Две (не) равные половины

Куникида внезапно ощутил то что не ощущал так долго.Доппо влюбился.Он готов вечно наблюдать за светлым и таким ярким и таким невероятно неидеальным Ацуши.Беспричинно помогать ему и защищать от глупых шуток Дазая, кажется, даже Кека поняла, что Куникида не просто так постоянно помогает Накаджиме, стараясь прикоснуться случайно к руке, вытащить из передряги, переживать, когда из подполья доносятся жуткие вопли и смех Акико. Ты Венера, я Юпитер. Ты Москва, я Питер… Напевает про себя Доппо, стремясь на работу, что бы там снова увидеть этого по детски невинного, светлого и умилительно-встрепанного мальчишку.Ему не хватает уже сил злиться на Осаму, который опять не работает, на Кенджи, который все уставил цветами, ибо свою квартиру он «случайно» затопил, на Рампо, который переписывается с Эдгаром и они вместе не бывают на месте, а если и бывают, то поедают кучи сладкого, разбрасывая крошки и фантики, которые Накаджима собирает с видом недовольного ребенка, который то и дело бурчит . Куникида работать больше не может и сам не понимает, как он уже который раз оказывается на улицах Йокогамы вместе с этим нежно-милым мальчиком и слушая его веселую и звонкую речь и улыбаясь.Покупая ему блинчики и аккуратно вытирая с краев припухлых губ крем и мечтая их, наконец то,поцеловать. Люди помогите Дышать. Доппо кажутся сущим пустяком все проблемы, нападки Мафии, он смотрит только на Ацуши, всегда стоя наготове, что бы его снова защитить, уберечь, прижать к себе, схватить за руку. На одной орбите… Опять Мужчина больше не в состоянии сдерживать свою любовь, он прижимает Накаджиму спиной к стене в одном из коридоров, видя и чувствуя, как тот дрожит всем телом и совершенно не понимает, что происходит, Куникида чуть наклоняется, опаляя дыханием, уже залившееся красным, ушко, шепчет тихо: -Успокойся, я не причиню тебе зла… И прежде чем Ацуши успевает что то сказать, прижимается к таким желанным губам, чувствуя на своих вкус вишни.Накаджима, вскоре, расслабляется, не пытаясь противиться Доппо, его руки покоятся на груди мужчины, пальцы чуть подрагивают мелкими импульсами, сжимая рубашку. По пятам друг за другом ходим… Следующие их поцелуи, сопровождаемые слабыми вздохами со стороны Ацуши и ласками со стороны Куникиды, перенеслись в пустой кабинет, где уже торжествовала закатная Йокогама.Осторожно усадив парнишку на один из столов и не размыкая поцелуев, Доппо огладил судорожно вздымающуюся грудную клетку Ацуши, перешел на бедра, услышал тихий стон, мальчик прижался к нему, положив свои ноги ему на бедра. Куникида осторожно опускает тело, совершенно не опошленное, невинное и не касаемое, в золото заката, что бы увидеть золотые с примесью сиреневого, отблески,на лице мальчика.С осторожностью хирурга он расстегивает каждую пуговицу на рубашке Ацу, спускает подтяжки, полосующие ее двумя черными линиями, припадает к светлому бугорку соска, пробуя на вкус и замирая, смотря на реакцию в миг затихшего Накаджимы. Тот тихо и чуть заполошно дышит, в какой то муке сдвигая к переносице брови и приоткрыв губы, но прикрыв глаза, в которых чудно отражается любой отблеск заката, смешиваясь с безумным цветом глаз самого мальчика, Доппо слышит, как тот шепчет едва слышно: -Это…будет больно? От чего Куникиде на долю секудны становится смешно, ведь перед ним сейчас лежит на столе, закинув руки над головой, совершенный ребенок, которого ни разу никто не развращал.Его не коснулась пошлость и грязь мира.Он верит в чистое и светлое.И от этого Куникида хочет подарить ему нежность, не заходить далеко, ведь понимает, что у мальчика это первый раз.Он произносит, покрывая фарфорово-белую, с разводами закатной вишни, шею, оставляя на ней едва заметные засосы. -Нет, не больно.Я не буду тебе делать больно, только приласкаю… И мужчина видит, как расслабляется Ацуши, как доверяет ему, Куникида со всей возможной осторожностью снова покусывает и посасывает набухшие сосочки, слушая как мальчик тихо постанывает, жмуря глаза ни то от солнца ни то от наслаждения. Доппо спускается ниже рукою, начиная массировать вставший, от изрядных ласок, член.В миг, глаза Накаджимы распахиваются и из груди вырывается чуть громче «Ах».Мужчина расстегивает свои брюки и приспускает их вместе с бельем, расстегивает и бриджи Ацуши, беря в свою руку оба члена, подается вперед, что бы утопить в поцелуе очередные стоны, руки мальчика уже не над головою, а сжимают снова рубашку мужчины, по звериному ее когтя и полосуя. Накаджима снова зажмуривается, судорожно пытаясь подмахивать бедрами в такт движениям Куникиды, но это у него слабо получается и он бросает это дело, лишь неумело переплетая языки и кусая губы мужчины перед тем как в агонии забиться, пуская волны эйфории по всему телу.И безвольно размякнуть в чужих сильных руках, выпуская толчками сперму и пачкая тем самым свой живот и рубашку Куникиды.Потом он обязательно будет извиняться за испорченную вещь, ну, а сейчас он ощущает, как подрагивает тело Куникиды, который приподнимает его одной рукой со стола, прижимая к себе и все так же рьяно целуя… Ты Венера, я Юпитер. Ты Москва, я Питер… Люди помогите… Дышать.