звёзды.

юнги каждый день ловил себя на мысли, что тэхен — мир, и лучше никто не будет. юнги каждый раз чувствовал отчаяние в объятьях. юнги просыпался всегда, когда Тэхен цеплялся за его пижаму, совсем по краюшку (боялся разбудить?) расставлял пальцы. юнги обнимал его, гладил по спине, прижимал ближе. давал почувствовать тепло его тела, объятий чтобы успокоить. юнги видел, как тэхен что-то писал в своем блокноте. он спрашивал, что тот пишет и зачем, каждый раз слыша разные ответы. он раньше приходил с работы. он всегда отвлекал тэхена, когда тот слишком долго смотрел в пустоту. юнги любил так сильно, как только мог, как умел только он. юнги боялся тэхеново вопроса «хён, что нас там ждёт?» после которого мин всегда кусал его щеку, щекотал отвлекая и говорил, что ещё не время. юнги боялся оставлять свой маленький мир надолго в одиночестве. юнги боялся проснуться, не ощущая тепла от поцелуев. юнги боялся, что Тэхен—мираж, вот-вот исчезнет. юнги боялся, сам не осознавая что именно.

.

в четверг тэхен ушёл ничего не объясняя, исчез, испарился. будто его никогда и не существовало. мин, кажется понял чего боялся так долго. нет, он не умирает. он уже мёртв.

…

пять голосов одинаково знакомых звучат в унисон, перебивая друг-друга не первый, и не второй раз. одного голоса мелодично грудного не хватало в этой какафонии звуков. юнги не хочет здесь сидеть, ему неуютно, ему больше не комфортно. жить больше неуютно, но жизнью это не назовёшь, слабые попытки поднимать ступни при шаге, чтобы жить. каждая из которых заканчивается падением лицом в гравий. надоело. голоса стихли, он что, сказал это вслух? парни молча переглядываются, кидая печальные взгляды в сторону мина. бесит, он что, по их мнению похож на того, кто нуждается в жалости? джун потирает ладони и осторожно обращается к юнги. — ты в порядке? мин хмурится ощущая поднимающуюся волну агрессии. — а что по мне не видно? намджун закусывает губу, остальные сидят молча, боятся ухудшить ситуацию. намджун самый аккуратный в подобных вещах. — нет, я не. договорить он не успевает, закрывает рот от резкого скрипа стула по полу. — я ухожу. юнги выходит из общей кухни, цепляет ветровку и хлопает дверью. через пять минут его поглощает чувство вины. он идиот, они не виноваты, им тоже плохо. «простите» , — думает юнги, ощущая как намокает ветровка, и как то место где должно быть сердце, сквозная рана кровоточит не первую неделю. *** тропинку искать не приходится, всё происходит машинально, автоматически, без мыслей. руки трясутся, его трясет полностью. — привет. как ты тут? стоит ощущая слабость и груз, будто небо вдруг решило отдохнуть. падает на колени. — я проходил мимо и решил заглянуть, наверняка, у тебя все хорошо, и с тобой всё отлично. глаза жжёт, капли чертят линии на щеках, теряя тепло, падают вниз. — прости, чувствую как внутри что-то умирает, и я не в силах это остановить. царапает предплечья короткими ногтями. — перестать скучать, забыть, мне не хватает сил и я. горло дерёт так же, как и дерёт душу на части. — я чувствую как умираю без твоего тепла. юнги захлёбывается пустотой, дождь служит ему звукоизоляцией. защищает, прячет его боль, никто не должен видеть. он кашляет, готовый выплюнуть сердце чтобы отдать его тэхену, только ему не нужно, да и не поможет. уже не поможет. — и эта пустота просто пиздец какая леденящая, я чувствую, как схожу с ума мне мерещится твой голос. я засыпаю, надеясь не раскрыть глаза. услышать ответ необходимо, услышать его голос, который дороже всех валют мира и гребаных камней.

но могильная плита и цветы на ней разговаривать не могут. Юнги смотрит сквозь пленку, слыша как кричит его душа Только вот, кричал он вместе с ней