Алый

Сакура выворачивает кран ванны на полную. Вода с характерным звуком ударяется о дно и продолжает журчать, разрывая давящую тишину. Но это ни капельки не отрезвляет девушку: она не вздрагивает и не мотает головой в попытке отогнать неправильные мысли. Потому что Сакура понимает: это — единственный выход из ситуации. Суицид — единственное, что спасёт ее из плена реальности, которой она больше не рада. Вскрытие вен — единственное, что лишит ее необходимости продолжать терпеть тлен. Потухшие глаза скользят в сторону по голой стене, пропускают мимо стенд с фотографиями и останавливаются на одном снимке на полочке. Он соблазняет девушку аккуратной рамочкой со стеклом, на котором сейчас красуется огромный блик, мешающий рассмотреть изображение. Да и Сакуре на это как-то наплевать. Ей безразлично, какие воспоминания она разобьёт вдребезги — точнее, лишь их оболочку — потому что сама память о событиях давно растворилась в боли и унижении от настоящего. Сакура протягивает руки к покрытому пылью предмету и, не раздумывая, ударяет о бортик ванны. Осколки стекла разлетаются в разные стороны, порой задевая ноги девушки и оставляя неглубокие рваные порезы. Харуна снова никак не реагирует: ни на звук, ни на осколки, ни на лёгкую боль. Розоволосая уже давно забыла, как это — чувствовать боль, потому что сама превратилась в вечный источник противных ощущений. Она больше не чувствует, а лишь впитывает новую порцию боли, добавляя к имеющейся и смешивая с бессонницей, усталостью и апатией. Сакуре больно всегда. Девушка наклоняется, подбирает самый крупный из осколков и выпрямляется. Она уже хочет погрузиться в ледяную воду и забыться, окружённая кровью, что тянула свой след через всю ее жизнь даже после окончания войны, но взгляд застывает на фотографии, теперь лежащей на полу и не прикрытой ничем. Первый снимок команды №7… Сакура на мгновение останавливается, заливаясь безудержным, зловещим смехом, совсем не похожим на смех молодой куноичи, и растягивая на лице выдавленную улыбку. Ее глаза расширяются, а взгляд становится по-настоящему безумным. Тело начинает мелко трясти. Девушке смешно с той, кем она была раньше: влюблённой в красавца, оказавшимся тираном в их крохотной, держащейся на скотче семье; беззаботной, что не могла предвидеть все трудности будущей работы; дурехой, постоянно жертвующей собой для других, не оставляя ничего для себя. На эмоциях Сакура наступает ногой на злосчастный снимок, вдавливая его в пол со всей силой раз за разом. — Никогда! Слышишь, никогда не прощу тебя! — истошно вопит девушка, обращаясь то ли к себе, то ли к Саске… то ли к самой Судьбе, что отравила ее жизнь, введя почти смертельную дозу яда и заставляя мучаться от предчувствия близости смерти. — Никогда-никогда! — восклицает в бешенстве Сакура, наконец отрывая ногу от места, где недавно лежал снимок, и обнаруживая лишь дыру в кафеле. Розоволосая нервно улыбается на выдохе. Вот и все. Это конец ее страданиям, преследующим и удушающим воспоминаниям, размазанному по стене самоуважению. Это конец всего. Сакура беззвучно смеётся. Она не может представить, что можно было так легко разрушить все, что ее сковывало и порабощало, не давая наслаждаться жизнью. Девушка больше не контролирует себя: ее тело трясёт и шатает из стороны в сторону, а она даже не пытается противиться безумному порыву. Потому что ей настолько хорошо… Рука куноичи, что прежде опиралась о бортик ванной, соскальзывает, и отклонившаяся назад Сакура теряет равновесие, плюхаясь в воду. Ей. Хорошо. От иллюзии. Было. С болью, что разлилась по