Во всех вселенных

Наын закрывает глаза, видя перед собой сказочную дымку и россыпь небесных звёзд, которые выгорают у неё на коже, где-то внизу лопатки, там, где бить было, по словам, парня — не больно. Она запрокидывает голову вверх и громко хохочет, совсем не заливистым смехом, что так любил Кай. Смех теперь у неё громкий, совсем не похож на прошлый, он странным баритоном оседает на поверхности. Наын в агонии скулит, ощущая, как пылает там под лопаткой, и чешет до покраснения, до боли закусывая губы, пока не расцарапывает кожу. Ким хочет содрать с себя это чёртово созвездие, которое таким же темным отпечатком находится на лопатке и у него. Она не любит белый. Не любит, потому что каждый день носит его, будто приросла к цвету телом и душой, хотя последняя всё начисто отвергает и просит красного или жёлтого, чего-нибудь кричащего, говорящего: заметьте вы меня. — Выпейте таблетки, — говорит её медсестра в противной белоснежной форме и Наын со всего размаху бьёт её по руке, обзывая самыми нелестными словами. Она кричит о том, что все здесь предатели и доверять никому нельзя даже на грамм. Особенно близким. Они держат её крепко. Уколы, своеобразное обезболивающее души, потому что после она не понимает ничего, глядя как пляшут различные круги перед глазами, сопровождающиеся ненавистными шагами там, за дверью. Близкие люди такие далекие. Они называют себя «близкими», но между ними сотни стен и огромная, зияющая пропасть, которую выкопала точно не она. Эта непонятная близость, которая вроде как связывает родных, свита из едва прозрачных ниток паутинок, которые оставил где-то на дереве паучок. Эта непонятная близость противно разрывается, стоит одному только чихнуть или сказать: «помоги мне». Помогите мне. Наын помнит, что до того как попасть в свою клетку, она была самой настоящей птицей у которой за спиной было два крыла, переливающихся небесно-золотым на солнце. Одного взмаха было достаточно, чтобы нащупать в кармане счастье, глядя на то, как Кай улыбался ей своими изящными губами, которые девушка любила рисовать. Она помнит всё до мелочей: его каштановые волосы-кудряшки — такие же, как у её отца в подростковый период; тёмные глаза и своеобразная форма века, делали его необычайно привлекательным, поэтому первое время она кусала губы от ревности, представляя, как быстро гаснет мир и все эти девицы пропадали в полутьме; его любовь к объёмным кофтам, что после того как они начали встречаться, странным образом перемещались к Наын, которая и сама не заметила этого, если бы не Кай. Наын кусает себя за руку, мысленно крича себе заткнуться, потому что они не достойны её слёз. Так ведь не бывает, не бывает, что самые дорогие люди больно вонзают в спину нож. Так не бывает, потому что и воспитали совсем иначе, не по законам джунглей и Антарктиды, которая кажется, поселилась у неё в сердце. Так не бывает, потому что у него должна была быть весомая причина, прежде чем он занес тот самый ножик, выточенный из её смеха и его поцелуев. Наын уже не помнит себя. Она помнит только то, как случайно перепутала свой багаж в аэропорту по возвращению домой, в Корею, а потом встретила Кая, который кажется, распустил в ней целый розовый сад, одним только взглядом. В его руках находился аналогичный ей чемодан и бирка с именем «Ким Наын», ей же отдали другой — на котором было, синим по белой небольшой ленточке написано «Хюнин Камал Кай». — Это кажется ваше. — Кажется моё. Наын помнит своё жёлтое платье. Она надела его, предвещая что-то хорошее, необъяснимо тянущее — такое, отчего кажется, в груди застревает воздух, и краснеют щеки, но ей — девушке железной, это было трудно понять. Однако бизнес партнёры родителей, которые приехали на встречу с сыном, очевидно, привезли ей новогодний подарок, потому что сдержать удивление и слишком широкую улыбку она не смогла. Наын с размаху бьёт по стенам раз за разом, чтобы достучаться до тех, кто там — за стеной. Она бьёт сильно, вымещая