***
Он помнил весь цикл превращения и видел это у других со стороны. Если бы переломанные руки могли держать карандаш или печатать, он мог бы начеркать краткое пособие «Как стать зомби». Он точно помнил, что опаздывал в школу — снова. Разбудил его звонок друга, который с матами напомнил, что через десять минут первый урок, и он опаздывал на общешкольное собрание. Пришлось собираться в спешке. Следующее воспоминание: на пешеходном переходе на него вылетела легковое авто с двумя сумасшедшими, что прицепились к крыше. Задними колёсами перебило руки — правая вообще держалась теперь на едва целых сухожилиях, — об асфальт от удара пробило голову, а внутри органы превратились в однородный фарш. Над головой роем пчёл жужжали чужие крики, что нужна скорая, кто-то искал пульс у него на шее — руки были грубые и причиняли боль простым касанием, в бок неудобно упиралась сумка с учебниками. Он чувствовал чистую боль и желание отключиться, лишь бы не чувствовать этого. Сознание гасло, но то и дело появляющиеся пронзающие вспышки боли заставляли тело вздрагивать и показывать — он ещё жив, вызовите уже наконец скорую. Кто-то полез ему в рану на плече пальцами, будто что-то ища. Слишком грубо, слишком больно, но крикнуть и возмутиться не было ни сил, ни возможности. Ему как будто нарочно вгрызались в плечо, желая причинить боль. Ближайшие крики о помощи сменились воплями ужаса. Он точно слышал рычание, но, неожиданно для себя, разобрал слова. «Он мёртв». Что было дальше — осталось загадкой. Кажется, он отключился, но после пришёл в сознание. В измученном болью мозге было пусто и туманно, как после принятия большого количества обезболивающего, а на улице рядом — никого: ни машин, ни людей, ни даже животных. Под ним была огромная алая лужа, как и вокруг, на лице и свисающей чёлке чувствовалась запёкшаяся кровь, что неприятно стягивала кожу, а руками и ногами нельзя было толком пошевелить. Было чувство, что он — воин, что чудом выжил и теперь осматривает поле прошедшего сражения. Смотреть удавалось, хоть и с трудом, картина всё равно была ужасающей: повсюду распотрошённые до неузнаваемости тела, разбросанные вещи, клочья ткани и оторванные конечности. Правда, отвращения это не вызвало — скорее, безразличие. С этого момента и начинается жизнь ходячего и какого-то чёрта живого мертвеца. Сначала возникла пустота внутри и отстранение. Хотелось забиться в угол и выть от этого чувства. Ощущение, будто у тебя отобрали что-то важное, но ты не помнишь, что это. Но тоска съедает. Хочется заполнить это «что-то» внутри. Словно дыра, что росла в грудной клетке, захватывала все органы, глушила их работу (если бы они работали), мешала дышать и думать, перехватывала горло и позволяла только сдавленно хрипеть. Не больно, но невыносимо. Рационально не объяснить, почему начинаешь бросаться на людей. Скорее всего, просто хочется, чтобы всем было так же больно, как тебе сейчас. Ты видишь, что люди вокруг продолжают жить, в их глазах виден блеск, но от тебя они отшатываются в ужасе, начинают кричать и хватаются за ближайшие тяжёлые предметы. Моральные стенания превращаются в раздирающую физическую боль, которую никто не способен выдержать — никто не мог. Внутреннюю боль воскресшие претворяют в насилие, что убивает людей вокруг. Они купались в этом ощущении чужой агонии, что словно лечит тебя, позволяет дышать и получать радость, поглощает разум, как вредная привычка — и ты понимаешь, что это то, что нужно. А потом остановиться уже невозможно. Если долго держаться — можно сойти с ума. Он видел, как многие обезумевшие, что считали себя сильными волей и способными устоять перед убийствами, сходили с ума и бежали вперёд, не видя никого, тянули руки к чужим шеям, жаждали снова ощутить это. Захватывать полицейские участки, что уже получили инструкции по их ликвидации, было верхом глупости — мертвецов просто перестреливали и сжигали, как гнилой бесполезный мусор. Запах стоял самый отвратный, какой можно придумать — благо, мёртвое обоняние не могло этого понять. Парень и не противился инстинкту захватить чужую жизнь — просто шёл на рандомного человека, оценивая его способность к сопротивлению, и обычно бросался вперёд, работая на эффекте неожиданности. Он не доводил себя до безумного припадка — это уже стало как инстинктом выживания. Ведь люди едят не в моменты, когда желудок сводит спазмом, и голод захватывает разум. Они едят, когда понимают, что пора подзапастись энергией и силами. А Хара не хотел умирать от «голода» второй раз. Он всё видел, всё осознавал, всё понимал — и это казалось таким