ее телу, но которую она ощутила в иной форме, пришло осознание. Что. Ей. Чертовски. Плохо. Голова, ударившаяся о стену, гудит, и чувствуется лёгкое раздражение в руке. Сакура вылепляет свой взгляд из прострации и разжимает ладонь. Осколок стекла, что она крепко сжимала раннее, врезался в ее кожу. Кровь уже запятнала всю ее ладонь, струйкой сползая вниз к локтю. Ах да, уничтожив фотографию, невозможно обернуть в пепел людей, систему, выстроенную ими ради мнимого благополучия, и их безразличное отношение к чужим переживаниям. Сакура со взглядом, полным ненависти и решимости, достаёт осколок и до сих пор дрожащей рукой заносит его над веной. Без колебаний она вонзает его глубоко, так, что из руки выглядывает лишь небольшой кончик, и отклоняется назад, непритворно улыбаясь. Девушка довольна. Ей приятно осознавать, что наконец она встретила в своей жизни что-то ещё более леденящее, чем ее повседневный взгляд, и более острое, чем ее слова, которыми она проклинала мир. Сакура без жалости проводит осколком в сторону и рывком вынимает его, оставляя глубокую рану. Кровь не заставляет себя ждать и тут же озаряет режущее глаза и сознание выбеленное пространство ванной. Алые струйки растекаются волнообразными завихрениями в воде, окутывая тело. Девушка расслабляется, погружаясь в жидкость, оставляя на поверхности лишь лицо. Сейчас она чувствует, как та гниль, что накопилась внутри неё за тянущиеся годы, наконец вытекает, покидает ее сосуд, обнажая душу, возвращается в мир, откуда и пришла. Сейчас Сакура ни о чем не жалеет. Ее душу обволакивают детское спокойствие и умиротворенность. Она впервые за долгое время чувствует себя живой. Живой на пороге смерти. Тем не менее на последние мгновения своей жизни она смогла обрести хладнокровие (на какое только была способна в таком состоянии) и заставить себя напоследок оглянуть комнату. То единственное помещение, в котором она могла быть самой собой, изливая душу, сидя перед зеркалом, и оставляя один кровавый след за другим. Алые полосы давно усыпали все ее тело: руки, спину, бедра. Но никто никогда бы не подумал на девушку. Да что там, даже не разглядел бы эти «царапки»! Все из-за Саске! Из-за этого бесчувственного тирана, что отыгрывался на собственной семье, диктуя жесткие правила. Именно из-за него все фотографии перекочевали в ванную-убежище-Сакуры: видите ли, воспоминания о прошлом неприятно в нем отзывались. А теперь часть этих снимков слетели со своих мест при падении розоволосой и разлетелись, заставляя девушку погружаться в воспоминания. Когда-то она бастовала и пыталась уговорить Саске, что фотографии — лишь отпечатки прошлого, и отношение к ним можно поменять. Но он был не преклонён и в конце концов устал от нескончаемых разговоров и избил свою жену, не брезгуя применять техники клана Учиха. И это, к сожалению, был не единственный раз, когда он применил рукоприкладство или, скорее, чакро-и-дуроприкладство. Он вечно считал Сакуру недостойной того положения, которое она заняла. Саске без устали твердил, что она совсем не достойна называться Учиха, и, видимо, пытался увековечить принадлежность к клану на ее коже. К клану извечных убийц… Вот Сакура и станет такой же — наверное, на радость Саске — став самоубийцей. Хотя на его мнение ей давно стало наплевать. Она всем сердцем ненавидела свои детские радужные мечты, которые привели ее к проклятому браку с монстром. Жаль, что их связь она была не в силах разорвать.