Поговорим

В комнате все пропахло травами. Знакомый горьковатый аромат, отдающий чем-то далеким, потеряно-домашним. Запах металла — крови — куда более привычный. На теле Дилюка десятки шрамов, все они когда-то истекали кровью, он и сейчас помнит ее горячую вязкость под пальцами и резкую боль. Кэйа тоже воин, силы и выдержки ему не занимать, но… он совсем другой. Он долгое время избегал серьезных ранений. Даже с противоположной стороны комнаты было слышно, как тяжело он дышал. Грудь часто поднималась и опускалась, пару минут назад он пытался закашляться, но ему не хватило сил. Потерял много крови, бурые пятна остались на одежде, на постели, даже на подбородке, но на щеках все равно румянец — у него жар. Нынешние минуты — решающие. Если сумеет дожить до утра, опасность минует, Ордо Фавониус получит своего капитана обратно. Даже по лицу его, непривычно осунувшемуся, тонкому, видно, насколько серьезную битву он сейчас переживает. Дилюк сидел неподалеку от постели и наблюдал. Мысль о том, что каждое мгновение могло оказаться последним, нещадно царапала. Что ни говори себе, какие слова ни повторяй — он ведь знал, что ему никогда не было все равно. А сейчас давило еще и понимание собственного бессилия. Он не мог вступить в этот бой, он был как никогда бессильным. Минута, две, десять, час — ничего не менялось. Бинты на груди пропитались кровью, но она уже не текла, Кэйа и без того потерял много. Даже метаться перестал, словно на это не осталось сил. Какой-то странный порыв — Дилюк поднялся на ноги, подумав пойти открыть окно, ведь там, на дворе, такой свежий морозный воздух. Но до окна он не дошел, остановил себя. У Кэйи жар, лучше от холода ему точно не станет. В голове едва не помутилось от воспоминаний. Такое ведь уже было. Маленький Кэйа пострадал от крио-слайма. За виноградниками, в горах, их всегда было много, и они вдвоем даже видели их пару раз, но пока не встречали и пока с ними не сражались. Эти монстры такие коварные! Кэйе просто не повезло в этот раз, но маленький Дилюк все равно винил себя. Не защитил, а ведь обещал быть рядом все время! Разбитая коленка, порез осколком льда на груди (почти там же, где сейчас!), ушибленное плечо и обмороженная рука. Пока Дилюк донес его до дома, все руки испачкались в крови. Как же страшно — впервые он видел столько крови, и кровь эта принадлежала Кэйе! Лекарь тогда пришел очень быстро, отец и сам испугался, похоже, когда увидел, что случилось. Затопили камин в комнате, принесли тазик с водой, а потом там запахло травами… прямо как сейчас. И Кэйа лежал на той же кровати. Когда Дилюк смог вернуться в комнату, его братишка крепко спал, укрытый одеялом. Такой маленький на большой кровати, что это пугало. А на лбу — влажная повязка. У него жар… Горничные предупредили, что трогать его нельзя, Кэйе нужен отдых, но помешать молодому господину пробраться в комнату не смогли. Дилюк долго-долго сидел на стуле у кровати, надеясь, что Кэйа проснется. Посчитал, что тут жарко, побежал открыл окно. Но быстро закрыл его — там, на улице, ночью сделалось слишком холодно. Когда же стало слишком поздно и глаза начали слипаться, Дилюк перебрался к нему на кровать. Свернулся калачиком поверх одеяла и лежал там, все еще глядя в лицо Кэйи. Вдруг проснется? Но потом потухли свечи, сонливость одолела… проснулся Дилюк уже на рассвете от того, что кто-то сжимал его руку. Он открыл глаза, пытаясь понять, почему заснул в такой неудобной позе и где он вообще. А потом почувствовал в руках прохладную ладонь Кэйи. Тот смотрел на него, внимательно, но как-то робко, словно хотел попросить о чем-то и не мог. — Кэйа! — радостно выкрикнул Дилюк. Он совсем забыл, что нужно быть тихим, осторожным, бросился другу на шею и обнял, ткнувшись лицом в пропахшие травяным настоем волосы. Опомнился только, услышав, как тот тихонько болезненно застонал. Дилюк потревожил его повязку. — Прости! Тебе больно, да? Я принесу тебе еще лечебной травы! — он тотчас отодвинулся, но его снова схватили — теперь за ткань рубашки. — Люк, — голос у Кэйи был тихим, робким, даже каким-то непривычно хрупким. — Мне холодно. — Холодно? — Дилюк застыл, не зная, что сказать. — Пока ты лежал рядом, было теплее. Но если ты уйдешь… Дилюк соображал. В комнате было прохладно, но ведь Кэйа лежал под теплым одеялом. Но он потерял много крови вчера. Наверное, поэтому он мерзнет! — Не уйду! — заявил Дилюк, забираясь к нему под одеяло. Хотелось обнять и греть своим теплом, но у Кэйи повязки. Их нельзя зацепить. Потому Дилюк просто лежал рядом, крепко держа его руку. — Сильно болит? — спросил он тихо. Слышал же, как тяжело он дышит. Прямо как сейчас. — Уже не так. Маленький Дилюк ужасно обрадовался. — Это хорошо! Видишь, скоро поправишься! — Да… — А давай позовем отца! Он даст тебе еще лекарство. Тебе нужно быстрее поправиться! — Нет, мне не… надо. Правда не больно. — А лекарь что сказал? — Все хорошо! Не волнуйся за меня, Люк. Ободренный его