Взгляды

Ни на что не похожее ощущение будоражило холодный ум Базарова, и он, казалось, забыл дышать и видеть и не чувствовал в том надобности. Он бы не разомкнул губ, если бы Анна Сергеевна первой не подалась назад. Тогда он вдохнул, словно застывши продолжая держать уста приоткрытыми, и лишь через несколько секунд, когда сладостное воспоминание минувшего наслажденья отлетело от него, открыл глаза, увидев пред собой лицо Анны Сергеевны. Он всё ещё держал одну её ладонь в своей и, вероятно, и здесь бы помедлил отпустить, да сам почти не заметил, как Одинцова отняла её. Она отвела взгляд, не столько от смущения, сколько для манерности, и вновь согнула руки в локтях, словно давая понять, что в ней нет ни следа стыдливости, а всё идёт своим чередом, находя своё логическое продолжение в размеренном ритме её жизни. И ей это вполне удавалось: Евгений хоть и сам «придерживался» того же «мнения», но глядел на уверенную позицию Анны Сергеевны не без упрёка себе за то, что ощутил этот миг с помпезностью. Всё это было бы, конечно, смешно, ведь нет для влюблённых мгновения более приятного, чем минута взаимного признанья. С другой стороны, оба этих человека давно были не дети, и, к тому же, ввиду природы характеров, было бы куда смешнее ожидать от них придания этому мгновению значения великого действа. Единственно несомненно то, что для Базарова, человека, убеждённого в отсутствии всякого смысла в людях и потому не питающего к ним особой любви, внезапное обретение его и теперь случившееся тому доказательство было столь в новинку, что до некоторой степени потеря им способности совладать с собой была, как сказала бы Анна Сергеевна, простительна. Но до поры, и только. Он и сам это чувствовал, и потому и упрекал себя, стремясь эту пору поскорее приблизить, ибо находил, что казаться ей и себе самому «нежной душой, размазнёй» — этими непринуждёнными именами, которыми прежде одарил Аркадия, — даже после случившегося не может быть допустимо. Впрочем, ничего ведь и не случилось: ничего такого, что могло бы заставить его окончательно и бесповоротно отвернуться от избранного им направления. Они ещё немного посмотрели друг на друга, пока Анна Сергеевна вдруг опасливо не ахнула: она наконец заметила Аркадия. Базаров вопросительно посмотрел на неё, после чего обернулся по направлению её взгляда. Он тоже увидел Аркадия, стоящего в другом конце комнаты, у входа, немного запыхавшегося, в рубашке, без жилета и фрака — он был только что из сада, видимо, добрался бегом. На раскрасневшемся лице его гуляла недоумевающая улыбка, в продолжение всего времени со своего прихода он молчал. Одинцова беспокойно смотрела на него и на Базарова, держа ладонь у шеи. Евгений, казалось, не обратил большого внимания на друга своего, тут же повернулся обратно к Анне Сергеевне, без тени смущения взглянул на неё, кивнул, прощаясь, положил одну руку в карман брюк и вышел вон, так же бессловесно, с обычным своим отстранённым видом пройдя мимо Аркадия. Тот ненадолго задержал взгляд на Одинцовой, а потом вышел следом. Анна Сергеевна осталась одна, оглядела комнату, будто убеждаясь, что всё на своих местах, в прежнем порядке, и, справившись об этом добром положении дел, ушла к себе, по пути велев прислуге накрывать стол — было время ужинать. — В самом деле, Евгений! — восклицал Аркадий, всё ещё красный лицом, правда, теперь уже в экзальтации. Он вбежал в комнату первым, Базаров вошёл за ним, медленно закрыл дверь. — Много будешь знать, состареешься, — без чувства ответил он другу, неторопливо стягивая с себя пиджак и доставая трубку. — Будет тебе скрываться, Евгений! — не унимался тот. — Да разве я не видел? — А что ты, друг Аркадий, — проговорил Базаров, опускаясь на свою кровать, — собственно, такое видел? — Как же, запутать меня хочешь, не иначе. По-сократовски выспрашиваешь, пока я сам себя вкруг пальца не обведу? Я всё видел, Евгений, всё, и разве говорил я, что намерен за то трунить над тобой? Да я бы… — Трунить, похвалять — не всё ль мне, по-твоему, равно, amice? — Базаров перебил его распалённую речь. — Углядел, да смотри, не надумывай себе. Он встал и подошёл к окну, начинять трубку. — Что же ещё здесь можно надумать? — промолвил Аркадий. — Но Евгений, стало быть, — он чуть