… Сакура переводит свой мутный и задумчивый взгляд на фотографии, что были словно белые островки в кровавом океане. Ее взгляд зацепляется на одной, единственной, что была перевёрнута изображением вниз. Куноичи становится интересно, что за снимок решил погрузиться в алую пучину и отвернуться от белого света, поэтому она протягивает к нему ослабшую руку и переворачивает. В следующее же мгновение девушка жалеет, что вообще обратила внимание на эту фотографию… Взгляд расплывается, но выхватывает два детских лица: одно милое, с выразительными голубыми глазами, другое с широким лбом, волосы над которым собраны красной лентой, с глазами, что с благодарностью смотрят на подругу. Сакура отдергивает руку от снимка, будто обжигаясь. Алые брызги взметаются в воздух и оседают на стенах, на бортике ванной, на фотографии, сливаясь с цветом ленты. Слезы застилают глаза, и девушка прикусывает руку, чтобы заглушить всхлипы. Она всегда хотела быть независимой. Она вечно подстраивала себя саму, меняя составляющие души на более «нужные и подходящие», под этот взгляд, ставшим основополагающим в ее жизни. Девушка была благодарна Ино за помощь в детстве, но не хотела быть в долгу. Как итог: разорванная дружба, непрекращающаяся дележка никогда не существующей любви, возвращение ленты. Когда-то она была символом их связи, дружбы, помощи; затем — вражды, ссор и испепеляющих взглядов. Сейчас — прожигала кровавый след на сетчатке глаза. Сакура ненавидела себя за тот поступок и бежала. Бежала от себя, подкрадывающегося осознания и воспоминаний. Сейчас она благодарна, что видит нечетко и не может заглянуть в глаза своей вечной (не)подруги и себе прошлой. Сейчас ей хочется похоронить былое, но воспоминания прожигают ясные образы прямо перед глазами, оживая. И вот уже маленькая девочка с роскошными розовыми волосами искренне улыбается всплывающей рядом Ино, а затем смотрит на настоящую Сакуру, и взгляд ее становится укоризненным с долей отвращения. Куноичи не выдерживает зрительно контакта и отводит взгляд. Но это не помогает. Крохотная девочка, что обнимает другую за плечи и нежно прижимает к себе, преследует ее повсюду, снова и снова появляясь в поле зрения со сморщенным носиком и недетским взглядом. Сакура зажмуривает глаза, трясёт головой и зарывает руки в волосах, которые давно утратили блеск и мягкость… Девушка знает: она сильно изменилась, и именно поэтому ей так невыносимо смотреть на себя прошлую. Точнее, она уже не может назвать ту милую девочку на фотографии собой. Сакура сейчас — это сеченые кончики взъерошенных волос, что давно забыли об укладке. Это тонкая кожа, что открывает паутину вен, обтягивая кости. Это синяки под глазами и еле подлеченные раны, потому что чакры на себя не хватает — вся отдана пациентам. Сакура давно превратилась в потухший комочек света, что теперь опутали чёрные нити притворства и пронзили лезвия унижения. Сакура прокляла существование чакры, потому что уверилась в том, что она может приносить лишь боль и страдания. Сакура растеряла всю свою волю, превратившись в того, кто готов стерпеть все. Но у каждого есть предел. Свой она давно перешла. — Пожалуйста… — шепчет девушка. — Сгинуть… Быстрее… — добавляет одними губами. В последние мгновения своей жизни она хотела забыть о боли, исходящей от техник, которые чуть ли не каждую неделю использовал на ней Саске. Он хотела окончательно проклясть свой путь шиноби. Хотела претвориться обычным человеком и в спокойствии покинуть мир. Но не удаётся. Боль повсюду. Она окружает ее, почему-то впиваясь в предплечье и утягивая вглубь. Сакура перестаёт понимать что-либо. Она больше не сопротивляется. Поддаётся навстречу мраку и утопает в омуте. Там нет боли.