странным. Боли из-за переломанного и избитого тела не было, мозг мёртв, и передвигаться было крайне неудобно, словно конечности онемели. Говорить он тоже больше не мог — только хрипы и вой доносились из разодранного горла. Он был мёртв, но в то же время чувствовал в себе жизнь. Это было, как минимум, странно — словно что-то не давало ему умереть, держало душу в теле. А то, что она у него была, неоспоримо. Ещё одним минусом можно было назвать провалы в памяти: мозг умер, нейронные связи разрушаются, и мысли стираются. Со временем парень забыл даже, где жил, кто в его семье и чем он занимался. Он забыл своё имя и забывал лица окружающих людей через секунду, как их увидел. Вскоре он начал думать, что он всегда таким был — неживым, пугающим, переломанным, словно и задумывалось так. Он сливался с толпой таких же, как он, устраивал засады, гонял нерадивых и чрезмерно смелых людей по улицам, загоняя в тупики и вцепляясь в тела в последние минуты их жизни. Он бы мог оправдаться тем, что им двигала месть: почему он должен был погибнуть, а не кто-то другой? Но, говоря честно, этот вопрос его не интересовал, а никто и не спрашивал. А ещё он не чувствовал, что пустота внутри заполняется. Нужно что-то другое.***
Очередное тело с мягким хрустом сломанных рёбер отлетело в сторону, словно бейсбольный мяч. Парень в который раз подумал, что правильно сделал, когда не выкинул биту во время уборки в комнате. В то время она была просто хорошим воспоминанием о былых встречах с друзьями из средней школы — теперь же стало оружием защиты в старшей. Ямазаки, бредя в очередной раз в школу, даже подумать не мог, что обычная рутина превратится в игру «Сдохни или убей другого». Ладно, не совсем так — скорее, «убей мёртвого», хотя смысл в обоих случаях сохранялся. До школы он добрался благополучно, и только на входе понял, что что-то не так. Незнакомые избитые люди, словно сбежавшие из фильмов-хорроров, стали сбегать в ворота, игнорируя охрану, нападать на школьников и ужасно рычать-вопить. Ну точно зомби. Ямазаки тогда не сразу понял, что случилось, но уже через полчаса он, вместе с одноклассниками забаррикадировавшись в кабинете, отбивался швабрами от нежити. Отличное начало дня, ничего не скажешь, а первый урок — самооборона. Половины учеников и преподавателей он не увидел в школе, а бардак вокруг приводил к неутешительной мысли, что от них тоже придётся отбиваться в скором времени. Расклад не особо радужный, с учётом того, что в баскетбольном клубе осталось три человека. На улицу выходить опасно, дома сидеть — тоже не вариант, вокруг царит паника, хаос и смерть. Они словно и правда в пост-апокалипсис попали. Будь тут Хара — привёл бы аналогии из литературы, с него станется. Только вот после того утреннего звонка от него ни слуху, ни духу.***
В течение недели удавалось держаться в живых, и это не могло не радовать. Выжившие таскали всегда с собой средства защиты, приспособились уклоняться от драк и скоплений нежити, но также ввели в городе экстренную ситуацию. Дело дрянь.***
— Я в магазин, — Хироши, схватив куртку с вешалки, поторопился выскочить на улицу, пока его не остановили. Он уже несколько дней сидел дома, и это, в принципе, его устраивало вполне. Разве что периодически заканчивалась еда, а на прогуляться тянуло, несмотря на бродящих то и дело под окнами мертвецов. Бита была при нём всегда в подобных вылазках, а постоянные вынужденные тренировки помогали теперь быстро и без шума расправляться с нападающими — они странным образом реагировали на любой сторонний шум и слетались на крики своих товарищей, как мотыльки на свет. Поэтому избавляться от них надо быстро и без лишних движений. Сестра — единственный человек, кто ещё остался дома, — что-то крикнула в ответ, но парень уже закрыл дверь, выбегая на улицу. Вряд ли бы она сейчас беспокоилась о нём и посоветовала быть осторожнее — скорее всего, попросила и ей захватить какие-нибудь чипсы. Он подумает над этим. На улицах было тихо и безлюдно, что вселяло надежду на благополучную спокойную вылазку. Даже шорохов не доносилось — странно и тревожно, но всяко лучше, чем крики оживших. Как он заметил, они не ведут себя тихо, и их передвижения легко можно расслышать: шаркающая походка, какие-то неясные скрежеты, напоминающие звук царапания металла по бетону, порой — стучание костей о землю. За прошедшее время их уже можно вычленить среди другого шума, так что главное — слушать. Когда издали показалась красная вывеска круглосуточного магазина, парень ускорил шаг, напрягаясь. У таких мест обычно собиралась нежить, ожидая новых жертв или