всю злость, пока кожа не покраснеет и не закровоточит, стекая вниз по руке, пачкая одежду. Ким размазывает её по ночнушке, потому что хочет стереть этот идиотский белый, который сил терпеть не было. — Я люблю красный, а ты? — Я люблю тебя. Наын бьёт ещё больше, крича о том, что Хюнинкай, сукин сын, та ещё сволочь и все его обещания — не больше, чем фальшь, которую она съела с удовольствием, предполагая, что дают ей вкусную конфету, которую упаковали в красивую яркую обертку, словно заманивая ребенка. Наын корчится в истерике, медленно оседая у двери, и просит Кая забрать её, она ведь всё простит. По-другому она не умеет. Ким не знает, сколько прошло времени или лет. Она смотрит на потолок, но совсем не видит в нём белой потертой краски. Ей мерещится звёздное небо и одна бутылка на двоих, которая стала, наверное, пятой по счёту в целом, ведь они сбежали с вечеринки на крышу, даже не опасаясь, что кто-то может навернуться. — Ты знаешь о предназначенных друг другу половинках? — спрашивает Кай, заваливаясь на спину. Звёздное небо за городом, совсем не то, что в городе. — Из нас двоих только ты романтик, понятия не имею о чём ты, — делает глоток и сразу же морщится, то ли от того, что у неё нет в крови романтизма, то ли от обжигающего горло напитка. — Я о соулмейтах. Например, у предназначенных друг другу людей появляется одна татуировка, — он поворачивается на бок, чтобы посмотреть на Наын. Ей совсем не холодно в коротких шортах и топике, поверх которого легкая накидка. Но от его взгляда мурашки бегут по коже, будто соревнуются, кто первый придёт к финишу. — Предлагаешь мне сделать тату, Хюнинкай? — она с интересом прищуривает глаза, из-за чего длинные и пышные ресницы делают взгляд более чем обжигающим. Темное каре мягко скользит в игре с ветром и Камал порывисто вздрагивает. Наын всегда была такой — слишком прямолинейной, слишком сексуальной и это выводило его иногда из себя, что Ким, конечно же, брала себе на руку. — А ты бы решилась? — А почему бы и нет? Наын стонет, когда видение растворятся, поэтому она мажет рукой в никуда, лишь бы ухватиться за его отчаянный взгляд в тот вечер. Они долго целовались на крыше, а потом сели в машину и поехали в один из салонов. Ким хочет выбелить это воспоминание у себя в голове, дать воображаемую ленточку, чтобы оно заметно выделялось среди других. Но всё что она может, так это водить по стене, лежа на полу и дергать босой ногой. Она стала копией. Невзрачной и серой, выцветшей, как картинка в долго пролежавшей на солнце, книжке. Наын уже не гордится своими темными волосами и алой помадой на губах. Ей уже не нужно выигрывать новое дело, ведь она — один из лучших адвокатов Кореи и ей даже не нужна татуировка, которую они набили каждый себе. Наын нужен Кай. Кай, который солнечный мальчик, который один из самых известных продюсеров. Тот, который подарил ей уют и тепло, тот который кружил её и нежно, нежно целовал, говоря «запомни, я люблю тебя». Тот, который в один день пришёл тихо и несмело, заглядывая в комнату, где его ждала Наын, рисуя на стене. Она строила целое звёздное небо и рисовала в каждой звёздочке их счастье, будто пытаясь так его спрятать ото всех. Он стоял в дверях, совсем не реагируя на её просьбы подойти и посмотреть. А потом повернулся спиной и в комнату пришли совсем чужие люди, те, кого она не видела ни разу. Она кричала, что всё это ошибка и что они не имеют права её скручивать, просила Кая помочь ей, но стоял всё там же в дверях, разглядывая пол, который Ким случайно уляпала красками. Её мама, та которой она доверяла, смотрела холодным взглядом, словно не признавая собственную дочь, а потом будничным тоном сказала, что они продают их с Каем дом. Но они продавали дочь. Её мир. В этом разбитом на миллионы осколков месте, она совершенно одна, запрокидывает голову так, чтобы слезы текли куда угодно, но не попадали на губы. Ей не нужны чужие прикосновения, ей не нужны чужие руки, которые