и они были близки. — Ага, все еще ты получаешься. — Ну а кроме меня? — Я не слежу за твоим парнем. — Ты знаешь все, что происходит в участке, не представляю, правда, какими путями. — Подлизаться у тебя не получилось, потому что я знаю все, что происходит в городе, а не только в участке. — Вот и поделись информацией, будь добр. — Да не представляю я, черт тебя дери! Не замечал, чтобы он с кем-то сходился, кроме тебя, уникума. — Может, они не сходились, но Эд испытывал уважение или симпатию? — спрашивает Джим с надеждой. Буллок с максимумом демонстрируемого раздражения и ворчанием («Ну чего ты сорвался, будто у тебя гребаный двигатель в одном месте?») берется помогать. *** — Крингл не ведет себя подозрительно, — подытоживает Джим. — Как и остальные шестеро «подозреваемых». Хотя, сдается мне, двоих последних из списка Нигма даже в лицо не знал. — Сдается тебе? Но ты же знаешь, что происходит в целом городе. — Твой парень не представляет для меня никакого интереса, чтобы я поднял задницу и пошел поинтересовался, что там с ним происходит. — Понятно, значит, на свадьбу тебя не приглашаем. Харви чуть не давится кофе. — Вы женитесь?! Джим устало трет глаза, пытается собраться с мыслями после долгой и бесполезной беготни по делу об убитых двойняшках и по делу о разбитом сердце Эдварда Нигмы, а потом допивает остаток своего кофе залпом. Тянет паузу — просто для разрядки обстановки. Чтобы не так нервничать из-за Нигмы, который так и не отписал и не взял трубку. — Я шучу. Если мы решимся, ты будешь первым, кого мы пригласим. — Спасибо за оказанную честь, выберу вам самый мерзкий подарок. — Я передумал, тебя пригласим последним. После всего нашего окружения, Харви. Буллок хмыкает и бросает смятый стаканчик в мусорную корзину. «Трехочковый, бляха» — бормочет себе под нос, не попав. — Постой-постой, я всегда узнаю этот взгляд. Он значит, что у Джима Гордона есть очередной дурацкий план! Джим взбегает по ступенькам, смотрит на полицейских сверху вниз. На него не смотрит никто (еще бы кому-то это было нужно) — только Харви закатывает глаза. — Я знаю, что многим из вас я не нравлюсь, — начинает Джим и ловит на себе несколько равнодушных взглядов. — Вы считаете, что я совершаю необдуманные поступки, руководствуясь никому не нужной в Готэме моралью. И, клянусь вам, я совершу еще пару-тройку необдуманных поступков, но на этот раз не вписывающихся в рамки собственной морали, если… — Кто-то громко сморкается, у кого-то мобильник разрывается не подходящей сезону рождественской мелодией. — Если тот, кто владеет информацией о том, кто из участка был когда-либо симпатичен Эдварду Нигме, утаит ее от меня. — Кто такой Эдвард Нигма? — доносится голос со стороны «аудитории». — Судмедэксперт, да ты помнишь его, он вывел тебя своими вопросами пару недель назад, — отвечают ему. — Как будто кто-то в курсе насчет него, с ним не шибко общаются, — слышится еще один голос, и на этом моменте ему уже хочется убивать, однако он соображает, что это бормочет Харви. Джим спускается к нему, а зубы чуть не скрипят. — Эд отличный парень. — И что? Люди предпочитают другой сорт отличных парней. Тех, которые на деле оказываются той еще задницей. — К чему ты клонишь? — К двум вещам. Во-первых, к тому, что это хорошо, что вы нашли друг друга. Похоже на то, что вы поете дуэтом. Но к черту метафоры, во-вторых, Джимбо, ты ничего не узнаешь от наших любимых коллег, поверь моему чутью. Так что я тебя прикрою, а ты смотайся-ка домой, все равно в ближайшие два часа без отчета патологоанатома по двойняшкам Перкинс нам делать нечего. — Спасибо. Ты почти заслужил быть первым, кого мы пригласим на свадьбу, — улыбается Джим, впрочем, ощущая пожирающую внутренности тревогу. Ему хочется, чтобы Эду всегда было комфортно. В жизни так, конечно, не бывает, случаются паршивые дни, недели, месяцы и годы, но кто ему запретит хотеть? *** Ключ проворачивается в замочной скважине, но вытащить его быстро не получается — как назло. В квартире тихо, слышны только проникающие в нее городские звуки. — Эд? Ты дома? Джим направляется в гостиную и Нигму не находит. «Если его не окажется и в спальне…» — Привет, — выдыхает он, увидев Эда, устроившегося на кровати в куче подушек и одеял. Он снимает наушники и закрывает научный журнал. — Как себя чувствуешь? — Как чувствует себя белка, забывшая, что она не летяга? — Так плохо? Физически или эмоционально? Вместо ответа он звонко чихает, а потом жестом фокусника выдергивает платок из одеяльной груды. — В общем, с