же карауля работников. Бедные продавцы, что работают там: как ни крути, а если никто не будет работу контролировать, то люди быстро всё растащат, и проблемы ударят по всем. Как и сейчас: возле чёрного входа крутилось на небольшом пятачке земли три мертвеца. Они то и дело подходили к двери, скреблись щербатыми жёлтыми остатками ногтей по поверхности, порыкивали и стучали зубами, после чего отходили и продолжали бродить рядом. Им не открывали — да никто бы в здравом уме им бы не открыл. Главный вход в магазин был как раз за переулком, и это вызывало беспокойство — была возможность, что проскользнувшего парня легко заметят и кинутся следом. Покрепче сжав биту в руке, Ямазаки глубоко вдохнул, готовясь к короткой перебежке. В обход идти ещё опасней, чем напрямую: неизвестно, сколько таких групп собралось в округе в ожидании людей. Ему не лень пройтись и проверить, но, если его долго не будет — сестра закроется и не пустит, посчитав его мёртвым. Вера и поддержка, они самые. Чуть присев, парень сорвался с места, в три шага пересекая ширину переулка. Сзади послышалось клацание и негромкий вой — видимо, насторожились и решали, проверять или не стоит. Коротко шаркнув кроссовками по асфальту, тормозя бег, он замер на месте, вслушиваясь. Если они пойдут следом — нужно быстро и бесшумно ретироваться. Только вот некуда: если он забежит в магазин, в него ворвутся, а прятаться в кустах было гиблой идеей. Шаги мёртвых стали приближаться — видимо, они решили проверить свои догадки. Хироши сжал биту в руке, готовясь отбиваться. Он так просто в их ряды записываться не собирался и не запишется — да лучше умереть, чем быть таким! Внезапно запястье другой руки схватили шершавые холодные пальцы, намертво цепляясь, и с силой потянули назад. Ямазаки даже сказать ничего не успел, даже звука издать, а они уже мчались по улице куда-то вперёд. Далеко позади доносились крики нежити, что, судя по всему, не рвались в погоню. Это было на руку. Парень, тянущий Хироши за собой, выглядел потрёпанно и побито, судя по изодранной и в крови одежде со спины. Форма его школы и светлые волосы подсказывали, что они с ним, как минимум, пересекались, но из-за бега разглядеть подробно было сложно. Но в отголосках сознания стучала мысль, что они не просто знакомы — слишком знакомый силуэт. Они бежали четыре улицы, и все дома слились в одну какофонию цвета и размытых линий. Ямазаки уже даже не понимал, в какую сторону они бегут. Просто в один момент они повернули в глухой переулок и остановились: парень перед ним слишком затормозил, а Хироши ещё пару метров по инерции пробежал. Рука, сжимавшая его запястье, исчезла. — Ты дурной совсем?! — едва в лёгких появился воздух, он тут же выкрикнул, чувствуя ярость внутри. И в магазин не попали, и прибежали чёрт знает куда — этот закоулок, по крайней мере, Ямазаки не узнавал. Разгибаться было больно, диафрагму сводило от неожиданного спринта — давно же он не бегал, наверное, с последней тренировки. Парень перед ним молчал и не двигался. Выглядело это так, будто они не несколько улиц одним забегом преодолели, а прошли пару метров спокойным шагом. Гад, да он даже не запыхался, нереально иметь такую выносливость! Взгляд злых зелёных глаз метнулся к парню перед ним, и на мгновение он потерял дар речи. Перед ним стоял Хара — чёртов Хара, который не пришёл на занятия в тот роковой день, пропал из поля видимости у всех знакомых. Да ему даже дозвониться было нельзя, телефон вечно выключен! Дома его не было, никто о нём ничего не знал — как сквозь землю провалился. И вот, он тут. — Ты, придурок, куда пропадал?!***
Хара не понимал, что делает. С тех пор, как он умер, ему было всё равно на людей вокруг, даже тех, с кем он был близок — погибшая память стёрла все воспоминания о ком-либо. Да даже если и встречались ему знакомые и друзья, то у всех была одинаковая реакция — страх, отчаяние, ужас, гнев, ярость. Они боролись каждый за своё, и никто не хотел проигрывать. Только сейчас, заметив рыжеволосого парня возле магазина, что напряжённо сжимал в руках биту и словно ждал нападения из-за переулка, в голове всплыл размытый образ. Где-то в районе сердца, уже не бьющегося и почти сгнившего в теле, кольнуло давнее воспоминание, что не было в памяти. Некоторые образы и моменты отпечатываются гораздо глубже и становятся ближе даже информации о самом себе. Решение увести его подальше от опасности пришло моментально и показалось таким правильным и верным, будто он не был одним из тех, от кого его нужно спасать. Голос, показавшийся невыносимо знакомым и близким, резанул по слуху, и