Заглянувший в окно не отмолится, не открестится

— Тебе же нравится, — Денис дергает головой, отворачиваясь в сторону, — нравится. Чего выделываешься? Он плотно сжимает губы и не смотрит в глаза, но холодные колени сдавливают бедра Максима так крепко, что нет никакого шанса отстраниться. Слишком много. Максим больше него, жарче, прижимает к тонкому матрасу на полу со всей силой и не дает свободно дышать; возбуждение кажется каким-то механическим, как будто его бедная голова вновь перегружена и заставляет тело желать. Хотеть. Максима? — Тебе же нравятся непорочные, — язвительно отвечает Денис, его тело выгибается каленой леской, — скромные девственницы. Свежего захотел, ну так — — Что ж ты столько болтаешь, — слова слетают вязким шипением, — можешь просто сказать «нет». Их взгляды встречаются. Через грязное окно светит ледяная луна, бьет в глаза — он знает, его глаза наполнены этим отраженным светом, и это завораживает Максима, ведь смотрит он на него так, будто увидел в первый раз. Широкая ладонь ложится ему на щеку. — Или можешь сказать «да», — но гордость позволяет только медленно кивнуть. Чтобы не видеть самодовольной ухмылки — поцеловать. Слишком много, но к такому Денис привык; потому что его тело — тюрьма, его тело наказывает само себя, его тело пытается его убить — И совсем по-другому, когда Максим двигается в нем, держит его крепко, кусает губы, пропуская сквозь Дениса электрический ток — к нему давно уже никто не прикасался, чтобы сделать хорошо, он льнет к рукам так легко, в одиночестве без тепла голодно — боль ему уже совсем не важна. Денис коротко стонет, чувствуя, как горячее дыхание обжигает истерзанный рот. Рука ложится на его шею сзади, придерживает за затылок — большой палец гладит за ухом, жест простой, чистой ласки, и Денис чувствует себя раненым животным, которого утешают, и стоны становятся больше похожими на скулеж. Луна исчезает за облаками в один момент, и он ничего больше не видит. Сердце Максима колотится так сильно, что Денис чувствует его удары, прижавшись к его груди своей. Каждый влажный выдох щекочет шею, щетина колет кожу — тягучее удовольствие пульсирует внизу живота, и темнота обволакивает их обоих в бархатный кокон. Обнимает шершавыми лапами, сжимает тесно, тесно, дышать не выходит, потому что на грудь давит, что-то склизкое на его горле, ледяная грубая ладонь зажимает ему рот и нос, и будто сотни рук тащат его вниз — а больше не за кого держаться, кроме как за Максима. Их конечности — ветви и корни, сплетающиеся под землей, между пальцами копошатся черви, пустые глазницы вечно обращены к друг другу, но то, что теперь видит Денис в Максиме, суть, которую больше не скрывает тлеющая оболочка, он никогда не забудет, не сможет — И он просыпается. Один, на полу. Запутавшись ногами в простыне. Тело горит в тех местах, где касались во сне руки спящего рядом Максима. На запястьях желтеют синяки. Денис касается кожи кончиками пальцев, проверяет, больно ли — было ли хоть что-то на самом деле. Он не уверен.