***

Голова гудит. Сакура морщится от пробуждающихся ощущений и с трудом разлепляет веки. По глазам бьет яркое пятно белого света — слишком чистое, чтобы быть реальностью. Первое, о чем думает девушка, что она на Небесах, но тут же отбрасывает идею в сторону — она не верит в загробную жизнь, да если бы та и существовала, то место Сакуры лишь в озарённом лавой и кровью Аду. От таких размышлений губы куноичи трогает легкая усмешка. — Сакура? — слышится мягкий голос над ухом. Девушка моргает, пытаясь сфокусировать картинку, но получается плохо. Все, что она может разглядеть, повернув голову в сторону звука, — это размытое цветное пятно, окружённое белым. — Нет, — бормочет розоволосая, начиная осознавать, в каком положении оказалась. — Успокойся, Сакура, — выдыхает все тот же голос, не повышая тон. — Я понимаю, тебе было… — Да ничего ты не понимаешь! — восклицает севшим голосом несостоявшаяся самоубийца, подскакивая на больничной койке. Резкое движение отзывается болью во всем теле и чёрными точками перед глазами, заставляя девушку замереть. Воспоминания о прошедшем вечере потоком вливаются в ее голову. И в первую очередь перед глазами всплывает детская фотография с Ино и та повязка, что по цвету тогда сливалась с ее кровью, растворенной в воде. — Послушай, тебе надо успокоится. Тебе рекомендован покой и постельный режим, — наговаривает, несомненно, Яманака — этот голос Сакура узнает из тысячи. Ино была именно тем человеком, говорить с которым девушка сейчас хотела меньше всего. Она всю жизнь ненавидела себя за то, как обошлась с ней в тот день, когда признала свою независимость, но потеряла самое ценное. Когда она не выглядела слабачкой, зато навеки потеряла опору. Когда гордо отдала алую ленту, в которой якобы не нуждалась. На самом деле Сакура нуждалась. И очень сильно. И не только в повязке. Она всем сердцем желала восстановить их тёплые отношения, вернуть вечера, окутанные влюбленностью и беззаботностью. Розоволосая хотела вновь заглянуть в открытые чисто-голубые глаза, что вечно источали нежность и ласку. Но не могла. Потому что была предательницей и плетущейся позади. И прошедший случай это отчетливо подтвердил — она слаба. И никогда не сможет подняться и идти вперёд без посторонней помощи. В конце концов тем, кто никак не изменился, была именно она, а не Ино. — Как ты не понимаешь! Это я во всем виновата! — фразы звучат так эмоционально, что выводят Сакуру из задумчивости и заставляют обратить внимание на сидящую рядом девушку. — Это я оставила тебя, в самые трудные времена! Закрывала на все глаза! — взгляд розоволосой фокусируется, и она видит, как Ино плачет, склоняясь над ее койкой. Сакура замирает в удивлении. Ее глаза распахиваются, а руки сами протягиваются к подруге. — Я… я же пыталась! В тот день та вечеринка была только для того, чтобы поднять тебе настроение… Я так давно не видела твоей улыбки! Я хотела приободрить тебя, но… но… Ты долго не появлялась, и я решила заскочить проведать тебя, но… Но я опоздала! Сакура! Прости меня! — Ино бросается в распростертые руки розоволосой, обвивая ее и зарываясь носом в ночнушку на плече. — Прости-и-и-и… — Ты не виновата, — тихо, но уверенно произносит Сакура. Ее собственные глаза наполняются, а внутри что-то переворачивается. Она никогда не считала, что Ино наблюдает за ней и переживает. Она не догадывалась, как много та пыталась сделать для неё. Сакура не знала ровным счётом ничего. И сейчас в груди просыпается странное и давно забытое чувство, заставляющее ее хотеть узнать Ино лучше, стереть годы холодной войны и установить перемирие. Да, для начала хотя бы перемирие. — Сакура, обещаю, я больше не закрою глаза. Я всегда буду рядом, чтобы помочь, — шепчет на самое ухо блондинка. Ее тихие слова рождают бурю эмоций в ещё недавно черствой душе подруги. — Спасибо. Я больше не отвернусь, — все, на что хватает Сакуру. Немного, но она вкладывает в слова намного больше надежд и переживаний, чем в те, что она когда-либо говорила Саске. Услышав, Ино крепче обнимает Сакуру, попутно вытирая слезы себе и ей. Внутри обоих девушек разливается приятное чувство, заставляющее верить, что все так и будет. Так, как они пообещали. Больше они никуда друг от друга не денутся. И когда-нибудь Сакура узнает, что та самая алая повязка спасла ей жизнь, потому что именно ей Ино перевязала порезанное запястье подруги.