помолчал, подойдя к другу поближе, взглянул на него большими глазами, — романтизм? Базаров резко повернул голову, с укоризной посмотрел в его сторону, отчего тот даже несколько впал в испуг, как тогда, на сене. Он наконец проговорил: — Никак память тебя подводит, дражайший Аркадий Николаич, — в громком голосе его слышались и злая усмешка, и обидчивый гнев. — Престранно, в расцвете-то лет! Кирсанов ничего не понял и продолжал смотреть на него. «Это к чему ещё?» — думалось ему. Евгений стал распахивать окно, движенья его были по обыкновению резки и точны. Он продолжал: — Да ты помнишь ли, о чём разговор у нас с тобой был, дома? (он оперся о подоконник руками, став разглядывать округу). — Я тебе сказал тогда: ни сам себя, ни бабёнка какая меня не сломает. Рамы открылись настежь, Базаров уселся, одну ногу согнув на подоконнике, а вторую свесив на улицу, и закурил трубку. — Потому-то, мон ами, вопрос твой из ряду вон глупый. Неужто ты допускаешь во мне, что из-за ерунды, минутного забытья я так запросто себе изменю? дурного ты обо мне мнения, стало быть, брат. — Ерунда, ты говоришь? — изумился Аркадий. — А ещё что? — Евгений! — начал он печальным голосом. — Не знал ты меня будто! — Я полагал в тебе человека чести, хотя и честность, по-твоему, только ощущение. Зачем же тогда лукавишь ты с Анной Сергеевной? Базаров поднёс было трубку ко рту, но не стал больше курить. Он посмотрел на Кирсанова и отвёл взор обратно на улицу. «Как, — мелькнуло у Аркадия, — не нашёлся что ответить? ни съязвить, ни надсмеяться? Что за намерения у него?» Он отошёл от Евгения в комнату, задумавшийся, и стал у комода. Меж друзьями повисло невысказанное недовольство и напряжённость. Весь следующий день Аркадий здорово ломал голову над своим приятелем и никак не мог понять его. Сперва он сам себе казался смешон от того, что предполагал в Базарове способность решиться на чувство, ведь после слов его о забытье и блажи ничего, кроме дурных помыслов, угадать не получалось. Помнил он и про всю бездонность пропасти базаровского самолюбия, но это именно обстоятельство неизбежно внушало ему сомнения: может ли человек, столь непоколебимо уверенный в собственной неприступности, допустить эту, как сказал он, минуту забытья? «Что-то в нём случилось», — раздумывал Аркадий. Он ещё с месяц тому перестал до конца узнавать своего товарища, но теперь это будто произошло снова. Вероятно, он не догадывался, что в глазах его с Базарова одна за другой сползали маски. Тот ни в коем случае не скрывал подлинной своей сути, всячески её демонстрируя, но он был прав, считая Аркадия мягкой натурой; и этому самому «мягкому» Аркадию, поначалу мечтательно видевшему в друге своём образчик стоического приятия холодного детерминизма природы (говоря по правде, в нём эта черта до некоторой степени всё-таки играла большую роль), теперь представал Базаров в полной своей идее, и такого Базарова Аркадий разгадать не мог. Стоит отдать должное, романтизм подчас играет с человеком злую шутку. Однако это последнее никому не было известно теперь так хорошо, как самому Базарову. Отчего отмахнулся он так от приятеля? Разве в самом деле в нём одно только равнодушие? Любой иной, взглянувши непредвзято, усомнился бы в таком суждении: он говорил и думал не как отрешённый человек, и это-то ему до сих пор не нравилось. Стоя там, с ней, Евгений был почти уверен, что расквитался с прежним мнением о себе, но, смотря на Аркадия, отчего-то вновь обозлился. В тот миг он примирился с собой на том, что Одинцова ему — лишь туман в уме, с непривычки. И будто не с собой спорил Базаров, когда закрывал глаза на эту неправду. Он был силён, но ему не хватало духу отринуть мнение и сознать истину. И здесь именно романтический склад ума, присущий Аркадию, оказался куда ловчее. Евгению с его нигилизмом не свойственно было снискать действительную суть вещей, основываясь на допущении противоречивого, в то время как друг его, на одно только мгновение предположив себя ошибающимся, а отстранённого от всей духовности человека — способным на глубокое, сильное чувство, — в то же самое мгновение обнаружил подлинную причину каждого его слова, и жеста, и взгляда. Так Аркадию открылась разгадка Базарова. И он не помедлил убедиться в правоте своей.