***
— Ты и раньше хорошо тренировалась, но бессистемно, — говорила Наташа Ванде. Обнимала ту за колени у турника и удерживала, посмеиваясь, сидела на её ногах, следя, чтобы Ванда честно качала пресс. Она лучше всех понимала русское «через-не-могу», иногда слишком буквально, и потом приходилось растирать жгучей мазью перенапряжённые и растянутые мышцы. Ванда шипела; Наташа, убирая чистыми пальцами с её шеи выбившиеся пряди волос, рассказывала, что в балете бывало даже хуже, чем в боевых искусствах. Истории почему-то возымели обратный эффект: Ванда захотела научиться хотя бы азам хореографии. — Будем время — поставим станок, покажу тебе кое-что, — пообещала Наташа.***
На кой чёрт, думает Наташа, ей этот станок теперь? Стоять у него в компании призраков — только душу себе травить. Вместо танцев она снова запускает тренировочные программы. Кружит в пустом зале, расстреливая бесплотных противников, точно и бесстрастно — но, стаскивая очки виртуальной реальности, вдруг ощущает, как всё зудит под кожей. Навязчиво и неутолимо. С такой одержимостью ощутить вкус крови хотят только изголодавшиеся древние вампиры, заточённые во тьме; вот только Наташа согласна на вкус собственной крови. Пусть бы это была контактная схватка, пусть бы ей съездили по зубам, а она в ответ — кулаком в челюсть, пусть бы они сцепились и катались по земле, по грязи, стараясь то ли вырвать конечности из суставов, то ли сломать шеи друг другу… Никаких реальных схваток для Наташи давно нет. Сидит на этой чёртовой базе одна, сходит с ума. На выходе из зала она вдруг бьёт кулаком в стену у дверного косяка. Боль в костяшках — неправильная, неживая и наждачная. Наташа разжимает кулак, смотрит на розовые ссадины, на подрагивающий мизинец — и вспоминает такие же ссадины на кулаках директора Фьюри.***
Пока Джеймс отлёживался в Ваканде, Наташа не лезла. Многие люди забывают друг друга без секретных программ, без встроенных в память кодов и падения хеликэрриеров. Многие люди, которые целовали друг друга, обнимали, спали в одной постели, даже не переходят при встрече на другую сторону дороги, а просто равнодушно смотрят насквозь. Обычное, нормальное дело. Чёрт знает, хотела ли она вернуть их болезненные отношения. Верила ли, что ещё можно. Что нужно. Что те Наташа и Джеймс, которые любили друг друга в Красной Комнате, ещё существовали внутри нынешних. Но не раз она представляла совместные тренировки. Драки с соперником, который знает тебя слишком хорошо и всегда старается удивить, при этом не стесняясь бить в слабое место — ничуть не хуже увлекательной игры, ничуть не менее жаркие, чем танго. В конце концов, драки — это единственное, что у них никогда не отбирали из того, что делало их собой. Наташа не успела проверить, проскочит ли снова электрический разряд от кожи к коже. Ни разу не дотронулась до него, пока он был Джеймсом, а не Зимним Солдатом. Только уже до серых хлопьев пепла.***
Бесплотными стали не только враги, но и друзья. Они связываются, как грёбаный совет джедаев, месяцами не оказываясь в одной комнате. Наташа, конечно, держится бодрячком: мол, завидуйте, пока вы там по колено в дерьме, я тут сэндвичи жую и могу класть ноги на стол во время совещания, потому что чёрта с два их кто теперь со стола скинет. И даже говорить, что это некрасиво, смысла нет. На самом деле от этих всех посиделок отваливается копчик. И лучше бы они пользовались просто видеосвязью: Наташа ещё не настолько поехала крышей, чтобы пытаться потрогать экран. Но нет же, стоят тут как живые, только голубые и полупрозрачные. Ладно ещё Денверс — при взгляде на неё Наташе становится досадно только от того, что в вечном ожидании срочной связи нет времени заняться отросшей стрижкой. Выехать к парикмахеру, побалдеть в кресле, пока тот заботливо возится с волосами. Но Ракету хочется снисходительно потрогать за ухо или потрепать по мохнатой макушке, когда он ворчит или