словами, Дилюк лежал рядом и о чем-то болтал. Рассказывал, как Кэйа выздоровеет, и они пойдут вместе на речку ловить крабов. Как будут загорать на солнце. Как заберутся на огромную яблоню за винокурней и будут там прятаться, жуя яблоки до самого вечера. Кэйа слушал и молчал, только иногда кивал едва заметно. Они долго так еще лежали, кажется, Дилюк успел заснуть. С кровати его прогнали только когда пришел лекарь, чтобы осмотреть рану и дать лекарства. Только потом стало известно, что Кэйа соврал. Рана оказалась глубокой, кровопотеря — серьезной, и детское тело могло и не вынести такую нагрузку. Конечно, ему было больно, а еще очень страшно — горничные и лекарь и не думали скрывать правду, обсуждая ее при ребенке, находившемся на грани сознания и беспамятства. — Я очень боялся, — потом рассказал ему Кэйа, — но ты был рядом и мне не хотелось пугать тебя. Я хотел, чтобы ты улыбался. Раны его к тому моменту уже зажили, все обошлось, остались лишь несколько шрамов. — Кэйа! — возмутился тогда Дилюк, схватив его за руку. — Ты мне врал! Говори мне правду! Тот смутился, отвел взгляд. Напирать не хотелось, давить — тем более. Но тогда и мысли не было о том, как много он еще не рассказал. Страх за его жизнь, радость, что все обошлось, а еще возмущение из-за лжи — Дилюк помнил все, словно пережил еще вчера. Он устал разочаровываться в Кэйе и уже поставил для себя точку во всей истории… так ему казалось. Дилюк молча опустился на кровать рядом с раненым, всмотрелся в лицо, потрогал щеку — горячая. Если подумать, он ничего не мог сделать больше, сейчас все зависело от Кэйи. Если он сможет выжить, если ему хватит сил, все обойдется. Но мысль о том, что эти мгновения могли быть последними, изводила все сильнее. В этот раз Кэйю не стали кутать в теплое одеяло, потому взять его ладонь в руку не составило труда. Дилюк устроился рядом, облокотившись о спинку кровати, и молча смотрел. На лицо, на котором уже выступила испарина, и губы лишились красок, в отличие от румяных щек, на подсохшее пятно крови на повязке, на его руку, непозволительно, на взгляд Дилюка, тонкую для опытного воина. Смуглые пальцы казались такими контрастными по сравнению с бледной кожей. — Тебе еще нельзя уходить. Я не позволю, — слова как-то неожиданно оказались сказанными, а не подуманными. Но плевать, даже если Кэйа не спал и их слышал. Что угодно было неважным по сравнению с мыслью о том, что они никогда больше не поговорят. Крепко сжимая в ладони его ослабевшую руку, Дилюк словно отказывался отпускать, удерживал на месте. Как и в прошлый раз, он задремал. Все-таки время давно перевалило за полночь. Глаза же открыл, когда ощутил, что руку его тихонько сжали. Свеча на столе оплыла и потухла. Но в ней больше не было надобности, за окном занимался рассвет, бледно-розовые лучи окутывали комнату робким нежным светом. Сон был тревожным и поверхностным, Дилюк ничего не забыл, потому первым делом повернул голову. Кэйа пришел в себя. Щеки больше не румянились, взгляд был мутным и рассеянным. Но пальцы уверенно сжимали ладонь Дилюка. Похоже, он тоже только что пришел в себя. — Люк?.. Он обычно не позволял себе называть его этим именем. Это — что-то сокровенное, полное тепла и доверия, дружеской близости, семейного единства. И это же — личное, интимное, произносимое темными ночами, когда два подростка только учились узнавать свое тело и смущенно целовались под одеялом, а потом делились впечатлениями. То, что он вообще сейчас его вспомнил, говорило слишком о многом. — Ты пришел в себя. К его взгляду вернулась осмысленность, Кэйа едва заметно улыбнулся. Пальцы, зажатые в его руке, наконец расслабились. Сейчас он вполне мог бы и задеть, причем справедливо — Дилюк еще не позволял себе настолько явного проявления чувств. Кэйа — тот еще придурок, мнящий себя обаятельным, дерзким, изворотливым. На деле же — бегущий от правды, которую боялся. Но, похоже, сейчас страх его притупился. — Как себя чувствуешь? Больно? — спросил Дилюк. — Даже слишком, — кое-как прохрипел Кэйа, опуская веки, — голова кружится. Хочу пить. Не отнимая руку, Дилюк потянулся к столику и взял емкость с давно остывшим отваром. Лекарь говорил, что эти травы снимают боль и придают сил. Чтобы Кэйа смог пить, его пришлось чуть приподнять, поднести кружку к губам. Всего несколько маленьких глотков, а затем он закашлялся. Выпил даже меньше половины в итоге. — Ты тоже вспомнил, да? — едва слышно спросил Кэйа. Дилюк вздохнул. Так он не стал храбриться и врать только потому, что вспомнил, как в прошлый раз его отчитали? Но Кэйа сам нашел его руку и переплел пальцы, несказанно удивив этим. — Спасибо, — едва слышно прошелестел его голос, — я тоже боялся, что мы… так и не поговорим. От его честности внутри что-то надломилось. В каком же отчаянии он был, если признал такое? Но Дилюк никак не проявил собственных эмоций, лишь крепче сжал ладонь. — Выздоравливай, — ровным тоном сказал он, — поговорить же мы сможем всегда.