Это взаимно

— Ну, же, Нэш. Раздвинь ножки пошире.       Он отвечает глухим стоном — рваным, коротким, потому что Брант не отказывает себе в удовольствии сильнее сжать ладони на тонком горле. Бледная кожа, обычно прохладная, теперь горит огнём и умоляет остановиться, как и её хозяин, знающий, что пощады ждать неоткуда. Ладони скользят по мерзко-голубому кафелю, дрожат, ища опоры, и Том прижимается ещё ближе, кусает влажный от пота загривок, входя в распластанное тело до упора. Втрахивать Нэша в стену просто крышесносно, и ещё лучше делать это прямо на работе, в мужском туалете под носом у всего отдела. Только недавно здесь красовалась надпись «Портер Нэш — членосос», а теперь стена сияет чистотой — Том лично заставил оттереть чёртову краску, сообщив, что если она не сойдёт, он заставит грызть зубами. Нэш об этом не узнает, но в этом и нет необходимости: его задача принимать Тома, выгибая поясницу с двумя ямочками, кричать от удовольствия, словно уличная шлюха, а большего Бранту и не нужно. Обмен вполне равноценный с его точки зрения — адекватное поведение за возможность обнимать детектива на всех поверхностях оказывается лучшим соглашением, что он когда-либо заключал. Характер от этого не изменился ни капли, но когда Нэш дрожит под ним, принимая в себя до конца, Том понимает, что такое, мать его, душевное равновесие.       И как его можно восстановить. — Не слышу твой голос. — Пальцы скользят по влажной от слюны щеке, оглаживают распухшие губы, и вторгаются внутрь, лаская припухший от укусов язык. — Не скромничай, Нэш.       Он молчит, изгибаясь так, что у Бранта темнеет перед глазами. Стена давно запачкана чужой спермой, по бедрам Нэша течёт его собственная, но Тому мало этого настолько, что он готов кончать до утра, лишь бы заполнить Портера своим семенем. Тот ни в чём не виноват — всё блядский Блиц, валяющийся с простреленными головой и членом, но злость ещё кипит внутри, жжёт, напоминая о чужом языке на родных губах, об обещаниях забрать себе того, кто принадлежит ему одному. Нэш его и точка — здесь нет никаких знаков вопроса, нет сомнений, потому что Том сделал свой выбор, и Портер сделал то же самое. Блиц не понял этого и поплатился — Брант превратил бы его в кровавое месиво, если бы не Нэш. Он целовал его так отчаянно, так сладко, и отдавался так самозабвенно, что Том забыл о том, что они на крыше здания рядом с полицейским управлением, а в трёх метрах лежит труп очередного умника, решившего перехитрить весь мир. Нэш, его запах, прикосновения прохладных рук, взгляды — всё это сносило башню и оно же возвращало её на место, когда требовался холодный рассудок. Том избавился от тела, избавился от улик, и от воспоминаний, а потом пошёл и взял то, что принадлежит ему. Нэша, решившего хитрой уловкой обеспечить им алиби, только-только смывшего кровь со своей рубашки, искусанного, истерзанного, заполненного спермой Бранта. На шее нет живого места и синяки становятся всё ярче — Том кусает поверх старых, и собственные отзываются сладкой томительной болью, выкручивая чрево в единую нить. Том шипит, стонет в рукав, снова и снова повторяя его имя, и обмякает, не в силах держать себя на ногах. Бранту хватает несколько рваных толчков — Нэш послушно опускается на колени и не сопротивляется, пока Том кончает на его лицо, марая ресницы и растрёпанные волосы. Он устал, от недосыпа, от сумасшедшего секса, но всё равно улыбается и облизывает припухшие губы, глотая вязкий полупрозрачный секрет.       Том думает, что хотел бы смотреть на это всю свою грёбаную жизнь.