умничает. А Роуди, который всегда остаётся последним, сам иногда забывается, и рука идёт на взлёт, чтобы обнять Наташу на прощание. Или хотя бы сбросить её ноги со стола, да. Наташа думает, что будь Роуди здесь, она бы сейчас помогла ему снять экзоскелет, закинула его руку на свою шею, добрались бы так до дивана и устроились на нём. Вспоминает, что Роуди, очень-очень взрослый офицер, ёжится, когда по коже елозит холодная мокрая ватка, и всё время с запозданием драматически ойкает, когда ему делаешь укол. И подлетает выше Наташи, если какой-нибудь Клинт или Сэм — кто ж ещё! — бесшумно подкрадётся сзади и ткнёт пальцами между рёбер. Или пощекочет. Думать о Клинте совсем-совсем нельзя, пока не завершишь сеанс связи. Думать о Сэме — уже бесполезно. В этот раз Наташа, собираясь в кулак, чтобы не зареветь, как маленькая, при Роуди, забывается сама — и пальцы, касаясь сияющего наплечника Воителя, проходят сквозь воздух.***
Они недооценили осенние ночи в пустыне, хотя Сэм предупреждал про надвигающиеся холода. В прошлую ночь Стив нашёл ненужные одеяла в оставленном доме, обожжённом снарядами, и они забрали их с собой — а теперь скучились на заднем сиденье внедорожника втроём. Наташа была в середине, Сэм и Стив обнимали её с обеих сторон, согревая. Можно было попытаться обогреть машину, но надо было экономить топливо, да и они рисковали задохнуться во сне. Какая нелепая смерть для величайших героев Земли! Хотя для беглых, находящихся в международном розыске, — в самый раз, наверное. — Могли бы согреться тройничком, — шутливо бубнил Сэм. — Я бы сейчас даже одну кофту не снял. Когда я семьдесят лет лежал во льду, я хоть был в анабиозе, это не считается. — Это всё, что тебя останавливает?! Сэм смеялся, щекотал дыханием ухо Наташи, и она смеялась тоже. Стив пытался оставаться серьёзным и ворчал, что у него из-за этой ночёвки своевременно разовьётся радикулит — но это он протянул руки и начал щипать Сэма, как только тот почти заснул. В отместку за его идиотские шутки. Чтобы выспаться, нужно было в ту ночь оказаться где угодно, кроме того заднего сиденья. Наташа выговаривала это им обоим, зевая утром за рулём — но на самом деле не жалела даже тогда.***
Стив на этот раз месяц торчал в Вашингтоне. Они все напридумывали себе занятий, чтобы не сойти с ума после Щелчка. Наташа вот курирует детский дом — но ни разу за почти год не обняла ни одного ребёнка, координируя работу Мстителей отсюда. Стив ведёт несколько групп поддержки и постоянно разъезжает по стране. Шутит невесело, что чувствует себя огромным кустом валерьянки: люди не излечиваются от своих ран, но им как будто и правда легче, когда они держат за руку Капитана Америку или когда он обнимает их своими большими тёплыми руками. Наташа говорит, что пока его не жуют кошки, ни хрена он не похож на валерьянку; Наташа завидует, но не понимает, кому. Стиву, который трогает живых людей, или этим людям, которых трогает Стив. Пока она торчит тут одна на пустой базе Мстителей. В залах нет даже эха её шагов: всё правильно, в безвоздушном пространстве не распространяется звук. Поэтому Наташа сама себе не верит, когда встаёт после очередного сеанса связи с кресла и чувствует, что по полу, по босым ногам, свежо тянет сквозняком. Она застывает: в дверном проёме стоит Стив, обводит ехидным взглядом рабочий бардак. Пустые тарелки и кружки на столе, выключенный проектор, разложенные повсюду бумаги и пуанты на опустевших стульях. — Ты сделала перестановку, пока меня не было? Мило. Только я не понимаю, это теперь кабинет, кухня, столовая или спортзал. — Это мультизадачная комната. Захочешь — будет спальня. — Наташа выгибает бровь, стараясь не терять лицо. Она шутит, конечно. Шутит до тех пор, пока Стив не обнимает её. Тогда пальцы сами, жадные до забытого тепла человеческой кожи, едва ли не рвут его застёгнутую на все пуговицы рубашку — и внезапно совсем не встречают сопротивления.