простудой все по-прежнему. А что за история с разбитым сердцем? Эд, я пытался выяснить, кто мог тебя обидеть, мы с Харви настоящий допрос устроили, но ни одной зацепки. — Он опускается на корточки возле кровати. — Пожалуйста, скажи мне, что произошло. Эд садится на краю кровати, поставив ноги по обе стороны от Джима. Сдвигает колени, словно беря в плен, руками обхватывает лицо, холодные пальцы, кажется, пробираются под самую кожу. Он прикрывает глаза — но все вдруг заканчивается, пальцы и колени исчезают, заставляя Джима почувствовать себя брошенным — эгоистичное чувство с учетом, что Эду сейчас тоже нелегко. — Пойдем на кухню. За Нигмой волочится накинутый на плечи плащ-одеяло. Джим волочится за плащом. Да, он должен в конце концов узнать, что случилось, но уверенности, что это знание принесет облегчение, нет. Если у Эда появился враг… То он Эда защитит, чего бы это ему ни стоило. — Знаешь, что это? — Твоя любимая кружка. На ламинате возле стола фарфоровое конфетти, которое не так давно было белой кружкой с сердцем, сложенным из реалистично нарисованной листвы. — Так… Разбитое сердце — это сердце на кружке? — доходит до него, и он облегченно выдыхает. — Не совсем. Ты разбил мое сердце, когда не признался, что разбил кружку. — Я ее не разбивал. Когда я в последний раз был на кухне, она стояла преспокойно на столе с остатками твоего ромашкового чая. Я сидел завтракал с другой стороны и точно не мог ее задеть, да еще и не заметив. Эд поправляет сползшее с плеча одеяло. — Серьезно, Эд. Назови хоть одну причину, почему я мог бы тебе не признаться? — Потому что это была моя любимая кружка, ты допустил критическую ошибку и решил обставить все как случайность? Джим качает головой. Как он, в самом деле, должен доказать ему обратное? — И если бы ты узнал правду, то я выставил бы себя в еще более неприглядном свете. А ты бы точно узнал. Думаешь, я захотел бы так рисковать в наших отношениях? — И кто же это сделал, детектив Джим Гордон? — Хороший вопрос, Эд. Давай попробуем восстановить последовательность событий. Эд подталкивает очки на переносице, начинает излагать факты: — Я вышел из спальни через тридцать две минуты после того, как ты ушел. Двадцать две минуты провел в ванной, после чего направился на кухню и увидел разбитую кружку. — Значит, она упала где-то в промежутке из пятидесяти четырех минут. — Минус несколько минут, когда не шумела вода и я был не в наушниках, иначе услышал бы. — А дальше что было? — Я стал искать записку, в которой ты каешься в своей неловкости. Написал тебе сообщение… — А осколки не трогал? — Разве не нужно оставлять улики нетронутыми до приезда полиции? — Я думал, желание раскопать улики и узнать правду — больше в твоем духе. — Я сделал поспешный вывод о том, кто преступник. Эд мрачен, как готэмское небо. Горечь последней фразы словно повисла в воздухе — схватить бы ее да выбросить в окно. — И это был самый логичный вывод, так как никого, кроме тебя и меня, этим утром в квартире не было. А если бы кто-то был… — голос непроизвольно становится тише, — то этот кто-то сделал бы что похуже, а не просто кружку разбил. — Естественно. — Возможно, мы никогда не узнаем, что здесь произошло, — подытоживает Джим и видит, как хмурится Эд. — Но у меня все же предчувствие, что узнаем. Давай ты вернешься в постель, а я попробую изучить место преступления и заодно уберу осколки? Нигма колеблется. Переводит взгляд с него на кружку и обратно. — Я хочу позаботиться о тебе, сделать хоть что-то, поэтому позволь мне этим заняться, ладно? — Ладно. Ты можешь изучить место преступления, но не убирай. Если ты ничего не найдешь, этим займусь я. — Как скажешь, — соглашается Джим и тянется поцеловать его. Губы успевают мазнуть по щеке, однако Эд вдруг отталкивает. «Что я сделал неправильно?» — проносится в голове. А он чихает так, что одеяло падает на пол. — Будь здоров, — произносит Джим с улыбкой, поднимает одеяло, возвращает на плечи и все-таки ловит на мгновение его губы. Провожает взглядом уползающий за угол край импровизированного плаща и идет рассматривать осколки. В черепной коробке застряла одна неприятная, не дающая покоя мысль, которую он не озвучил: что если разбитая кружка — это послание, угроза? Черт знает от кого. Но кто-то же пробрался в квартиру и сделал это. Интересно, каким образом? Он оставляет осколки в покое, решив, что важнее будет выяснить, как в квартиру проник посторонний. Проще всего это было бы сделать как раз через кухню, по пожарной лестнице — и в