***
Трогаю волосы перемазанной рукой, Там чернила, кровь и сукровица панцирем загрубли. Судорожный вздох: «Я не выросла такой, как он думал». Что он думал? О чем там нашептал, отстучал в висках морзянкой За мгновение до гибели? Вот — к моей груди прильнул лица овал плачущей богини. Бог-отец! Приопусти свою планку! Слазь с креста, она уже уверовала! Видишь?! Я, — прибившийся бродяга, сирота без веры и без племени, — Алчно прикасаюсь к ее одеждам, чуть напоминающим полевой жилет. Бог-отец! Она — уже где-то между залом Эрмитажа и музеем Д’Орсэ! Каждую из линий ее тела, от грязных сандалий до склоненной головы, Я бы кистями своими расписал и раздел От Страны Железа — до Скрытой Травы. Видишь?! Ты, нахмуренный за облаком, Хватит прятаться, и хватит прятать! Бог-отец, которому она молится, я — с ней рядом! Человек-забор, безликая тварь под временным именем, Пальцами чумазыми отслеживаю нежно жилки синие Ее запястий. Эй, не молчи! Подай хоть знак какой, знамение, Грех ли, правильно ли — так желать и вожделеть? Так сжимать в руках, чтоб счастью своему не верить? И мечтать загородить от всех — обнаженную богиню на мольберте. Моего воображения хищные звери все взбесились, Воют, мечутся. Бог-отец! Я в тебя не верю! Можешь гневаться! Можешь грянуть небесными громами, Обглодать саранчиной тьмой до костей, Ослепить бесстыжие глаза мои вьюжным пленом, — Но как бы мне себя не ломать, — тянет! К ней! Каждым членом.***
Ты, красивая, о чем ты плачешь, в чем винишь себя здесь и сейчас? Просто — будь! Со мной. Это высшее счастье. Калиф на час. Верховный жрец и храмовый скульптор в одном лице Хочешь, пожертвую на алтарь твоих ладоней Вот это, — слышишь? — Живое сердце. Я, оборванный бродячий художник, чьи беспутные ноги заносят в огонь да в полымя, Сижу истуканом посреди поля боя, дышу как воздухом белым золотом Твоих волос, Что божьей милостью льются в руки, подставленные, как в жажде. Мне ли, богохульному, ими упиться и расплавиться Нервом каждым? Где-то в чреслах, прорываясь буром к земной коре заскорузлой одежды, Подъемным мостом вздымается между нами — Моя похоть, Как высшая форма веры в идеальное. И если ты не ударишь и не оттолкнешь, это и будет знак Того, что именно мы с тобой — абсолютно нормальные.