даже грубые обращения были, как родные. Образ становился всё чётче в мыслях: вспомнилось, что они учились в одном классе, ходили в один клуб (вот только какой?), что ему часто прилетало по макушке и он забавно злился. А ещё он не помнил его имя. Взгляд зелёных глаз со злостью буравил в нём дыру, но через несколько минут появился ужас — привычный, впрочем. Видимо, из-за быстрого бега мозг не сразу понял, насколько плохо выглядит сейчас Хара: потрёпанный, с многочисленными ссадинами и царапинами, с почти отсутствующим мясом на одной руке, с запёкшейся кровью на голове и руках, в разодранной форме. Перепутать его с живым человеком мог только слепой, и то при условии, что он ещё и глухой. Парень перед ним отшатнулся в сторону, всё ещё плохо держась на ногах после забега, рот скривила судорожная усмешка: — Выглядишь так, будто попался Ханамие на прогуливании тренировки. Момент был не предназначенный для шуток, но рот невольно растянулся в улыбке — непривычно, Казуя отвык улыбаться, не видел в этом потребности, мёртвым не пристало улыбаться. Невольно хотелось подколоть этого парня — он и сам выглядел так, будто мертвеца встретил. Слуха коснулся шорох приближающихся шагов, и они оба это услышали. Прежде чем рыжеволосый что-либо предпринял, Хара обхватил его руками и прижал к стене, скрываясь в её тени. У них было неважно со зрением, и, если не двигаться, то ожившие их не заметят. Тело в его руках замерло, возле ноги двинулась бита, готовая врезать по спине. Казуя перехватил сжимающую её руку, не давая даже поднять, и лишь теснее прижался, вслушиваясь и лишая крохотных попыток сдвинуться с места. Возле уха слышалось чужое дыхание, кожей он чувствовал биение чужого сердца — и такое привычное, такое мерное, хоть и быстрое. Сколько он таких сердец вырвал за этот небольшой срок — считать не стоит. Шорохи зазвучали совсем рядом: нежить проходила мимо проулка. Хара наклонил голову ниже, к шее, прижимаясь к ней сухими потрескавшимися губами. Под кожей забилась вена, а всё тело парня окаменело в предчувствии скорой гибели. Боится. Забавно. Странное тепло разливалось в груди. Оно было похоже на то, что чувствуешь в руках, отнимая чью-то жизнь, но другое. Прикосновение горячей крови к коже не сравнится с этим согревающим чувством, что непроизвольно разгоралось внутри. Чувствовалась жизнь, чувствовалось биение сердца, чувствовалось тепло тела — но совсем не такое, как во время нападения. Это было нечто другое, и оно мерно затапливало дыру в груди. Словно эта пустынная бездонная пустота внутри всё-таки имела свои границы, и её получалось заполнять. Это было именно то, что он искал. Хара держал парня до тех пор, пока не убедился, что ожившие прошли мимо. Он не собирался отдавать его на растерзание другим, будто проснулось чувство собственничества. Но теперь была другая проблема: если он сейчас отпустит человека, то точно получит битой по голове. Поэтому он резко отпустил его и отскочил на пару шагов назад, врезаясь спиной в стену напротив. Как и ожидалось, рыжеволосый тут же вскинул своё оружие защиты, настороженно смотря. Но лицо у него было пунцовым и смущённым, несмотря на ситуацию. — Придурок, жить надоело?! Я из тебя остатки души вытрясу, ненормальный! Души? А разве она была у него? В ответ Хара лишь ухмыльнулся, до сих пор чувствуя чужие прикосновения кожей. Это тоже было непохоже на ощущения от убийства: кровь быстро остывала на ладонях, а сердце в них останавливалось и было лишь куском мяса, что обречено гнить на земле. Сейчас же ничего такого не было: его окутывало фантомное тепло. Парень напротив не предпринимал попыток для нападения — видимо, он готовился только обороняться. Казуя, игнорируя направленный на него кусок древесины, тяжело пошёл в сторону улицы и выглянул за поворот. Другая нежить была далеко, и их точно не заметят. Отлично. Парень поднял руку и слегка махнул, показывая, что всё чисто. Ему пора уходить отсюда, пока не пришли новые люди и не решили атаковать его одного — а такое тоже имело место быть. Он пошёл в сторону «своих», но напоследок повернул голову назад: парень стоял у самого угла и смотрел, как он уходит. На футболке были пятна крови и грязи — запачкался от объятий с зомби, — а на лице читалось недоумение, смешанное с растерянностью. Он ведь ожидал свою смерть, а его спасли — причём тот, кто должен был его убить. Неожиданный поворот, никто не спорит. В голове что-то щёлкнуло, и Хара поднял руку. Голосовые связки работали ни к чёрту, но он смог понятно — для человека точно, ему-то самому всё понятно — проговорить: — Пока, Хиро-чан.~