окно, которое почти всегда открыто для проветривания: Эд часто пользуется разными ароматическими штуками и не любит, когда запахи накладываются друг на друга. Джим отодвигает занавеску и замечает грязь на подоконнике. Обычная грязь, результат прошедшего накануне ливня, на белой поверхности. Однако следы обуви не различаются. Может, где-то остались отпечатки пальцев… Он не может решить, стоит ли волновать Нигму. Пожалуй, лучше предупредить, чтобы он был осторожнее. Хотя банальная осторожность вряд ли спасет в этом чертовом городе. Джим пробует смоделировать ситуацию. Что чужак делал, забравшись в окно? Просто разбил кружку и назад полез? На полу следов обуви тоже не видно. Но что-то есть. Он опускается на корточки, присматриваясь к едва заметной грязной кляксе на ламинате. А потом находит еще одну, и еще. И еще маленькие пятна на стуле и столе. Легко упустить из виду: они почти сливаются с преобладающим в интерьере кухни серым цветом, тогда как на подоконнике контраст был очевидным. И это уж совсем непонятно. Откуда взялась грязь на стуле и тем более столе? Он уже хочет отправиться к Эду, попросить помочь с решением этой загадки, когда взгляд вдруг выхватывает еще одну кляксу на полу, еще более незаметную, полускрытую крупным осколком кружки. Вряд ли расположение осколков даст какую-то информацию, но на них тоже могут быть отпечатки, так что он ворошит их чайной ложкой и находит новое пятно — на самом фарфоре. Джим гипнотизирует взглядом этот кусочек с парой зеленых листиков. Ноги затекают в неудобной позе, так что он встает — и именно в это мгновение слышит, как что-то падает за спиной. Но совсем не звонко, как кружка, да и откуда ей там взяться, за его спиной-то. Он оборачивается с пистолетом наизготовку… И неслабо удивляется, увидев пушистого серо-белого кота, перепачканного подсохшей грязью. Кот несколько мгновений изучает его, не находит в нем ничего для себя интересного и прыгает на стул, но Джим тут же подхватывает незваного гостя на руки, пока тот еще чего-нибудь не уронил. Чувствует колоссальное облегчение. Идет хвастаться Эду поимкой очередного преступника. — Эд, хочешь посмотреть на негодяя, который разбил твою кружку? Нигма, бросив взгляд на его ношу, кивает и произносит: — Енот. Джим осторожно замечает: — Это… кот. — Это кот, которого зовут Енот, — пожимает плечами Эд. — Так его назвали соседи сверху. Залез через кухонное окно? — Все указывает на это. Он в той же грязи, что я нашел на кухне. Не убирай там, тебе нужно отдыхать и выздоравливать. Уберу, когда вернусь с работы. А пока отнесу Енота, черт бы его побрал, хозяевам. Джим подходит к кровати, чмокает Эда в макушку. — Ты знал, что кошки, вопреки распространенному мнению, не могут видеть в абсолютной темноте? — спрашивает тот напоследок. — Не знал, — признается Джим, а в голове проносится: «Я тоже не могу видеть в абсолютной темноте Готэма, поэтому рад, что у меня есть ты». *** — Эд, ты дома? В квартире снова тихо, даже шумы города слышны не так явно: наверное, Эд все-таки закрыл окно. В гостиной его нет, и Джим поворачивает ручку двери в спальню. Все хорошо, он просто уснул в наушниках. И очки на нем, а рука все еще держит раскрытую книгу. Взяв домашнюю одежду, Джим выходит и прикрывает дверь в спальню. Переодевается, моет руки и умывается, избавляя себя хотя бы от толики напряжения сегодняшнего дня. Потом берет губку и ведро с мыльной водой. Но оказывается, что грязи больше нет ни в одном из обнаруженных им мест. Он мысленно ворчит на Эда, который должен был отдыхать и набираться сил, а не ликвидировать грязь, принесенную соседским котом. И… склеивать осколки. Кружка, собранная, как паззл, снова стоит на столе, только теперь не на самом краю, а возле стены. И из нее торчит несколько веточек розмарина, из которого Нигма иногда готовит чай. Джим выливает воду из ведра, однако желание сделать что-то полезное никуда не девается. Поэтому он переодевается в уличное и крепит на холодильник записку, что отправился в магазин, потому как спешил домой и напрочь забыл об ужине. Он хочет приготовить для Эда что-нибудь своими руками, так что весь путь до магазина уходит на попытки вспомнить, кто из знакомых мог бы дать парочку инструкций, что нужно делать, когда есть порыв порадовать бойфренда, при этом его не отравив. Джим решителен и непоколебим, сейчас он решительно и непоколебимо затарится продуктами, чтобы потом решительно и непоколебимо сделать из них что-то хотя бы съедобное. И кружку новую для Эда купит — обязательно.