водят её на процедуры и раскрывают рот, пихая ей антибиотики и снотворные, ей не нужны их злобные и сочувствующие взгляды. Ей нужен Кай. Её Кай. Не тот, что стоял там и не откликался на её голос. Не тот, что бездействовал, когда врачи её забирали в психушку. А её Кай, который мягко гладил Наын по щекам, обещая ей любую звезду на небе. Тот, что тепло будил её по утрам, оставляя горячий поцелуй на кончике носа и ароматную чашку с кофе на её тумбочке, которая остывала, пока он любил каждую частичку её израненного тела. Наын запирается в своём мире. В ярко красном, насыщенным, таким цветом, который она любила и который полюбил Хюнинкай. Таким обжигающем и близким, где звездные полосы — это вовсе не разводы на её запястье, а бесконечно длинные рельсы, по которым бежит их поезд, везущий счастье. Ким дышит сипло, больно. Медленно она вдыхает этот пропитанный спиртом воздух, который прячет в себе нечто большее, чем она думает. Нечто ужасающее, совсем безнадежное, как и её медицинская карточка, которую пометили красным, потому что Наын уже обратно не вернётся. Она не Алиса из страны чудес, но попадает в совершенно незнакомую страну, словно под наркотиками, что постепенно расширяют ей зрачки, пока пальцы нервно скользят по полу, на котором она лежит уже пятый день. Она словно Хатико — предано ждёт своего хозяина, который натянет этот поводок и поведет за собой, обнимая так горячо и так ярко, чтобы Наын задохнулась от счастья и закрывала глаза лишь в бешеном спокойствии и в чувстве любви. Тук. Тук. Бам. Бам. Сердце качает медленно, совсем старое, оно барахлит из-за многочисленных поломок и времени, которое за несколько месяцев или лет пролетело, словно одним днём. Ким кусает себя за руку, ощущая кровь на ребрах, там, где звёзды оставили её, где запретили мечтать о другой вселенной, чьи глаза каре шоколадные, она рисует на потолке снова и снова. А потом она закрывает глаза, медленно оседая в своей вселенной. Слыша стук своего сердца всё реже и реже. Шаги, которые вот уже пять дней стучат в её голове, нарастают и ей только остаётся мечтать о смерти, которая заберет её отсюда и оправит в правильную вселенную, в которой она будет там, где и должна быть. — Ты всё ещё любишь красный? — он шепчет ей на ухо, отчего Наын раскрывает глаза шире, вдыхая его запах одеколона, а после тянет к себе ближе, чтобы ощутить эти холодные и никем кроме неё не целованные губы. — Я всё ещё люблю тебя, — накрывает его губы, глядя как сквозь его кудряшки, просвечивается ярко красный мир, постепенно сменяющийся на что-то светлое, монотонное. Наын тонет во вселенной, держа его за руку. Двери её палаты поддаются слишком легко, и она скользит вслед за Каем, который тянет вперед, даря ту самую теплую улыбку. Ким видит, как под его рубашкой отчетливо виднеется созвездие, аналогичное её и прижимается ближе, даже не обращая внимания на то, как несколько врачей побежали в её палату. Наын совершенно не глупая. Она знает, что в той маленькой тюрьме они найдут её холодное тело. Её мир, который был покрыт тонной белой краски, начинает медленно трескаться, выпуская желтый на поверхность, среди которого розовый Кая, вплетается ей в волосы и шепчет о его тонкой любви. Наын рисует на его коже новые и новые звезды, прикасаясь голым телом ближе. Она хохочет, запрокидывая голову вверх, когда он приподнимает её над собой, чтобы закружить вокруг оси, а после падает на тот самый пол, изляпанный в масляных рисунках. В её палате, все ещё валяется небольшое окровавленное пинё, которое она смогла выкрасть у медсестры, ведя глубокие полосы вдоль своих вен. Пустые глаза, которые светятся счастьем в другой вселенной, насмехаются над гребанной жизнью, которая ей никогда не запретит держаться за Кая, что стал её наркотиком. Кай, погибший в автокатастрофе, задолго до её попадания в психушку, всегда будет рядом с ней, во всех вселенных, которые можно только придумать.

И Наын не отпустит его. Никогда.