Иллюзорность

День сегодня выдался аномально дремучим.Облака казались ещё тяжелее, омрачая Токио своим грозным видом. Темно-синий небосвод наводил тоску на всех жителей города — люди как никогда не озабочены домашней суетой, пребывая в состоянии апатии. Прохладный, чуть солоноватый морской ветерок безмятежно прогуливался вдоль узких улочек, освещённых до боли одинаковыми неоновыми вывесками. Время от времени можно было уловить еле слышимую мелодию маленьких капелек, трезвонивших по крышам домов; тихая колыбельная усыпляла все живое, но имелось в этом какое-то очарование бытия. Но также существовал отдельный искажённый мир, полный жестокости, давно лишенный понятия нравственности. В нем всегда кипели свои страсти, а все происходящее за его пределами не особо тревожило и мешало целям одного якудзы... Нагнетающая обстановка Токио ни как не повлияла на грядущий разговор двух парней, устроившихся на крыльце могучего имения Шие Хассаикай. — Если меня не станет, что ты будешь делать, Хромо? – брюнет непринужденно почесал затылок, закурив тоненькую сигарету, и загадочно улыбнулся. Парень, сидящий напротив, не знал, чем он озадачен больше: тем, что Чисаки впервые за долгое время придал лицу выражение натянутой дружелюбности, или самой неожиданной репликой. Хари, обдумывая свой ответ, немного напрягся под давлением изучающих янтарных глаз. Терпкий дым скользил под носом, от чего к блондину подкатила тошнота, но возмущаться подчинённый не стал, зная о последствиях. — Мастер, к чему такие вопросы? —наконец Куроно разорвал тишину. Ему всегда было трудно понять Чисаки и его вечно взбудораженный разум, но присущие Каю гениальность и хладнокровность говорили за себя, поэтому Хромо не заплывал в океан размышлений, а просто молча соглашался со всем, что говорил Мастер. Но вдруг, по какой-то причине сам Чисаки Кай решил наградить подопечного свободой слова. Шум шелестящих листьев разбавлял ситуацию, напоминая молодым людям об участии природы в их беседе и поддерживая внезапно омрачневшего якудзу. — Мне кажется я убедился в иллюзорности собственного стремления. — Кай нервно сглотнул. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы продолжить. — Меня терзает правильность моих поступков. Я не уверен ни в чем, проживаю каждый день в сомнениях: а правильно ли я всё делаю? Иногда так хочется всё бросить, но этот проклятый голос твердит совершенно противоположное. Чувство долга все ещё горит во мне, однако все чаще, и чаще меня посещают мысли извне, о том какая моя жизнь была, если бы я избрал путь иной. — Вид у парня совсем отличался от того, что был вначале. Брови сведены к переносице; губы плотно сжаты, тканевая маска, закрывающая лицо, сжалась от такого напора. Подул ледяной ветер, по коже обоих прошлись мурашки. Хари понял к чему идёт разговор. Оказывается в Чисаки таились задатки наличия совести. Тот действительно жалел о содеянном. А именно о старике, на данный момент прибывающем в коме. Кай сделал глубокую затяжку, чтобы согреться. На нем была лишь ониксовая шелковая рубашка, сквозь которую просвечивались рельефы его крепкого тела. И порванные джинсы подчеркивали стройные ноги парня. Видок, воплощавший Мефистофеля современности. — Мастер, я понимаю, что совершенный поступок гложет вас, но тем не менее я бы не помогал вам, если бы считал курс нашего направления аморальным и неправильным. — Хари перегнул палку, переходя на личности, что казалось непозволительным. Но сбавить обороты блондин не мог из-за накопившихся недосказанностей. Плотину прорвало окончательно. — Пожалуйста, не унывайте, я обещаю, что все получится. Я всегда буду рядом и если потребуется, то отдам жизнь за вас. — Кишки скрутило от только что сказанных слов. Как же интимно. В иерархии подобных организаций — откровения с боссом запрещены. Ох, как несладко сейчас придётся Хромостазису...Куроно приготовился к осуждению со стороны Чисаки, виня себя за импульсивность в своём высказывании. «Но босс же сам решился на откровения» – утешал себя Хари, сжимая ткань белой толстовки. Чисаки усмехнулся от столь ничтожной картины. Социопат. Взяв себя в руки он выдавил из себя короткое «Спасибо» и зашёл в дом, пообещав себе больше никогда не давать трещину своим слабостям. Хари остался наедине с собой. Ночь окутала не только Токио, но и тот самый мир, состоявший из предубеждений сломанных мальчиков.